Страница 110 из 112
— Какова разница во времени между Москвой и Лос-Анджелесом, мисс Лоррейн?
— 11 часов, мистер Кафанке.
— 11 часов! Это значит…
— Это значит, что когда в Москве полдень, здесь, в Лос-Анджелес, только 1 час ночи. Неужели AMSAN все еще не уведомило вас, мистер Кафанке?
— Все еще нет, мисс Лоррейн, все еще нет.
Но когда Миша возвращается в этот день домой, Эмми радостно кричит ему:
— Вильке появился! Звонил из Берлина! Я сказала, что в 8 часов ты будешь здесь! В восемь он позвонит снова!
Миша так взволнован, что не может вымолвить ни слова, и только сопит.
35
Нужное Мише высотное здание расположено в Нью-Йорке на углу Лексингтон-авеню и 42-й улицы. Это «Мобил». В четверг, 11 марта 1993 года, в 16.20 Миша стоит перед ним. Он застрял на такси в пробке и опоздал.
— Ну, теперь давай, смелее! — подбадривает он себя.
Какое там смелее! Когда Миша входит в небоскреб «Мобил», он чувствует, что его ноги стали ватными. На этажах с 55-го по 69-й находятся служебные помещения AMSAN, на 70-м — канцелярия президента Роджера Трамбулла. Это святая святых, сказал Герман Вильке по телефону, и Миша испытывает трепет.
Выходя наверху из скоростного лифта, он совсем не чувствует ног.
Но какая кругом роскошь, нет, это впечатляет!
Мишу ожидает серьезный молодой господин, по виду и одежде — совсем английский аристократ. Кажется, что здесь собрались представители высшего света Британии, — чиновники один благороднее и изысканнее другого. Здесь нет спешки и суеты, превосходные ковровые дорожки приглушают любой шум. В первой приемной — секретарши, во второй — помощники, в третьей, оборудованной старинной мебелью, стены облицованы красным деревом. Миша молится, хотя в другое время он не верит в Бога, но в такой момент лучше верить. О нем доложено, и сейчас он должен войти в святая святых — кабинет мистера Роджера Трамбулла, президента могущественной AMSAN. Сопровождающий молодой аристократ все еще идет на полшага впереди него. Две стены из стекла, за стеклом виден Манхэттен, за столом могут разместиться тридцать человек, кругом ковры. Держись, Миша, непринужденно и с достоинством! Тебе есть чем гордиться, шагай, Миша, уверенно! Гремите, фанфары, бейте, барабаны, звените, литавры! Держи осанку, Миша! Непринужденность и достоинство! Разве тебе в диковину, что президент Трамбулл хочет тебя увидеть и говорить с тобой?
Гоп!
Ну, конечно. Конечно же, он, Миша, шагающий непринужденно и с достоинством, споткнулся о складку ковра. Он едва не падает, перебирая ногами, он летит вперед в почти горизонтальном положении, быстрее, быстрее, и лишь за какие-то двадцать сантиметров от как всегда элегантно одетого Германа Вильке ему удается занять вертикальное положение и остановиться. Значит, Вильке уже здесь, мужчина рядом с ним — высокий, седой, — должно быть, президент Трамбулл, а рядом стоит еще третий человек, в сером фланелевом костюме, долговязый, неуклюжий. Все трое серьезно смотрят на Мишу, а тот говорит с обаятельной улыбкой:
— Хелло!
— Хелло, мистер Кафанке, — говорит Вильке и пожимает ему руку. — Вы опаздываете.
— Да, я знаю, мне очень жаль, но движение…
— Я тоже только что пришел, — приходит к нему на помощь человек в сером фланелевом костюме.
— Мистер Трамбулл, — представляет Вильке, — это мой компаньон, Миша Кафанке. Мистер Кафанке — мистер Трамбулл! А это, мистер Кафанке, руководитель исследовательского отдела AMSAN мистер Эрнест Кэмпбелл. Мистер Кэмпбелл — мистер Кафанке!
Снова рукопожатие.
Миша смотрит на президента. Смотри-ка, думает он совершенно потрясенный, Трамбулл выглядит точно так же, как Клеменс Тролле в сиротском доме Ротбухена. Миша отчетливо помнит его, и то, что президент AMSAN Роджер Трамбулл выглядит точно так же, как пастор Тролле, утешает и успокаивает его, ах, родина, ах сладкоголосая птица юности! На стене позади пастора Трамбулла в позолоченной раме висит картина, написанная масляными красками, на которой изображен мужчина, очень похожий на него, — вероятно, его отец, думает Миша.
