Ориентализм vs. ориенталистика

Очевидно, что Штомпка не осознал того факта, что хорошая социология должна обращать внимание на формирование понятий и теорий, которые тесно связаны со своим предметом и культурным контекстом. Общее непонимание этого факта, свойственное социологическим наукам, стало причиной доминирования ориентализма в социальных науках в форме маргинализации неевропейского элемента.

Под маргинализацией неевропейских идей я понимаю пренебрежение неевропейскими традициями как источниками теоретических и концептуальных образований. Основная причина подобной маргинализации заключается в доминировании ориенталистского подхода в европейских науках. В данном случае я ссылаюсь на такой специфический аспект ориентализма, как непринятие всерьез голоса «Востока». Несмотря на то, что ориентализм и другие проявления европоцентризма критиковались в работах многих упомянутых выше ученых (включая Анвара Абдель-Малека, А.Л. Тибави, Сейеда Хусейна Алатаса, Эдварда Саида), тем не менее их критика не коснулась сферы социальных наук. И несмотря также на то, что вопрос ориентализма часто поднимается в социальных науках и гуманитарных работах, эта тема обычно ограничена определенными сферами исследованиями и вопросами постколониального развития. Основные, или фундаментальные, источники этих дисциплин редко затрагивают вопросы, поднятые критикой ориентализма или европоцентризма. Но даже если ориенталистский подход и признается, то никакие реальные попытки включить неевропейских мыслителей в образовательные программы различных социальных наук так и не предпринимаются.

Как было сказано выше, европоцентризм проявляется в социальных и гуманитарных науках в форме ориентализма. Европоцентризм в социальных науках может пониматься как оценка и определение западной[145] и других цивилизаций с западной точки зрения. Западная же точка зрения устанавливает и использует концепты, впервые появившиеся в европейской философской традиции, которые применяются при эмпирическом изучении европейской истории, экономики и общества. Эмпирическая область исследования избирается в соответствии с европейскими критериями значимости. И, как результат, любой частный аспект исторической или социальной реальности конструируется в европейских категориях и концептах, что, помимо прочего, сопровождается также неспособностью представить точку зрения «другого»[146].

В социально-исторических научных работах, посвященных различным глобальным вопросам (к примеру, возникновению современной цивилизации или возникновению современного капитализма), ориентализм узнаваем по таким своим чертам, как субъект-объектная дихотомия, выдвижение Европы на передний план, рассмотрение европейцев как первооткрывателей, использование европейских категорий и концептов. Каждую из этих характерных особенностей ориентализма я рассмотрю в отдельности.

Субъект-объектная дихотомия означает, что европейцы являются познающими субъектами, в то время как неевропейцы – молчаливыми объектами. Они пассивны, неавтономны и несуверенны[147]. Саид ссылается на встречу Флобера во время его путешествия по Ближнему Востоку с египетской танцовщицей и куртизанкой (алмеей), которая не произнесла ни одного слова и даже не назвала своего имени. Именно Флоберу пришлось представить ее[148]. Это же справедливо и в отношении социальных наук: субъект-объектная дихотомия, к примеру, является важной чертой большинства учебников по социологии или работ по истории социологических учений. Европейцы предстают познающими субъектами. Это значит, что именно они являются социальными теоретиками и социальными мыслителями, в то время как неевропейцы остаются всего-навсего их объектами анализа. Иногда можно встретить ссылки на неевропейские идеи, но часто исключительно в религиозном аспекте[149]. В основе всего этого лежит допущение, что Запад и Восток отличаются друг от друга тем, что Запад – это нечто положительное и научное, в то время как Восток – нечто отрицательное и поэтичное. Но этому противоречит тот факт, что в Индии, Японии, Китае и мусульманском мире социологические работы были известны европейцам начиная с XIX в.[150]

Вывод, который можно сделать относительно субъект-объ-ектной дихотомии, заключается в том, что существует тенденция рассматривать Европу как авансцену. Современность понимается как исключительно европейское образование, обусловленное превосходством Европы, и при этом неважно, рассматривается ли это превосходство в культурно-биологических или же социологических терминах. Встречи с неевропейцами часто упоминаются, но никогда не оцениваются как обладающие значимостью для европейской истории. Этот факт отражен в социальных науках исключительным вниманием к европейским и позднее североамериканским ученым[151]. Существуют также и другие исключения, как например, в случае с Ибн Халдуном[152], когда в XIX – начале XX в. Ибн Халдун стал известен на Западе[153].

Факт субъект-объектной дихотомии и выдвижение европейцев на первый план стали причиной того, что Европа постоянно рассматривается как источник теорий и концептов.

