Больше не уходи

— А что Анна? — переспросил Саша Родиков. — Ты когда ее видел в последний раз?

— А ее я вообще не хочу видеть…

Невский заперся в ванной, и Родиков услышал звук льющейся воды.

— Слушай, я хотел пригласить тебя сегодня на одну вечеринку… Тебе не следует запираться в квартире, наоборот, ты должен бывать на людях… Сам все понимаешь, старик…

Приоткрыв дверь, Игорь высунул голову с намыленным лицом.

— Может, ты и прав, но я не могу… Я ценю то, что ты заботишься обо мне и все такое прочее, однако мне сейчас ни до чего… Что слышно о наших швейцарских друзьях? Если я еще не пропил свою память, они должны прилететь сегодня ночью?

— Да, но тебе не следует встречать их в таком вот виде… Мы уже все приготовили и сами встретим… Тебе надо быть в форме завтра утром…

— Что-то я тебя не пойму, то ты приглашаешь меня к себе на вечеринку, где предполагается выпивка, то говоришь, что завтра утром я должен быть в форме… Скажи прямо, чего тебе от меня надо и что я должен сделать, чтобы все остались довольны? Ты думаешь, я не понимаю, что происходит? Да, я чуть не потерял голову, но поверь, скоро все придет в норму, обещаю тебе… А сейчас… Саша, ты не побреешь мне шею?

— Я бы ее с удовольствием намылил… А что касается вечеринки, тут ты прав… Просто мне хотелось познакомить тебя со своей девушкой, с одной стороны, но с другой, я как бы не должен этого делать, чтобы лишний раз не искушать тебя спиртным… Вот и все. Тебе решать. Ты уже большой мальчик.

* * *

Спустя два часа после ухода Родикова Игорь все же решился выйти из дома и сесть за руль своей машины. Прогулка по ночной Москве — что может быть прекраснее?

Улицы стали оранжевыми от света фонарей, а люди, прогуливающиеся по ним, показались большой праздничной толпой, спешащей неизвестно куда.

Игорь пытался вспомнить, когда ему было по-настоящему радостно на душе? Только раз: в тот вечер, когда они с Валентиной мчались под землей, взявшись за руки… Никогда и ни с кем он не чувствовал себя так хорошо, никогда еще ему так не хотелось жить, никогда он не забудет ту Валентину, которую он узнал в гостинице, как никогда не вспомнит другую Валентину, скрывшуюся за дверями мерзкого ларька…

И вдруг случилось невероятное: слезы, откуда-то взялись слезы, они катились по щекам, застилая все вокруг; Игорь не мог вспомнить, когда он плакал последний раз… В детстве… Слезы как реакция на подлость, обман. Плата за разочарование.

Он отнял руки от руля, чтобы промокнуть глаза носовым платком, и в это время навстречу ему на большой скорости вывернул малиновый сверкающий «Форд». Неизвестно, что бы случилось, если бы Игорь не успел схватить обеими руками руль и свернуть с дороги на тротуар… Он почувствовал, как машина стукнулась обо что-то темное и мягкое, послышался чей-то сдавленный вскрик, который слился с визгом тормозов… Невский понял, что сбил человека.

10

Если бы ей сказали, что она будет присутствовать на свадьбе человека, который в течение трех лет был ее фактическим мужем, с которым они прекрасно ладили и не собирались никогда расставаться, она бы рассмеялась тому в лицо. Тем не менее Бланш стояла в церкви рядом с Борисом, одетым в роскошный черный смокинг, глядя, как он надевает кольцо на палец своей будущей жены — Эммы Латинской.

Невеста, лицо которой было скрыто густой белой вуалью, казалось, была счастлива. Ее высокая сухая фигура привлекала к себе внимание всех, собравшихся на эту странную церемонию. Кто бы мог подумать, что эта женщина, в прошлом году похоронившая своего горячо любимого мужа, выйдет замуж за русского эмигранта, ресторанного тапера, да к тому же находящегося в связи с молодой женщиной, которая после свадьбы, как предполагалось, переедет с ним жить в Булонский лес?

Бланш в облегающем платье из тафты изумрудного цвета, с высокой прической, с нежной шейкой и свежим лицом словно бросала вызов этой ходячей мумии, которая зачем-то пожелала выйти замуж за ее Бориса.

