Война

— Здесь уже давай осторожней, — шепнул я Израелю. — Было бы странно, если бы французы сегодня в атаке на наши позиции не продвинулись вперед насколько возможно!

Мы крались, шаг за шагом всматриваясь вперед.

Окоп проходил всего в двадцати шагах от полосы берез. Все тихо кругом.

Мы подошли к окопу и заглянули в него.

К стене прислонены винтовки, немецкие винтовки, около двадцати штук. Где-нибудь поблизости сторожевая застава? Тогда почему они составили здесь свои винтовки? Я потянул Израеля немного в сторону.

— Мне это кажется подозрительным… Хотя не могу сказать почему… Иди вдоль берез. Я пойду по окопу.

— Я пойду с тобой, — зашептал он.

Я был в нерешительности.

— Нет, — все же сказал я, — ты мне здесь не нужен. Ступай туда!

Он подчинился.

Я стал красться вдоль окопа, охваченный страхом. А что, если это предчувствие и оно предупреждает меня об опасности? Нет, этак никуда не годится!

Белый окоп лишь смутно маячил позади в тумане. Но если бы наших оттуда выбили, Ламм бы наверняка знал об этом и сообщил бы мне.

Полоса берез кончилась, мы с Израелем сошлись вместе. Он тоже, казалось, был встревожен.

Мы приблизились к окопу, где должна была находиться сторожевая застава. Там не оказалось никого. В окопе валялся только ранец и несколько ручных гранат.

Мы подошли к тому месту, где сторожевая застава находилась раньше. Там было пусто.

Мы подошли к белому окопу.

— Пойдем сначала до первого поста нашего полка.

Часовой доложил, что соседняя дивизия по-прежнему в окопах, и мы найдем командира ближайшего взвода метрах в пятидесяти отсюда.

Мы пошли по окопу.

Нас встретил младший фельдфебель с двумя людьми.

— Патруль связи! — доложил я. — Господин фельдфебель, не знаете ли вы, где сейчас находится сторожевая застава, которая была там впереди?

Он недоверчиво посмотрел на меня:

— Откуда вы?

— Оттуда, где она находилась раньше.

— И теперь ее там нет? — спросил он с удивлением.

— Нет, мы нашли только винтовки.

— У вас есть время, чтобы показать мне это?

— Так точно, господин фельдфебель.

Он стремительно пошел вперед. Мы подошли к тому месту, где лежали ручные гранаты и ранец. Он молча огляделся вокруг.

— Где винтовки?

— Еще дальше впереди, господин фельдфебель.

Помрачнев лицом, он двинулся вперед. У винтовок он остановился и вдруг повернулся к своим людям:

— Возьмите каждый столько винтовок, сколько может унести! Я буду следом за вами!

Солдаты ушли, он молча проводил их взглядом.

— Куда вы теперь? — спросил он.

— Туда. — Я показал рукой влево вперед.

— Что вам там надо?

— Там мой взвод.

— Так вы командир взвода? Тогда можно говорить открыто… Этот человек надежен? — Он недоверчиво посмотрел на Израеля.

— Совершенно надежен, господин фельдфебель. — Я не понимал смысла вопроса.

Он поднялся из окопа и немного прошелся с нами.

— Вы должны извинить меня за недоверчивость. Я восточный пруссак. А мои люди в большинстве эльзасцы. Знаете, что означают эти винтовки? Эти сволочи перебежали! — Он сплюнул. — Кто с этим не сталкивался, тот не поймет, что значит не доверять своим людям! И эти оба, которых я послал с винтовками, из той же банды! Я бы с охотой тоже перебежал… Только не к французам, а к вам. Теперь я вернусь к своему командиру роты и должен буду доложить ему, что мой взвод исчез! А куда? Ах, сволочи! — Он снова плюнул, хотя ему и плевать-то уже было нечем. — Боже, храни Германию! Он повернулся и, широко шагая, двинулся обратно.

С наступлением сумерек наша артиллерия оживилась. Ветер дул в нашу сторону. На этот раз мы вошли в овраг сзади. Запах газа усиливался.

— Это, верно, с нашей стороны. — предположил Израель.

Вейкерт и его люди были в противогазах и походили на обезьян.

Наверху, в расположении батареи, запах был совсем слабый.

Ламм уже ждал меня. Мое донесение о перебежчиках, по-видимому, взволновало его.

