Страница 23 из 28
— Шестой.
В окно мы увидели, как к колонке подъехал фургон с женщиной за рулем и, наверное, восемью ребятишками, которые сидели сзади и ели мороженое.
— Надо двигаться, — сказал Клод. — Сам понимаешь: не явимся туда до заката — все пойдет насмарку.
Он уже начинал дергаться. Его лицо покраснело, а глаза выпучились, как перед собачьими бегами или вечерним свиданием с Клэрис.
Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, — оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.
— Ладно, — сказал я. — Закрывай лавочку.
Клод быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.
— Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, — сказал он.
— Это еще зачем?
— При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.
— Все будет в порядке.
— Нет, — сказал Клод. — Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.
Он исчез в своем автоприцепе за станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.
Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.
— А это что у тебя там? — спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.
Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.
— Чтобы складывать добычу, — зловеще ответил он.
— Понятно.
— Пошли, — сказал он.
— Не лучше ли нам взять машину?
— Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.
— Но ведь до леса больше трех миль.
— Ну да, — сказал Клод. — Сам же понимаешь — нам светит полгода тюрьмы, если попадемся.
— Этого ты мне раньше не говорил.
— Разве?
— Я не пойду, — сказал я. — Не стоит того.
— Тебе полезно прогуляться, Гордон. Идем.
Был тихий солнечный вечер, яркие белые облачка неподвижно висели в небе, и в долине было прохладно и очень тихо. Мы пошли по траве вдоль дороги, которая тянулась между холмами в сторону Оксфорда.
— Изюм у тебя? — спросил Клод.
— В кармане.
— Хорошо, — сказал он. — Отлично.
Через десять минут мы свернули с главной дороги на узкую тропинку с высокой изгородью по обеим сторонам. Дальше нам предстояло взбираться вверх.
— Сколько там сторожей? — спросил я.
— Трое.
Клод выбросил выкуренную наполовину сигарету. Спустя минуту он закурил другую.
— Обычно я не одобряю новые методы, — сказал он. — Особенно в такого рода делах.
— Понимаю.
— Но, честное слово, Гордон, думаю, сегодня у нас все получится.
— Точно?
— Не сомневаюсь.
— Надеюсь, ты прав.
— Это будет вехой в истории браконьерства, — сказал он. — И смотри, ни единой живой душе потом не проговорись, как мы это сделали, понял? Потому что, если это просочится, каждый болван в округе будет делать то же самое, и тогда ни одного фазана не останется.
— Ни слова никому не скажу.
— Ты должен гордиться собой, — продолжал он. — Умные люди уже сотни лет бьются над этой проблемой, но никто ничего похожего не придумал. Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?
— А ты никогда и не интересовался моим мнением, — ответил я.
И это было правдой. Буквально до позавчерашнего дня Клоду и в голову не приходило обсуждать со мной святую тему браконьерства. Летними вечерами, после работы, я частенько видел, как он незаметно выскальзывает в своей кепке из автоприцепа и направляется к лесу. Иногда, глядя на него в окно, я ловил себя на том, что задумываюсь — что же он все-таки собирается предпринять один-одинешенек среди ночи, какие хитрости замышляет? Он редко возвращался рано и никогда, абсолютно никогда сам добычу не приносил. Однако на следующий день (я и представить себе не мог, как ему это удавалось) в сарае у заправки висел фазан, или заяц, или пара куропаток, которых мы потом съедали.
Летом он был особенно активен, а в последние два месяца задал такой темп, что уходил в лес четыре, а то и пять раз в неделю. Но и это еще не все. Мне казалось, что его отношение к браконьерству изменилось самым загадочным и неуловимым образом. Теперь он действовал более решительно, более хладнокровно и целеустремленно, чем прежде, и у меня было такое впечатление, что теперь это уже не охота, а крестовый поход, своего рода тайная война, которую Клод вел в одиночку против невидимого и ненавидимого врага.
Но кто же был этим врагом?
Точно не могу сказать, у меня возникло подозрение, что им был не кто иной, как сам знаменитый мистер Виктор Хейзел, владелец земли и фазанов. Мистер Хейзел был местным пивоваром и держался невероятно надменно. Он был так богат, что невозможно выразить словами, и его собственность простиралась на мили по всей долине. Он выбился из низов, был напрочь лишен обаяния и обладал весьма скудным числом добродетелей. Он презирал всех людей, занимавших низкое общественное положение, поскольку сам был когда-то одним из них, и отчаянно стремился общаться только с теми, с кем, по его мнению, и нужно общаться. Он охотился верхом с собаками, любил пригласить гостей, носил модные жилетки и каждый день проезжал на огромном черном «Роллс-Ройсе» мимо заправочной станции к своей пивоварне. Когда он проносился мимо, мы иногда успевали разглядеть за рулем сияющее лицо пивовара, розовое, как ветчина, дряблое и воспаленное от злоупотребления пивом.
Ну да ладно. Вчера днем Клод ни с того ни с сего вдруг сказал мне:
— Сегодня вечером я опять пойду в лес Хейзела. Хочешь пойти со мной?
— Кто — я?
— На фазанов. В этом году, может, последний шанс, — сказал он. — В субботу открывается охотничий сезон, и потом все птицы разлетятся. Если будет кому разлетаться.
— А почему ты вдруг меня приглашаешь? — с подозрением спросил я.
— Особой причины у меня нет, Гордон. Просто так.
— А это рискованно?
Он не ответил.
— У тебя, наверное, и ружье припасено?
— Ружье! — с отвращением воскликнул Клод. — В фазанов не стреляют, ты что, не знаешь? В лесах Хейзела достаточно пистону хлопнуть, чтобы тебя сторожа тут же схватили.
— Тогда как же ты охотишься?
— Ага, — произнес он и загадочно прикрыл веком один глаз.
Наступила долгая пауза. Потом Клод сказал:
— Как тебе кажется, ты сможешь держать рот на замке, если я тебе кое-что расскажу?
— Вполне.
— Я этого еще никому в жизни не рассказывал, Гордон.
— Весьма польщен, — сказал я. — Мне ты можешь полностью довериться.
Он повернул голову, устремив на меня свои бледные глаза. Глаза у него были большие и влажные, как у быка, и они были так близко от меня, что я увидел, как отражаюсь вверх ногами в его зрачках.
— Сейчас я раскрою тебе три лучших на свете способа охоты на фазана, — сказал Клод. — А поскольку ты будешь моим гостем, выбор из них за тобой. Что скажешь?
— По-моему, тут какой-то подвох.
— Да нет тут никакого подвоха, Гордон, клянусь тебе.
— Ладно, тогда продолжай.
— Значит, так, — сказал он. — Вот первый большой секрет.
Он умолк и сделал длинную затяжку.
— Фазаны, — мягко прошептал он, — без ума от изюма.
— От изюма?
— От самого обыкновенного изюма. У них это самая большая слабость. Мой папа открыл это сорок лет назад, так же как открыл и все три эти способа, о которых я тебе собираюсь сейчас рассказать.
— Ты, кажется, говорил, что твой папа был пьяницей.
— Может, и был. Но еще он был замечательным браконьером, Гордон. Может, самым замечательным за всю историю Англии. Мой папа изучал браконьерство как ученый.
— Ты правду говоришь?
— Я не шучу. Честное слово, не шучу.
— Я тебе верю.
— Чтоб ты знал, — сказал он, — мой папа держал на заднем дворе целый выводок первоклассных петушков исключительно с научными целями.