Данная точка зрения характерна как для прошлого, так и для современности. Младший брат Макса Вебера, автор истории философии Альфрид Вебер, отмечал, что арабы были «в науке способными учениками греков, персов и индусов. Их философия есть не что иное, как продолжение перипатетизма и неоплатонизма. Она более образована, чем оригинал, и состоит главным образом из экзегезы, в частности толкования Аристотелевской системы…»[154]. Фактически здесь он полностью отрицает вклад исламской философии в возрождение мысли простым заявлением об отсутствии у нее оригинальности, и это несмотря на наличие трудов мусульманских философов и ученых в период с IX по XIV вв., доказывающих обратное. Несмотря на более просвещенное мнение ряда западных специалистов в области исламской философии, подобная оценка является доминирующей чертой различных социологических и гуманитарных дисциплин. Существует множество мыслителей из Индии, Китая, Японии и Южной Азии XIX – начала XX в., которые могли бы характеризоваться как современные социальные мыслители, но которые всего лишь упоминаются в ранней истории социологии (к примеру, Маус, Беккер, Барнс)[155] или полностью игнорируются в более поздних работах.

В результате вышеупомянутые три характерные черты ориентализма приводят к тому, что европейские категории и концепты искажают сам предмет исследования, как замечает Тибави, «исследование ислама и арабской культуры постоянно осуществляется сквозь призму западноевропейских категорий…»[156]. Все это усиливается предубеждением, что универсальный характер европейской науки и технологии свидетельствует также и об универсальности всего европейского, включая социальные науки, которые объясняют европейскую современность[157].

Разумеется, существуют исключения, которые описываются здесь как общая тенденция. К примеру, существовали попытки применить теорию или модель Ибн Халдуна к социальной реальности[158]. Но это всего лишь исключения при общем доминировании концептов и теорий европейского и североамериканского происхождения.

145

В понятие «западной» включается также и американская научная традиция социальных наук.

146

Tibawi A.L. English Speaking Orientalists // Muslim World. 1963. Vol. 53. P. 191, 196; Idem. Second Critique of English-Speaking Orientalists and Their Approach to the Islam and the Arabs // Islamic Quarterly. 1979. Vol. 23. No. 1. P. 5, 13, 16–17. См. также: Alatas, Syed Farid. Alternative Discourses in Asian Social Science: Responses to Eurocentrism. Delhi, 2006; Amin S. Eurocentrism. L., 1989; Wallerstein I. Eurocentrism and its Avatars: The Dillemmas of Social Science. Paper read at the KSA-ISA Joint East Asian Regional Colloquium on “The Future of Sociology in East Asia” organized by the Korea Sociological Association, November 22–23,1996.

147

Abdel-Malek A. Orientalism in Crisis // Diogenes. 1963. No. 44. P. 107–108.

148

SaidE. Orientalism. N. Y., 1979. P. 6.

149

Fletcher R. The Making of Sociology: A Study of Sociological Theory. Vol. 1. Begi

150

К примеру, Саркар отмечает чрезмерное внимание восточной науки к метафизике и религии в индийской культуре и подчеркивает их положительные и светские аспекты. См.: Sarkar В.К. The Positive Background of Hindu Sociology. Delhi, 1914 (имеется репринт 1985). P. 351.

151

Существуют и исключения. Беккер и Барнс посвятили разбору идей Ибн Халдуна значительную часть своей работы (Becker Н., Barnes Н.Е. Social Thought from Lore to Science. Vol. 1. N. Y., 1961. P. 266–279). Барнс считает, что Ибн Халдун скорее, чем Вико, «имеет честь называться основателем философии истории, его рассмотрение факторов, вовлеченных в исторических процесс, более глубоко и актуально, чем рассуждения итальянского мыслителя, выдвинутые три столетия спустя» (Barnes Н.Е. Sociology before Comte: A Summary of Doctrines and an Introduction to the Literature //American Journal of Sociology. 1917. Vol. 23. No. 2. P. 198.

152

Ibn Khaldun. Al-Muqaddimah. 5 Vols. Casablanca, 2005; Ibn Khaldun. Al-Muqaddimah. An Introduction to History / Trans, from the Arabic by Franz Rosenthal. 3 Vols. L., 1967.

153

См., например: Kremer, Alfred von. Ibn Chaldun und seine Kultur-geschichte der Islamischen Reiche // Sitzunsberichte der Kaiserlichen Aka-demie der Wissenschaften. Philosophisch-historische Klasse. Vie

154

Weber A. History of Philosophy. Ν. Y., 1925. Ρ. 164. Note.

155

Mans Η. A Short History of Sociology. Ν. Y., 1956.

156

Tibawi A.L. Second Critique of English-Speaking Orientalists // Islamic Ouaterly. 1979. Vol. 23. No. 1. P. 37.

157

Needham /. The Dialogue of East and West // Within the Four Seas: The Dialogue of East and West / Ed. by Joseph Needham. L., 1969. P. 13, 26; Waller stein I. Eurocentrism and its Avatars. P. 5.

158

См., например: Alatas, Syed Farid. Applying Ibn Khaldun: The Recovery of a Lost Tradition in Sociology. L., 2013; Idem. A Khaldunian Perspective on the Dynamics of Asiatic Societies // Comparative Civilizations Review. 1993. Vol. 29. P. 29–51; Carre O. A propos de vues Neo-Khaldunie