Текила

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

Янка сидела напротив, медленно потягивая вино из огромного бокала, больше напоминающего аквариум на ножке. Глаза ее опухли от слез, волосы были собраны в непонятный пучок, из которого выбивались пряди соломенных волос. В общем, обычная картина, которую я наблюдаю всякий раз, как Янку бросит очередной, по ее словам, козёл. Для Янки топить в вине свою несбывшуюся надежду на счастливый конец любовной истории — уже обязательный ритуал. Она и так довольно часто коротает вечера со своим неизменным «аквариумом» в одной руке и тонкой сигаретой в другой. Не знаю верить ли ей, но она утверждает, что сухое красное вино — необходимый компонент ее особой диеты, на которой она сидит не первый год. В любом случае, не думаю, что авторы диеты предполагали, что это вино будет питься из бокала, в который запросто входит бутылка.

— Нет, ну ты представляешь, этот гад женат! — в своей манере немного растягивая слова, снова завела свою песню Янка. — Лживый подонок! Тварь конченая! Вспомнил через полгода, что у него оказывается есть благоверная. Так ладно просто бросил бы, так нет, эта сволочь уволила меня!

Это она о своем, теперь уже бывшем, начальнике — хозяине ювелирного салона.

— Почему мужчины такие идиоты? Почему они не ценят красивых, умных и образованных женщин и возвращаются к своим тупым домашним курицам, постоянно стоящим у плиты и готовящим свои вонючие борщи? Вот взять хотя бы вас с Мишкой — он налево даже голову не повернет.

Это уже конкретный булыжник в мой огород. Янка прекрасно знает, что все свое свободное время я провожу на кухне, готовя эти самые борщи. Конечно, без ложной скромности, за мой борщ можно душу дьяволу продать, но Мишка со мной ну уж точно не из-за борща.

С Мишкой мы учились в одном классе. Бывает любовь с первого взгляда, а Мишка возненавидел меня с первой секунды и гнобил все одиннадцать лет. Мой первый в жизни школьный день навсегда запомнился тем, что был безнадежно испорчен кареглазым мальчишкой, как потом оказалось, Мишкой, который раз двадцать на школьной линейке прошелся по моим босоножкам не особо чистыми ботинками, из-за чего на моих белоснежных гольфах отпечатались следы его подошв. К моему несчастью, учительница рассадила класс таким образом, что Мишка оказался за моей спиной, чем он пользовался, как мог: тайком от учительницы тыкал мне в спину линейкой и ручкой, пинал ногами мой стул, украдкой грыз семечки и пытался попасть шелухой за ворот моей блузки. После моих постоянных жалоб где-то через неделю она все-таки пересадила Мишку на другой ряд, но он и тут не успокоился. Он приноровился стрелять по мне жеваной бумагой из ручки и довольно метко стрелял, надо признать.

Именно Мишке я обязана тем, что сделала вывод, что в жизни никому нельзя верить, особенно мужчине, особенно если он так открыто улыбается. Как-то в один сентябрьский день шел сильный дождь. Мишка забежал в класс, весь мокрый, но счастливый. В руке у него был такой же мокрый тетрадный листок, свернутый кульком. Он подошел ко мне и, улыбаясь, торжественным голосом сказал:

— Настя, я больше не буду тебя обижать. Прости меня. Мир? — он протянул мне свой кулек. — Это тебе.

Конечно же я поверила ему и взяла этот кулек. В нём оказались извивающиеся дождевые черви. Я чуть не расплакалась. Нет, к червям я отношусь абсолютно спокойно, но мне было обидно от того, что моей доверчивостью воспользовались, чтобы посмеяться.

— Вот дура! Поверила! — звонко захохотал он, и его смех подхватила его свита, которая за столь короткое время уже признала в нем своего лидера.

Ну, а дальше все было в том же духе. Я уже привыкла к тому, что он безжалостно пинал мою шапку по школьным коридорам, натирал мне щеки снегом, зашвыривал его мне за шиворот, вытряхивал содержимое моего ранца из окна школы, называл меня престарелой обезьяной и Настёхой-дурёхой. Я была его единственной жертвой в классе, с нашими девчонками он был довольно мил. Причем, я была его персональной жертвой, остальным он ясно дал понять, что обо мне не стоит не только плохо отзываться, но и даже косо смотреть в мою сторону: унижать и оскорблять меня было только его привилегией.

В старших классах его внимание ко мне не угасло. Все мои тетради были старательно изрисованы его рукой хуёчками всех форм и размеров. Поначалу я заводила новые, переписывая в них по ночам содержимое старых, но потом я поняла всю тщетность моего труда и со спокойной совестью ходила со столь смело декорированными тетрадями.

В десятом классе он прямо на уроке литературы посадил мне на плечо неизвестно откуда добытую им ручную крысу. Уж я не знаю, кто мог проболтаться ему о моей фобии, но я точно уверена, что он о ней наверняка знал. Как только я почувствовала царапанье маленьких цепких лапок пытающегося удержаться на моем плече мерзкого существа, раздался мой дикий вопль, и через мгновение крыса отлетела к стене. Причем вопить я не перестала, невзирая на замечания Елены Ивановны. На эти душераздирающие крики сбежались учителя со всех кабинетов на этаже и стояли в дверях, пытаясь понять что происходит. Тут уже кричала Елена Ивановна, требуя немедленно закрыть дверь, чтобы крыса не покинула класс. Урок был сорван, все ловили крысу, а я сидела на стуле, подняв ноги и ревела. В итоге в школу вызвали моих родителей и высказали им, что их дочь, претендентка на золотую медаль, таким непотребным образом сорвала урок. Тут я поняла, что жизнь — штука несправедливая.

