Страница 105 из 112
К автобусу бегут операторы и фотожурналисты — они хотели отснять вылет похищенных пассажиров, а тут новая сенсация! Дверь автобуса открывается. Из автобуса выходит боснийский солдат, его гимнастерка в крови, на руках он держит тяжело раненного маленького ребенка. Раздаются крики ужаса, многие плачут. Забрызганный кровью солдат с ребенком на руках тоже не может сдержать слез. Сенсация! Щелкают затворы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры, журналисты, пытаясь занять позицию повыгоднее, отталкивают друг друга. Все это должно быть запечатлено для их программ: тяжело раненный ребенок, что скажет солдат, а тут еще за солдатом из автобуса выходит молодая женщина, тоже забрызганная кровью, с убитым ребенком на руках. Теперь видно, что весь автобус залит кровью, прошит пулями, многие дети плачут от страха. Как отвратительно ведут себя репортеры, думает Миша, застыв на месте от ужаса. Это невыносимо, вся эта борьба за самый страшный кадр, потому что чем снимки и записи страшнее, тем они дороже. Да, чем больше крови, чем больше ужасов и кошмаров, тем больше денег приносит материал, который будет показан всему миру. Какую же воспитательную школу проходят люди, сидя у телевизоров! Они привыкают к жестокости, к самой смерти! Все микрофоны и телекамеры направлены на молодую женщину и солдата.
— Это Роки, — говорит медсестра. — Ей было четырнадцать месяцев… А это Вердрана, трех лет, — кивком головы она показывает на солдата. — Пока мы ехали сюда, нас обстреляли…
Кинокамеры стрекочут, фотоаппараты щелкают, солнце, как ни в чем не бывало, мирно светит с голубого неба.
29
Детской медсестре, — ее зовут Ильина, — солдату и водителю автобуса сделаны успокоительные уколы. В окровавленной одежде они сидят в столовой, вокруг них — кольцо операторов с кинокамерами и журналистов с магнитофонами. Миша стоит рядом с Левой, и всем слышно, что говорит медсестра Ильина в микрофон…
— …между нашей организацией помощи «Детская миссия», сербским руководством и Красным Крестом шли переговоры… — Она говорит запинаясь, у нее плохой английский, она все время останавливается и плачет, а у солдата рядом с ней дрожат руки. — В детдоме было 148 детей, мы взяли только самых маленьких… 53… больше не поместилось в автобус… Нам дали гарантию, что автобус пропустят… Это дети хорватского и мусульманского происхождения, самой маленькой, Дрите, всего восемь недель, солдаты нашли ее завернутой в бумажный пакет в корзине для мусора… Так вот, мы выехали, и все шло хорошо, пока мы не оказались на Аллее Партизан…
— Где? — переспрашивает шеф съемочной группы NBC. Офицер «голубых касок» вполголоса поясняет:
— Это улица, связывающая центр Сараева с аэропортом. Она пересекает кольцо блокады… Там высотные дома, а за окнами этих домов и на крышах — снайперы. Они постоянно обстреливают все, что движется по улице. Поэтому, — говорит офицер «голубых касок», не скрывая гнева, — командование войск ООН отказалось дать вооруженное сопровождение автобусу с детьми.
Теперь все камеры направлены на офицера; все микрофоны обращены к нему.
— И вот вам последствия! Это безумие!
— Что знает господин офицер о безумии! — прерывает его Ильина. — Здесь вся страна — вопиющее безумие, и нужно либо помочь его прекратить, либо помолчать!
Наступает тягостная тишина.
— Значит, это началось на Аллее Партизан, — прерывает молчание один из журналистов. — Сверху начали стрелять…
Ильяна тяжело дышит, пот стекает со лба по ее щекам, покрытым запекшейся кровью.
— Я крикнула детям, чтобы они пригнулись, но было слишком поздно… Водитель нажал на газ, и автобус помчался на полной скорости… Только благодаря этому убитых и раненых больше не было… Пожалуйста, — говорит Ильяна, — пожалуйста, господа, давайте сейчас закончим… Я больше не могу…
30
В 14 часов по нью-йоркскому времени, в субботу 13 июня 1992 года, Миша едет в такси из аэропорта Дж. Ф. Кеннеди. Вот он и в Нью-Йорке! Ах, как бьется сердце, как трудно сдержать волнение! Много времени потеряно в таможне и в иммиграционной службе, но это неважно, и невыносимая влажная жара здесь ему тоже безразлична, и оживленное движение, когда слева и справа несутся машины. Неважно, все неважно, он сделал это!