— Очень рад, очень рад, — руководитель сантехнического гиганта говорит доброжелательно и мягко, как Тролле, и смотрит Мише прямо в глаза. Это вселяет в Мишу уверенность и спокойствие. Теперь, действительно исполненный достоинства и уверенности в себе, он говорит:
— Я, со своей стороны, тоже очень рад, сэр.
Это мы сделали. Далее следует обычная церемония. Чай? Кофе? Кока-кола?
Никто ничего не хочет, это хорошо, так дело пойдет быстрее. И вот уже трое мужчин сидят в креслах за мраморным столом, на котором лежит множество бумаг. Следует вопрос о полете — спасибо, сэр, все было чудесно, — и о здоровье — спасибо, сэр, отлично.
— Хорошо, — говорит пастор Трамбулл. Миша уже не может отделаться от воспоминания о Тролле и о сиротском приюте, но это облегчает ему контакт, сразу начинается разговор на доверительном уровне. — Итак, Эрнест, доложите, как работает изобретение мистера Кафанке?
— Никак.
— Что вы имеете в виду, Эрнест? — спрашивает Трамбулл мягко.
— То, что говорю, Роджер. Оно не работает. Оно не стоит и пятидесяти центов. Мне жаль, мистер Кафанке. Ваше изобретение — это плохая шутка.
36
Теперь в святая святых тихо, мертвая тишина, кажется, что никто не дышит.
Пауза длится секунд десять. Потом все начинают говорить одновременно, перебивая друг друга.
— Это невозможно, мистер Кэмпбелл, мой клозет работает!
— Мне очень жаль, мистер Кафанке, но чего нет, того нет!
— Тогда вы сделали что-то неправильно!
— Мы сделали все точно так, как описано у вас в документации, — во всех четырех исследовательских лабораториях — я здесь в Нью-Йорке, коллеги в Чикаго, Хьюстоне и Лос-Анджелесе…
— Господа, господа, успокойтесь!
— Ваш клозет не работает, мистер Кафанке!
— Этого не может быть!
— И тем не менее это так!
— Возможно, — говорит Герман Вильке с улыбкой, — все дело в обострении NIH-комплекса?
— Возьмите ваши слова обратно, мистер Вильке! — возмущается Кэмпбелл.
— А что такое NIH-комплекс? — спрашивает Миша. — Сокращение от National Institute of Health?
— Браво, мистер Кафанке. Но NIH значит еще и Not invented here.
— Изобретено не здесь, — бормочет Миша, не понимая причину возмущения Кэмпбелла.
— Правильно, мистер Кафанке, — кивает головой Вильке. — Каждый, кто работает в области изобретений, ревностно следит за тем, где было сделано то или иное изобретение. И если оно сделано не в его лаборатории, не в его фирме, то он считает это изобретение не представляющим ценности, это и есть NIH-комплекс. То, что изобретено не здесь, не имеет ценности, это все ерунда.
— Немедленно извинитесь, мистер Вильке! Это чудовищное обвинение!
— О’кей, мистер Кэмпбелл, о’кей. Я извиняюсь. Разве у вас нет чувства юмора, мистер Кэмпбелл?
— Нет, если речь идет о моей репутации как специалиста!
— Но мой клозет должен работать! — орет Миша.
— Здесь не место для крика, — успокаивает его Трамбулл. — Вы сказали, у вас клозет не работал, Эрнест?
— Нет, не работал.
— А у вас работал, мистер Кафанке?
— Да, конечно. Иначе я не тратил бы столько сил на чертежи и описание.
— В этом что-то есть, мистер Кафанке, — говорит Трамбулл тоном пастора. — Конечно, вы никогда не строили клозет целиком, мистер Кафанке.
— Конечно, нет, мистер Трамбулл, у меня просто не было таких возможностей в Германской Демократической Республике! Но я, по крайней мере, сделал камеру, в которой с помощью бделловибрионов разлагаются экскременты…
— Кто?
— Что «кто», мистер Трамбулл?
— Кто разлагает экскременты?
— Бделловибрионы, сэр. Их наиболее активный тип.
— С ними мы и работали, — устало говорит Эрнест Кэмпбелл.
— И это не работало?
— И это не работало!.. То есть, реакция была слишком вялой.