Последние два года Мишка, в принципе, не считая случая с крысой, был более или менее сносен. Он теперь посвящал мне похабные стишки собственного сочинения и раз по сто на день произносил нараспев дурацкую фразочку «Настя, подари мне счастье!». А на выпускном вообще произошло невероятное. На банкете после официальной части, когда уже все выпускники были слегка навеселе от шампанского и разливаемых под столом более крепких напитков, ко мне вдруг подошел Мишка, чтобы пригласить меня на медляк. Я недоуменно посмотрела на него, ожидая подвоха:

— Я не хочу танцевать. А с тобой тем более.

Мишка улыбнулся своей неотразимой улыбкой, наклонился прямо к моему уху и с расстановкой произнес:

— Ты хочешь меня опозорить при всех? Так не пойдет. Либо ты сейчас улыбнешься и пойдешь со мной, либо я погоню тебя пинками. Поняла?

Я кивнула, натужно улыбнулась и вложила руку в его протянутую ладонь. Он вывел меня на середину танцпола, и тут мне стало жутко страшно, что он сейчас бросит меня во время танца и уйдет или еще как-нибудь унизит меня, но он танцевал так, как будто об этом моменте мечтал всю свою жизнь. Неожиданно он улыбнулся мне и сказал:

— Ты очень красивая.

Я ждала продолжения в виде его любимых выражений «как престарелая обезьяна» или «как кобыла Пржевальского», но это были три единственных слова, которые он произнёс. Потом он поблагодарил меня за танец и проводил на мое место. После выпускного я его ни разу не видела.

Через пять с лишним лет судьба снова свела меня с Мишкой — на вечере встречи выпускников. Несмотря на то, что я уже имела некоторый опыт в своей профессии и поднаторела в злословии и провоцирующей риторике, я очень боялась, что он придёт и будет насмехаться надо мной, а я не найду, что сказать и буду мямлить в ответ. Итог оказался неожиданным для меня — утром мы проснулись с Мишкой в одной постели в моей квартире. Вернее, проснулась я, а он спал рядом: его чёрные длинные ресницы — предмет зависти всех моих бывших одноклассниц, подрагивали во сне, он казался таким беззащитным и кротким, человек, превративший мои школьные годы в пытку. Я с ужасом пыталась осознать, как это произошло. Я не была пьяна, но отчет своим действиям, видимо, не отдавала. Я помню нахлынувшее желание, какое еще мне не доводилось испытывать, страсть, которую можно, наверное, назвать животной, наэлектризованный до предела воздух вокруг нас. Искусанные губы до сих пор болели. Я посмотрела на его плечи, они были исполосованы моими ногтями, которые я безжалостно впивала в него. Такого бешеного секса у меня не было никогда. Да и что скрывать, отношение к сексу у меня было весьма своеобразное. Мама всегда мягко намекала мне, что до моего совершеннолетия о нем не может быть и речи, потом, когда мне уже минуло восемнадцать, она мне стала говорить, что пока учусь в университете, помыслы о нем можно отложить до окончания универа, а в идеальном варианте — до свадьбы. Если сравнить секс с мороженым, то её слова звучали бы так: не пробуй мороженого, вдруг тебе понравится настолько, что ты не сможешь остановиться и тебе захочется попробовать новый вид, новый вкус, и ты перепробуешь не одно эскимо, просто для того, чтобы узнать, какое из них вкуснее, а в итоге у тебя очень сильно заболит горло. Но мне казалось, что попробовать это мороженое было просто необходимо, хотя бы затем, чтобы знать, настолько ли оно мне понравится, чтобы я вообще его захотела есть. Меня немного обижало мнение мамы, что моя девственность сможет защитить меня от грехопадения лучше, чем моя голова. Кроме того, хранить себя в чистоте для гипотетического мужа, который скорее всего до меня скакал из койки в койку, мне казалось нечестным. А если я соберусь замуж лет в сорок, мне кажется, мой муженёк не особо обрадовался бы такой целомудренной жёнушке, которую нужно ещё и просвещать в этом плане. В общем, тогда мне казалось, что если я буду выходить замуж девственницей, то, во-первых, моему гипотетическому мужу будет слишком много чести, во-вторых, он не будет особо стараться, зная, что мне в принципе и сравнить то его умения не с чем. Поэтому когда мне исполнилось двадцать лет я нашла подходящую кандидатуру для осуществления задуманного. Это был прекрасно сложенный, симпатичный двадцатипятилетний жеребчик, превосходно играющий на акустической гитаре рок и декламирующий Есенина и Асадова. За шесть месяцев, что мы провели вместе, я научилась всему, чтобы быть уверенной, что моему супругу в постели со мной скучно не будет. А потом ему захотелось других отношений, хотя мы сразу условились, что нас связывает только секс и ничего больше. Мне было комфортно с ним, но я не любила его и не верила ему. Я же с детства усвоила, что мужчинам верить нельзя, а быть брошенной, униженной и обманутой не входило в мои планы. Поэтому пока не стало слишком поздно эти отношения я разорвала. А дальше я упорно не хотела завязывать новые. Я воздвигла барьер из огромного числа требований к возможному партнеру: мой длинный список венчали идеальные зубы — я не хотела заразиться кариесом, ухоженные ногти и чистые ботинки. В общем, мужчин, соответствующих созданному в моем сознании эталону просто не существовало, по крайней мере, в моем окружении.