Страница 82 из 121
— За что, объясните конкретно, за что вы его снимаете? — кричал он на следующий день после получения приказа.
— Во-первых, извольте вести себя прилично и не повышать голоса, — отвечала Таисия Павловна, — а во-вторых, в приказе ясно сказано: за недостаточную медицинскую квалификацию для должности заведующего отделением, за неумение работать с людьми, за разгон кадров, за оскорбление лиц среднего и младшего медперсонала.
— Это же ложь! Лучший хирург больницы…
— Хорош лучший! В новогоднюю ночь чуть не погубил одного больного, теперь зарезал девушку на операционном столе…
— Опять ложь! Акт вскрытия…
— Акт вскрытия не может установить, в котором часу раненая была доставлена в больницу. А журнал приемного отделения…
— Я верю не записям этой склочницы Стахеевой, а тому, что говорят мне оба хирурга, производившие операцию.
— А я верю документу! — Бондаренко многозначительно посмотрела на Илью Васильевича. — И, кстати, почему регистратор Стахеева склочница? У меня, например, имеются документы по поводу склочного характера вашего лучшего хирурга, заявления врачей, сестер, санитарок о его недопустимом поведении…
— Каких врачей? Каких сестер? Почему у меня нет этих жалоб?!
— Потому, что вы сами действуете теми же методами запугивания и окрика.
Степняк выскочил из кабинета Бондаренко, не попрощавшись, и Таисия Павловна даже улыбнулась ему вдогонку. Ярость, в которую привел Степняка ее приказ, доставила ей мстительное удовлетворение. Так, так, пусть побесится! Слишком много о себе думает! Считает, что умнее его никого нет… Надо сбивать спесь с таких самонадеянных и чрезмерно независимых товарищей.
Но все это было до бумажки из Госконтроля. Бумажка, по мнению Таисии Павловны, сильно меняла дело. Теперь Бондаренко, пожалуй, согласилась бы смягчить некоторые формулировки. Во-первых, можно было вместо объявленного Степняку выговора ограничиться куда более удобным: «Поставить на вид…» Скажем: «Поставить на вид главврачу такой-то больницы т. Степняку за передвижку средств в пределах сметы без согласования с райздравом…» Пойди докажи — согласовал или не согласовал! Мало ли что в первые месяцы он приходил и звонил, доказывая необходимость купить какой-то там аппарат, или взять в штат второго электрика, или еще что-то… Надо знать порядок: напиши мотивированную бумажку, дождись письменного ответа. А так мало ли кто будет звонить по телефону… Телефонный звонок в дело не подошьешь.
Можно бы, пожалуй, смягчить и формулировку относительно Рыбаша. Не «снятие», а «перевод в первую хирургию ввиду отъезда профессора Мезенцева». И сам Мезенцев тогда, у нее дома, намекал, кажется, именно на такой вариант. В общем, если бы Степняк пришел еще раз… Если бы он не возмущался, не кричал, а постарался бы договориться… Попросил бы как следует…
Но Степняк больше не приходил.
У Таисии Павловны был изрядный опыт во всяких ведомственных передрягах. Даже торопясь подписать приказ, она прекрасно понимала, что Степняк будет его оспаривать. И в предвидении этого приняла свои меры: забежала к председателю райисполкома «согласовать» с ним проект приказа. Правда, она заранее знала, что Иннокентий Терентьевич сейчас очень занят и в подробности вникать не станет: к маю готовились заселить три новых жилых дома в районе. Бесконечные составления и обсуждения списков очередников отнимали все внимание председателя. Поэтому, выслушав Таисию Павловну на ходу, он сказал: «Уверена, что виноват? Ну и поступай как положено…» Заглянула Таисия Павловна и в райком партии, к инструктору Катюше Селезневой, с которой давно приятельствовала и которая, как верная подруга, каждое ее слово обычно принимала за чистую монету. Селезневой Таисия Павловна принялась горько жаловаться на этого несносного Степняка, которого ей «навязали сверху» и который просто разваливает больницу: «Ну что ты так расстраиваешься, Таечка? — в простоте душевной посочувствовала Селезнева. — Потерпи еще две-три недельки, вернется ваш Роман Юрьевич и все наладит!» — «Как ты не понимаешь, Катюша? — кисло возразила Бондаренко. — Если я оставлю фокусы Степняка безнаказанными до приезда Гнатовича, все будут говорить: „Сразу видать, баба, ничего сама сделать не может!“ Мало мы с тобой таких попреков хлебнули?» Никаких таких попреков Таисия Павловна не хлебала, но ход был рассчитан верно: Катюша Селезнева, человек недалекий и на большую работу не способный, любила при случае порассуждать, что женщинам «все-таки настоящего ходу нет». И на этот раз она немедленно откликнулась: «Тогда не жди, действуй решительно!» — «Я и сама думала, — словно советуясь, сказала Таисия Павловна. — Да и Иннокентий Терентьевич благословил. А райком в случае чего поддержит?» Селезнева даже руками всплеснула: «О чем речь, Таечка? Будто ты меня не знаешь! Неужто я когда-нибудь подводила?» Таисия Павловна про себя подумала: «И ты не райком, и подводить было не в чем…» Но вслух сказала: «Правда, правда, Катюша!» — и скрепила свои слова крепким рукопожатием.
