Больше не уходи

— Господа, это не просто Диана-охотница! Это прекрасная художница Ева Анохина. У меня для вас есть сюрприз. Мне только что привезли слайды ее работ. Мы можем прямо сейчас организовать небольшой аукцион, своеобразный мини-Кристи. А человек, который привез их, всем вам хорошо известен. Итак, Григорий Рубин!

В комнату вошел Гриша. Увидев на столе почти голую Еву, он некоторое время не мог оторвать от нее глаз.

— Ты здесь? Не ожидал. — Он протянул руку и помог сойти со стола. Накинув ей на плечи чей-то пиджак, увел в комнату.

— Ты совсем трезвая. В такие игры играют в другом состоянии. Подожди, кто-то рвется в дверь… — Он отпер замок, и Ева увидела Глеба.

— Я готов исполнить любое твое желание, — заговорщически прошептал он, пытаясь дотронуться до Евы, которая, вдруг осознав, чем она занималась последние полчаса, забилась в угол комнаты и затравленно смотрела. Ей показалось, что воздух в этом доме пропитан страстью, что отовсюду на нее смотрят глаза обезумевших от желания мужчин.

— Я хочу домой, — сказала она, поспешно одеваясь.

— И все? Этого мало. Ты не такая женщина, чтобы желать такую малость. Пожелай что-нибудь невообразимое.

— Тогда глоток холодного «Божоле» и ломтик сыра. Это все. А теперь, Гриша, едем. Увези меня отсюда. Скажи Леве, что мне пора.

— Ты откуда, Гришенька? — Она сидела в машине, прижавшись к его плечу. — Из Вены?

— Да… Ты не о том. Вот, выпей. — Он плеснул в подаренный Марининым хрустальный фужер вино. — Сыр будешь?

— Конечно, буду. Гриша, что-то странно на меня действует Москва. Я вообще не понимаю, что со мной происходит. Творю Бог знает что. Ты же знаешь, я два дня провела на Левиной даче. У него там просто рай. Он просил, чтобы я там осталась.

Гриша поцеловал Еву в висок.

Вдруг машину повело в сторону, завизжали тормоза, и она резко остановилась, чуть не врезавшись в обогнавший их автомобиль. Дверца распахнулась, и Ева увидела Драницына.

— Я с вами, — тяжело дыша, выпалил он и рухнул рядом с ней на сиденье. Машина, на которой он приехал, тут же сорвалась с места и исчезла.

Зажатая между двумя мужчинами, Ева пила маленькими глотками вино и смотрела вперед, на дорогу. С каждой минутой становилось все темнее и темнее. Небо приобрело иссиня-черный оттенок, прогремел гром.

— Закройте окна, — попросила она. Лева и Гриша молчали. Они сопровождали ее сейчас так, как сопровождали фактически и в жизни. Молча и преданно. А ведь окажись на их месте другие мужчины, они бы либо разорвали друг друга в клочья, либо убили бы ее из ревности. Но ей повезло. Ее распущенность, — а иначе ее поведение никак не назовешь, — они облекали в красивые слова, жесты и поступки, находя ей оправдание.

Заехали в придорожное кафе. Оставив машину на обочине дороги, под кронами высоких елей, они, за несколько секунд вымокнув до нитки, вбежали в невысокое строение красного кирпича, оказавшееся совершенно пустым, и заняли столик возле окна. Белая пластиковая мебель, красные шелковые занавески, огромные вентиляторы под потолком, покрытая лаком деревянная стойка, за которой ни души. Наконец показался мужчина неопределенного возраста и внимательно посмотрел на посетителей.

— Нам какого-нибудь сока, пожалуйста, — попросил Гриша, стягивая через голову мокрую рубашку и развешивая ее на спинке соседнего стула. То же самое сделал и Лева. Немного погодя последовала их примеру и Ева, оставшись в одних брюках. Мужчина — а это был, судя по всему, хозяин кафе — от изумления чуть не расплескал принесенный на подносе в высоких бокалах сок.

— Персиковый, со льдом, — сказал он, не сводя взгляда с полуобнаженной Евы. — Девушка, может, вам принести что-нибудь сухое…

— Что вы имеете в виду?

— У меня есть чистый белый халат.

— Спасибо. Я хочу остаться так.

Он ушел, бормоча себе что-то под нос, а Ева расхохоталась. Причиной было, конечно, «Божоле» и то состояние вседозволенности, которое так и не отпускало ее.