— Я тоже должен сделать тебе неприятное сообщение. К утру сюда придет пополнение.

— Что же тут неприятного?

— Ну, во-первых, дрянное дело — размещать пополнение в позицию, оборудованную воронками. Представь себе: люди вылезают из воронок, слышат в темноте голос, отдающий команду, и их снова запихивают в ямы. А я так вообще не вижу их и не слышу. Никакого взаимопонимания… И второе: если нас в ближайшее время должны были бы сменить, то нам не прислали бы пополнения. Ну как — дошло?

Я никому ни словом об этом не обмолвился — даже командирам отделений.

Наша артиллерия прекратила обстрел. Тем не менее запах газа был довольно сильный.

Взвод Тренте прислал связного: полчаса назад французский дозор забросал ручными гранатами батарею перед нами.

Разносчики пищи вернулись без Вольфа. Его в дороге легко ранило.

— Кто будет теперь вторым связным? — спросил Израель.

— Я подумаю.

Может быть, возьму одного из пополнения.

Понемногу светало.

Появился посыльный:

— Тебя вызывает господин лейтенант.

По дороге он сказал:

— Прибыло пополнение. Ну и народец! Кажется, треть уже улизнула по дороге сюда. А уж остальные!..

Я нашел Ламма перед его блиндажом; с ним стоял пожилой младший фельдфебель с безвольным слюнявым ртом и еще человек двадцать.

— Только что прибыло пополнение, — сказал Ламм мрачно. — Сейчас я никого не могу больше посылать вперед в воронки. Этих вот разместить здесь в блиндажах я не смог. Сколько у тебя есть еще мест?

«Теперь младший фельдфебель получит мой взвод, — подумал я. — А ведь он ничего не умеет. По нему сразу видно».

— Значит, их нужно разместить у меня. — Спросить, как распределятся обязанности во взводе, я не решился.

Ламм воспрял духом:

— Тогда получай всех в твой взвод. Младший фельдфебель Зандкорн придается тебе только по делам продовольственного снабжения. Я намерен позже, когда он ознакомится с обстановкой, использовать его иначе — может быть, дежурным фельдфебелем в окопах.

Я поглядел на Ламма и почувствовал себя ничтожеством.

— Могу я здесь же распределить людей? — улыбаясь, спросил я. — У меня там будет хуже.

— Делай, как находишь нужным, — усмехнулся Ламм. Он, похоже, прочел мои мысли.

— Кто-нибудь из вас обучен обращаться с легким или станковым пулеметом?

Откликнулись трое.

— Кто-нибудь еще исполнял особую должность?

Вперед вышел маленький и очень толстый солдат и произнес плаксиво, ужасно медленно растягивая слова:

— Ефрейтор Функе, два года я был ординарцем у командира роты.

— При этом улыбка озарила его широкое, грязное лицо; под носом у него висела капля. Он смахнул ее тыльной стороной ладони. Я не смог сдержаться и рассмеялся, и все кругом засмеялись Тоже, а он еще больше расплылся в улыбке. Должно быть, он расценил наш смех как знак дружелюбия. Я прикинул: «Ему не меньше сорока, к тому же он должен быть исполнительным, раз так долго был при командире роты».

— Вы будете посыльным при мне.

Под вечер я сидел с Израелем и Хартенштейном у того выхода из блиндажа, что в сторону Белой горы. Изредка где-то вдали постреливали. Может, там шли последние бои этого наступления?

Мы бросали кусочки хлеба нашим птицам. Было сухо и пыльно. Молодые листочки березы казались серыми.

Над Белой горой появилось большое облако, похожее на серый зонтик от солнца, и тяжелые капли упали оттуда в пыль.

Хартенштейн наблюдал за всем этим молча; над переносицей у него залегли темные складки. Израель сказал, наморщив лоб:

— Новенькие хорошо относятся к тебе, Ренн.

— Они меня еще совсем не знают.

— Они довольны, потому что ты сделал папу Функе своим посыльным.

Кто-то поднялся по лестнице.

— Здравствуй, Ренн. — Ламм присел к нам. Он был бледен, но выглядел бодро.

— Покажи-ка мне точно, каково положение на Белой горе. Я доложил, что французы засели наверху. Донесение пошло в дивизию, а оттуда сообщают, что мое донесение неверно, что неприятель занимает всю гору.