Однако все условия были соблюдены: в тот день, когда Борис дал ей свое согласие на брак, Эмма вручила ему обещанные пятьсот тысяч франков.

— Я знала, что вы согласитесь. Что вы теряете в конечном итоге? Абсолютно ничего. Вам будет даже позволено жить в правом крыле с вашей очаровательной Бланш. Как жаль, что я немолода…

— Думаю, вы не подадите на меня в суд, если я приду к вам ночью, чтобы выполнить свой супружеский долг? — спросил Борис, и ни один мускул при этом не дрогнул на его лице. — Что вы молчите? Я же не разгадал вашей тайны. Кто вас знает, может, во мне вы нашли прекрасную жертву, на которой собираетесь отыграться за все обиды, нанесенные вам другими мужчинами?..

Она захохотала. Смех ее был похож на треск яичной скорлупы.

— За ваши остроты я бы платила вам по сто франков за каждую, но скоро вы будете принадлежать мне, а потому и ваши остроты также будут моими по праву…

— А моими станут десять миллионов, не так ли? — так же бесстрастно спросил Борис. Он вдруг почувствовал себя молодым и полным сил: ему все больше и больше нравилась эта игра. А Эмма Латинская, как ему представлялось, сыграет в его жизни не последнюю роль. «Просто прелесть, что за старуха. Оригиналка, да к тому же еще и с тайной… Не иначе, как она задумала с моей помощью либо действительно разбогатеть, либо кому-то насолить по-крупному». Другого объяснения этому дикому поступку он не видел.

— Она будет заниматься с тобой вивисекцией, понимаешь? — нервничала Бланш, собирая Бориса на церемонию и сдувая пылинки с только что купленного Эммой смокинга. — Каждое утро она будет отрезать от тебя по кусочку и, обмакнув в соус, класть в рот, пока от тебя не останутся ногти да волосы…

— Рыбка, меня же стошнит от твоих слов… Побойся Бога, я же в новом смокинге… Лучше скажи, ты уже заказала испанскую спальню, о которой мечтала?..

— Нет, я не такая авантюристка, как ты. Женщины вообще от природы умнее. Тебе через пару дней ехать в Москву, ты же не поедешь с пустыми руками… А на десять миллионов я не рассчитываю. У меня пока с мозгами все в порядке…

— Что поделать, а у меня еще нет… Больше того, сегодня утром я вдруг провел рукой по голове и заметил, что кости на моем темечке еще не срослись, понимаешь, там мягко, как у младенца… Родничок… А это о чем-то говорит… Хватит рычать, звереныш, лучше поцелуй меня и пожелай мне счастливой брачной ночи… Думаю, ты не оставишь меня в такой ответственный момент…

Для Бланш эти сборы напоминали кошмарный сон. Однако, будучи женщиной практичной, хотя и не веря до конца в то, что должно произойти в церкви, она собрала большой чемодан в случае, если им с Борисом действительно придется переезжать в особняк Латинской.

И вот это свершилось. Церковь была набита приглашенными гостями и репортерами, которые нахально лезли со своими микрофонами и фотовспышками чуть ли не под платье к Бланш (словно им было известно о ее связи с женихом), озаряя и без того ослепленную своим призрачным счастьем старушку-Эмму, задавали глупейшие вопросы новоиспеченному мужу («О, Борис Захарофф!») и преследовали новобрачных до самого особняка.

Свадебный ужин с подобающей ему пышностью собрал просто невероятное количество гостей, причем пришло много и таких, которые не были на венчании в церкви. Это была своего рода светская вечеринка, роскошная и в какой-то мере демократичная, что позволило Борису и Бланш почти сразу после возвращения с церемонии уединиться в правом крыле особняка и отдохнуть на кровати эпохи Людовика IV… Что же касается Эммы, то она, сославшись на головную боль, вскоре покинула гостей и вышла к ним спустя полчаса, сменив белое платье на красный муслиновый балахон. На голове красовался нелепый парчовый тюрбан с перьями… Кожа на лице Эммы заметно потускнела, что не преминули отметить ее приятельницы.

— Кажется, она сменила не только платье, но и кожу… В церкви она была много свежее…