Больше не уходи

— Я знаю, — ответил голос издалека, и Ева от возмущения смолкла. — Он приносил мне слайды многих работ и по чистой случайности там оказались твои. Я узнал об этом два дня назад.

— А почему же не позвонил?

— Звонить надо с результатом, а иначе зачем попусту расстраивать? Он заломил за них такую цену, что даже я не смог их выкупить. Но самое ужасное, что сложно будет доказать, что именно он украл их. Вероятно, это сделали для него другие люди. Если ты хочешь шума, скандала — а это, конечно, не повредит, наоборот, послужит хорошей рекламой, — обращайся в полицию и расскажи им о своих подозрениях. Но можно сделать и по-другому… Предложи Натали через подставных лиц купить у Робертса эти картины. Он клюнет… Главное, чтобы он показал работы, а там видно будет. Посоветуйся с Натали.

— Послушай, я так скучаю по тебе, по Леве… Пока вы были рядом, я работала, жила, а теперь… Меня раздражает даже запах краски…

— Это временно, это пройдет, и ты сама все прекрасно понимаешь. Он так и не появлялся?

— Нет, — сдерживая слезы, ответила Ева и, попрощавшись, повесила трубку.

И все же ей стало намного легче. Главное, она уже никого не подозревала, даже Сару. Но почему же тогда пленка с изображением ее картин оказалась в комнате Бернара? У нее не было сил встречаться с ним, чтобы обо всем расспросить. Казалось бы, виноват Робертс. Но вдруг он действовал заодно с Бернаром? Ведь ей же не приснилось, что в его комнате, в книге, лежала пленка? Кстати, где она?

Она достала из ящика стола книгу, раскрыла ее и, взяв в руки выпавшую пленку с несколькими кадрами, посмотрела на свет. Вот они, ее работы… Стоп! Но откуда здесь «Желтые цветы»? А «Винные ягоды»?! Их в доме Натали не было. Неужели это старая Гришина пленка? Ну конечно, таким образом он знакомил Натали с ее работами, которыми она и заинтересовалась, оказавшись в Москве! Она случайно оказалась на столе… Бедный Бернар, теперь он никогда не простит ее.

* * *

Она больше не могла оставаться дома одна. Ей необходимо было с кем-то поговорить. И самый лучший человек для этого — Натали.

В полночь она надела плащ, взяла зонт — в Париже уже целую неделю шли дожди — и открыла дверь. Небольшой сад встретил ее влажной прохладой, моросил дождик, пахло землей и горьковато-пряным ароматом хризантем, высаженных в круглых гипсовых чашах возле крыльца. Ева заперла за собой двери и собиралась было уже спуститься в гараж, как внимание ее привлек темный комочек, издающий странные урчащие звуки. От страха она замерла, затем быстро включила фонарь, тут же вспыхнувший ярким желтым светом, и увидела на светло-серых каменных ступенях крохотного мокрого щенка.

Ева присела рядом с ним и чуть коснулась его смешной мордочки с подрагивающим, похожим на черносливину носом. Она взяла щенка на руки, отперла дверь и внесла его в дом. Почувствовав рядом с собой живое существо, она тут же расхотела куда-либо ехать. Она внесла свою находку на кухню, положила щенка на сложенный плед и прикрыла сверху теплым шарфом. Щенку было от силы недели две. Толстенький, жуково-черный, с густой шерстью и молочно-черными глазами, он был таким милым и беззащитным, что Ева решила оставить его себе. «Как же тебя назвать, малыш?» Она достала молока, подогрела его и, налив в блюдце, попыталась накормить его, но он, опустив в молоко всю мордочку, залез в блюдце передними лапами, а потом и вовсе растянулся в нем, плюхнувшись в молоко розоватым нежным брюшком. «Да ты, оказывается, даже есть не умеешь самостоятельно!» Взяв его на руки, Ева поила его из ложки, в душе посмеиваясь над просыпающимся в ней материнским инстинктом. Через несколько минут щенок уже спал, доверившись ее теплым рукам. «Я бы назвала тебя Обломовым». Она принесла его в спальню и уложила рядом с собой. «Видишь, Обломов, я не могу спать одна. Но это не потому, что я такая слабая, нет. Просто ты теплый, живой, и с тобой не страшно». Она разделась, поцеловала его в нос и легла. «Завтра я куплю тебе мяса и буду учить есть из миски», — бормотала она сквозь сон и совсем было уже уснула, как звонок у двери мгновенно разбудил ее. Это не мог быть Франсуа, обычно он предупреждал о своем приходе по телефону. Бернар?