Обеспечив таким образом тылы, она и подписала приказ. Но дальнейший ход событий опрокинул ее расчеты. После первого взрыва Степняк несколько дней вообще не давал о себе знать, а затем в райздрав пришло его письменное заявление, в котором он пункт за пунктом, очень обоснованно и деловито, опровергал этот приказ и в конце категорически требовал полной его отмены. Самым неприятным было, конечно, то, что наверху заявления значилось: «Копии — секретарю РК КПСС и председателю райисполкома». Иннокентий Терентьевич, к которому Таисия Павловна сунулась в тот же день, замахал обеими руками: «После праздников, после праздников, товарищ Бондаренко!». А «никогда не подводившая» Катюша Селезнева довольно раздраженно ответила по телефону: «Да что ты, Таисия, будто, кроме твоего Степняка, у райкома никаких дел нету? Понадобится — вызовем!»
А майские праздники приближались, и с ними приближалось возвращение из дальних, жарких стран настоящего заведующего райздравом, Романа Юрьевича Гнатовича. И возвращение это ничего хорошего Таисии Павловне в истории со Степняком не сулило. Роман Юрьевич славился как человек строгой справедливости; старый коммунист — его партийный билет был на два года старше советской власти, он признавал в жизни только прямые пути, а всякие «двоюродные соображения» вызывали у него отвращение. И Таисия Павловна не зря побаивалась, что в ее распрях со Степняком «старый чудак» может взять сторону строптивого главврача.
Степняк же не то чтобы специально ждал возвращения Гнатовича для окончательной схватки с Таисией Павловной, но, наслышавшись о Романе Юрьевиче от Лозняковой, ничего не имел против разбора своего заявления в присутствии этого человека.
Дня через два после того, как он отослал заявление в райздрав с копиями для секретаря райкома и председателя райисполкома, его вызвал к телефону незнакомый женский голос:
— Товарищ Степняк? Сейчас с вами будет говорить Леонид Антонович, секретарь райкома.
В трубке щелкнуло, — очевидно, девушка перевела телефон, — и секретарь райкома, с которым Степняк за полгода существования больницы встречался раза три-четыре, сказал:
— Илья Васильевич, мы получили ваше заявление. Мы считаем, что, помимо личных дел, вы затрагиваете очень серьезные вопросы общего порядка. О том, например, как отстают сметы от практической жизни. Не хотелось бы комкать разговор на такую тему, а до праздников — сами понимаете… В общем, вы не будете возражать, если мы перенесем встречу примерно на десятое — двенадцатое мая?
— Долгонько… — вздохнул Степняк.
— Зато вы успеете подготовиться, а? — в трубке раздался легкий смешок. — Не съедят вас за это время?
— Кто меня съест? Несъедобный.
А еще через день раздался звонок Иннокентия Терентьевича.
— Слушай, Степняк, — сказал тот, — до праздника ни малейшей возможности…
— Мне уже звонил Леонид Антонович.
— А-а… Тем лучше. А там, кстати, Гнатович приедет. Он человек объективный и в здравоохранении дока. С ним сподручнее.