— Если бы не моя температура, я бы, пожалуй, побегала босиком под дождем, — сказала она, глотая приторный сок и требуя, чтобы принесли еще и еще. — Лева, между прочим, мы так ничего и не сделали, не упаковали… Отвезите меня домой. Мне холодно. Я устала.

Что было дальше, она помнила смутно. Очнулась она уже в Москве. По крыше машины барабанил дождь, вода заливала стекла.

— Приехали, — сказал Лева.

— Холодно… Гриша, где билет?

— Я привезу тебе его завтра утром. Пойдем. — Он подхватил чемодан и проводил ее до дверей.

* * *

Ее разбудил звонок. Она в полной темноте, на ощупь, нашла трубку, схватила и прижала ее к уху.

— Ева? Это Бернар. Я не могу без тебя. Я совершил страшную глупость. Главное — ничего уже не исправишь.

— О чем ты? Где ты?

Но в ответ раздались лишь длинные гудки.

Она слышала его голос так близко, так явственно, словно он разговаривал в соседней комнате. Сон закружил обрывки ее мыслей и унес с собой, в голубые лабиринты подсознания.

А утром приехали Гриша и Лева. Они вынесли из квартиры Фибиха работы, упаковали их и проводили Еву в аэропорт.

— Ты не забудешь передать Натали мое письмо? — спросил ее на прощание Драницын и поцеловал в щеку. Ветер играл его светлыми спутанными волосами.

— Не забуду. — Еву до сих пор знобило, все происходящее казалось ей нереальным.

— Я тебе позвоню, — обнял ее Гриша. — Объяснишь своей покровительнице, что пять картин ты оставила мне. А я уж знаю, что с ними делать. Все будет хорошо. — Он поцеловал ее в другую щеку.

И ей стало страшно. Вдруг с Бернаром что-то случилось? Или с Натали? Ведь она была совсем плоха?

Самолет оторвался от земли и стал набирать высоту. Еве захотелось персикового сока. Стюардесса принесла ей лимонад и аспирин.

— Приятного полета, — сказала она по-французски, и Ева ее отлично поняла.

Некоторое время она стояла в нерешительности перед воротами, увитыми диким виноградом, пока вдалеке не увидела Сару. Та беседовала с садовником. И тогда Ева позвонила. Сара, заслышав звонок, побежала по дорожке к воротам.

— С приездом, — до отвращения вежливо произнесла служанка и открыла металлическую калитку.

Казалось, Ева никуда и не уезжала. Тихо и спокойно было в этом райском месте, где каждый был занят своим делом. Натали сидела на террасе, подставив солнцу свое тонкое лицо.

Увидев приближающуюся Еву, она встала и принялась нервно обмахивать лицо руками:

— Приехала? Ты приехала?

Ева приблизилась к ней и поняла, что Натали хочет обнять ее. Неужели она думала, что Ева не вернется?

— Конечно.

— А если бы не Бернар, то могло бы быть иначе? — осторожно спросила Натали, усаживая Еву и жестом подзывая Сару. — Принеси чего-нибудь, видишь, человек с дороги… Где Бернар? Где ты его оставила, в аэропорту?

И тут до Евы дошло, что в аэропорту она оставила свой багаж — два ящика с картинами.

— Знаете, у меня температура… Я совершенно потеряла чувство реальности. Натали, я оставила в аэропорту все свои картины.

— А Бернар? Разве он не заберет их? — По тону, которым все это было сказано, Ева догадалась, что Натали начинает кое-что понимать. А именно: Бернара Ева не видела.

Натали, Ева и Франсуа на фургончике приехали в аэропорт. Пока Натали со знанием дела получала драгоценный багаж, Ева стояла неподалеку. Она находилась в полуобморочном состоянии. Наконец, когда все формальности были улажены, ящики погружены в фургон и отправлены с Франсуа домой, Натали взяла такси и повезла Еву в ресторан.

Крохотный, с белоснежными развевающимися на ветру тентами и плетеной мебелью, ресторан располагался на берегу Сены, откуда открывался вид на причал, возле которого сверкала свежевыкрашенными бортами голубая яхта. Рядом с ней по колено в воде стоял худенький загорелый мальчик в красных шортах и дразнил большущего рыже-белого сенбернара. Солнце плескалось в зеленовато-мутной воде, в воздухе носился запах жареной рыбы и кофе.