О, мой ветер, думает он, спасибо тебе! Столько опасностей и передряг пришлось преодолеть, но теперь я у цели! Спасибо, мой ветер, спасибо!
Люди, вместе с которыми он летел, вместе с которыми он столько пережил, — они даже не попрощались друг с другом, поспешно разошлись, многих встречали родственники и друзья. Лишь Герман Вильке проводил Мишу до почтамта, где тот послал телеграмму Ирине. Там же они составили деловое соглашение: Вильке попытается найти заказчика на мишин эко-клозет и будет заниматься его рекламой и продажей, за что получит 30 процентов всего дохода.
— Как только вы определитесь, где вы будете жить, сообщите мне, — сказал Вильке. — Я сразу начну работать. Визитная карточка с моими берлинским и нью-йоркским адресами у вас есть, и номера телефонов тоже, так что вы в любое время можете быстро со мной связаться.
Сердечно обменявшись рукопожатием, они разошлись.
Все-таки этот восьмичасовой полет из Франкфурта сюда был волнующим, думает Миша, сидя в такси, едущем по Бруклину. Сначала, за проливом, Великобритания и Ирландия, потом несколько часов над пустынной Атлантикой вплоть до Ньюфаундленда, все на высоте 10 километров и, наконец, под солнцем слева, вдоль восточного побережья США, курс на юго-запад, справа Портленд, Бостон, Провиденс и Хартфорд, а слева все время море, сверкающее в лучах солнца. Никогда еще Мише не доводилось переживать ничего подобного. А потом статуя Свободы, Манхэттен с его небоскребами и каньонами улиц, над которыми DC-10 описывает огромную дугу перед посадкой. Теперь он в Новом Свете! Где находится Сараево? Далеко-далеко отсюда, и воспоминание о нем начинает бледнеть.
Черт возьми, как здесь жарко! Миша сидит в рубашке, рубашка пропотела насквозь, в открытое окно врывается горячий воздух, шофер гонит как ненормальный. Ну да, тут и должно быть жарко! Ведь Нью-Йорк лежит на 41-м градусе северной широты, как и Неаполь! И еще Миша знает, что Большой Нью-Йорк состоит из пяти частей — это Манхэттен, Бронкс, Стейтн-Айленд, Куинс и тот самый Бруклин, куда он едет.
Бруклин!
Столько писателей жило здесь или приезжало сюда! Здесь осталась уютная малоэтажная застройка, здесь жили Генри Миллер и Джон Стейнбек, Норман Мейлер и Том Вольф. Трумэн Капоте очень любил Бруклин. А сколько художников жило здесь в разное время, сколько музыкантов и композиторов, таких, как Джордж Гершвин и Уинтон Марселис, режиссеры и актеры Вуди Аллен, Мел Брукс, Барбара Стрейзанд.
Ах, одна только поездка вверх по Бушвик-авеню — как кругосветное путешествие! В Гринпорте нашли себе новую родину поляки. Рядом — Вильямспорт, поселение евреев-хасидов. За евреями — мусульмане, перед мечетью сидят женщины в паранджах, а через несколько кварталов за итальянской колонией стоит немецкая кирха Святого Марка. Бушвик был одним из первых немецких поселений в Нью-Йорке, писала кузина Эмма Плишке. Позже немцы разъехались по другим местам, а в их дома въехали латиноамериканцы и мусульмане. Хасиды живут здесь по самым строгим правилам. Замужним женщинам, например, можно выходить на улицу только в платке или в парике — даже в такую жару, как сегодня! Действительно, Миша, проезжая в такси, видит нескольких таких женщин. Они должны избегать попадаться на глаза мужчинам, а их супругам запрещено прикасаться к чужим женщинам. Даже в метро правоверный еврей не должен браться за поручень после кого-то другого…
Японец-таксист на скорости вписывается в правый поворот с Бушвик-авеню на Гроув-стрит, и машина останавливается перед старым коричневым домом под номером 67. На первом этаже вывеска: «Химчистка».
Миша платит таксисту, тот помогает ему достать чемоданы из багажника, после чего, не сказав ни слова, срывается с места и уносится. Навьючившись чемоданами, Миша умудряется открыть стеклянную дверь химчистки и войти в помещение. Негритянка средних лет, оплатив свой счет, окидывает его взглядом и выходит на улицу.