Накинув халат, она побежала к двери. Включила на крыльце свет и сквозь прозрачное толстое узорчатое стекло двери увидела стоящего под дождем мужчину. Руки ее дрожали, она никак не могла справиться с замком. И вдруг вспомнила, что ворота заперты, калитка тоже. Как же мог этот человек пробраться к дому?

— Кто там? — спросила она, дрожа от страха.

— Это я, ночной кошмар! — мрачно отозвались за дверью, и Ева услышала знакомые интонации. Она распахнула дверь. На пороге стоял Лева. В светлой шляпе и плаще, с чемоданом в руках он не был похож на самого себя. Когда же он снял шляпу и Ева обнаружила вместо длинных волос аккуратную стильную стрижку, то удивилась еще больше.

— Я прямо из аэропорта, как ты понимаешь. — Он не мог скрыть улыбки, все стоял и смотрел на Еву. — На такси вот приехал, сказал адрес, и меня мигом сюда привезли. Слушай, — он все-таки сообразил закрыть за собой дверь, — все улицы освещены, дождь… это так красиво… Как я тебе завидую!

Ева, радуясь Леве и тому, что она наконец-то сможет показать кому-то из «своих» дом, включила везде свет и теперь водила гостя за руку, показывая комнаты, зимний сад, мастерскую.

— Я рад за тебя, Евочка… — Он притянул ее к себе и поцеловал. — Ну вот, теперь я действительно чувствую, что это ты.

Только тогда она вспомнила, что она в халате, и бросилась в спальню, чтобы надеть что-нибудь поприличнее. Она вышла к Леве через минуту в домашних брюках и тонком свитере.

— Знаешь, а ты немного изменилась. Но все такая же красивая… Слушай, давай выпьем. — Он достал из чемодана бутылку коньяку, Ева принесла поднос с бокалами и фруктами.

— Ущипни меня, — попросила она, сделав несколько глотков жгучего напитка. — Какими судьбами?

— Фантастическими. Но об этом потом. Знаешь, мне бы погреться в горячей ванне и привести себя в божеский вид. Ева, мне до сих пор не верится, что я у тебя. И где? В Париже!

Она проводила его в ванную.

— Послушай, здесь такое огромное окно в цветах… Как-то непривычно! — крикнул он оттуда, и Ева улыбнулась. Вот и первый гость из Москвы.

Она вернулась в комнату, налила себе еще коньяку, выпила и заела шоколадом. Если бы не плащ, брошенный на стуле, можно было подумать, что она бредит. Но нет, из ванной доносился плеск воды, запахло розовым мылом. Она подошла к зеркалу, увидела блестевшие на ресницах слезы и спросила себя, откуда они, почему? Ведь все так хорошо.

Вовремя опомнившись, она поспешила на кухню. Вчера шел дождь, она позвонила Вирджини и сказала, что приходить не стоит, и, как оказалось, напрасно: холодильник был пуст. Тогда она позвонила в ближайшее кафе в надежде, что там еще кто-то остался или, наоборот, уже пришел, ведь начало светать. Она довольно часто звонила туда, когда к ней неожиданно приходил Франсуа, они заказывали цыплят и горячие бутерброды. Когда в кафе взяли трубку, она облегченно вздохнула и заказала холодную телятину, сыр, вино и ореховый торт. Потом, подумав немного, холодное пиво и русскую водку.

Они уснули около девяти часов, а проснулись уже в полдень, когда спальню заливало яркое солнце. Дождь прекратился. Ева услышала слабый писк и, нашарив рукой ползущего к ней по ковру щенка, взяла его к себе. Лева, не открывая глаз, обнял ее и прижал к себе.

— Осторожнее, Обломова раздавишь! — прошептала она, поглаживая крохотный черный комочек и умиляясь тем, как щенок лижет ее руку горячим шершавым язычком.

Лева, приоткрыв глаза и отстранив Обломова, подмял под себя Еву, развел ей руки в стороны:

— Можно я немного, хотя бы с часок, побуду твоим Адамом? Будь хорошей девочкой, расслабь свои чудесные ножки, вот так… Тсс… Тебе же хорошо? А сейчас будет еще лучше…

Она не помнила, сколько еще прошло времени, как раздался телефонный звонок. Она попыталась высвободиться, но Лева не хотел останавливаться, и тогда она, сделав неимоверное усилие, протянула руку и смогла дотянуться до трубки.