Больше не уходи

Когда Полина, его первая жена, написала ему, что Валентина переехала в Москву и стала портнихой, что у нее большие планы, Борис, прочитав Бланш это письмо вслух, впервые попросил у нее совета:

— Милая, я ничего не смыслю в портновском деле… А Валентине надо помочь… Я поеду в Москву и привезу ей хорошую ткань и все, что необходимо… Поговори с Жаклин, может, она знает, что нужно…

И Жаклин постаралась, накупила ткани, ниток, кружев, пуговиц, стразов… Однако Борис схватил воспаление легких, и вместо него в Москву полетела Бланш.

«У твоей дочери талант, — это было первое, что сказала она Борису в аэропорту, когда вернулась в Париж. — Жаль, что ты не смог полететь…»

Она привезла из Москвы фотографии Валентины и ее жениха: «Серж Кострофф»…

Спустя полгода он снова засобирался в Москву, но на этот раз у него воспалилось ухо, и опять полетела Бланш. Дочь и Бланш догадывались, что у Бориса причина куда более серьезная, но боялись говорить на эту тему.

«Ты боишься остаться в Москве?» — хотела спросить его Бланш, но промолчала.

* * *

Он вскрыл письмо. Там была всего одна фраза: «Папа, как жаль, что тебя сейчас нет со мною рядом. Твоя Валентина».

6

Свадебное платье она сшила себе сама. Белое, роскошное, расшитое искусственным жемчугом, оно, однако, не радовало ее.

За день до свадьбы Валентина два с половиной часа провела в том самом подъезде, где в последний раз видела Невского. Она стояла у окна и, когда открывались двери лифта, вздрагивала и отворачивалась к окну, чтобы успеть спрятать свое заплаканное лицо. Если бы ей сказал кто-нибудь, что она будет так страдать из-за малознакомого, можно сказать, случайного в ее жизни мужчины, она бы рассмеялась… Но это был не сон, не наваждение, она сама пришла сюда, сгорая от стыда и унижения, чтобы только увидеть Игоря и спросить, посмотрев в его глаза: «За что?»

Но Невского она так и не увидела, хотя пришла нарочно в шесть часов вечера и прождала до половины девятого — время, когда все нормальные люди возвращаются с работы. Был другой путь, но еще более болезненный: отыскать место его работы. Это не так сложно. Ей, в отличие от него, известна его фамилия. А Невских в Москве не так уж и много…

Выйдя из подъезда, Валентина присела на скамейку. Дрожь во всем теле усиливалась. Она вспомнила, как утром объясняла Кострову свое желание во что бы то ни стало разыскать Невского… «Боже мой, какая глупость! И как я посмела говорить об этом с Сережей?..»

Окончательно запутавшись, Валя решительно встала и направилась к автобусной остановке. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы как-то прояснить случившееся. Невский бросил ее, и она должна забыть его. Забыть. Какое безысходное и холодное слово. Как дождь…

* * *

После встречи с Игорем Невским Валентина почувствовала, как изменилась. Во-первых, стала меньше улыбаться, во-вторых, у нее пропал аппетит, в-третьих, она отдавалась своему жениху, словно по обязанности… И никаких чувств, никакой радости, даже физической. Разве что Сергей согревал ее своим телом… Но это могла бы сделать и электрическая грелка…

Как-то вечером, сидя на диване и листая альбом с эскизами, она вдруг поняла, что из-за своих переживаний совсем забросила дело… А ведь еще совсем недавно, мечтая о браке с Костровым, она надеялась, обретя спокойствие и уверенность, осуществить давнюю мечту: создать коллекцию одежды и показать ее на одном из престижных московских подиумов…

Стройные девушки с бесстрастными холодными глазами, одетые в невероятные наряды, смотрели на нее со страниц альбома, ожидая перехода из мира фантазий в реальность. Деньги! Без денег она бессильна. Мода, она, как зверь, требует свежего мяса, теплой крови… свежих идей, смелости, ясности линий, ярко выраженного, неповторимого стиля… Здесь посылками из Парижа не обойтись… Да и нет смысла просить у отца такую фантастическую сумму… Костров состоятелен, но он не верит в возврат денег, он бизнесмен, привыкший из всего извлекать выгоду в максимально короткие сроки…

От таких невеселых мыслей заболела голова.

Валентина захлопнула альбом. Две страницы ее жизни — Невский и ее мечта о подиуме — надо было выкинуть из головы и окунуться в новый, неизвестный для нее мир, называемый семейной жизнью.

Что такое семейная жизнь? Утомительные занятия любовью по ночам, какао с овсянкой по утрам, ужины по вечерам, и все это вдвоем. И уже некуда будет спрятаться от мужа. Она обязана будет рассказывать ему о своих делах, должна готовить еду, стирать и содержать в чистоте дом… Должна, обязана…

В комнату заглянул Костров:

— У тебя такое лицо, будто ты паука проглотила…

— Что? — она резко повернулась и, словно испугавшись, что он по выражению лица прочтет ее мысли, кое-как улыбнулась: — Ты хочешь пригласить меня на кухню?

— Ужин готов… — Он смотрел на нее, понимая, что все то время, что он находился на кухне, она думала не о нем.

— А ты не боишься, что я привыкну к тому, что ты на кухне, и буду воспринимать это как должное?

— Я ничего не боюсь… И никого… — отрезал он и сам почувствовал, что солгал. Костров боялся Невского. Он уже навел о нем справки и понял, что если Валентине случится выбирать между ними, она, конечно же, выберет Невского. Знал он и то, что тот ушел от жены, причем именно тогда, когда продрогшая и униженная Валентина вернулась домой… Похоже, действительно произошло какое-то нелепое недоразумение, из-за чего Невский не смог встретиться с Валентиной… Причин могло быть множество, начиная с жены Невского, Анны Вельде, которая, узнав об измене мужа, устроила ему скандал, и кончая тем, что Невский не смог выйти из квартиры. А что, если его жена просто-напросто заперла его и не выпускала до тех пор, пока не убедилась, что Валентина ушла…

Сергей так явственно себе это представил, что даже пожалел Валентину с Невским… Но потом опомнился. Он неплохо разбирался в женщинах, а потому мог предположить, что Валентина рано или поздно забудет Невского, вскружившего ей голову, потоскует-поплачет, а потом время возьмет свое… Но чтобы это произошло быстрее и безболезненнее, необходимо было спровоцировать Невского, создав такую ситуацию, когда Валентина своими глазами увидит нечто, что сразу отрезвит ее и заставит другими глазами посмотреть на своего идола. И Сергей приблизительно знал, что именно должна увидеть или услышать Валентина.

Но для начала необходимо было срочно увезти ее из той квартиры, где она шила для своих клиенток, чтобы резко ограничить круг ее знакомых. Это просто чудо, что Невский не спросил ее фамилию…

* * *

— Я боюсь, Сережа… — сказала Валентина ему за ужином. — Мне как-то не по себе… И мама так не вовремя простыла… Кроме нее, у меня никого нет, а она приехать не сможет…

— Ты боишься свадьбы, самой церемонии или замужества?

Он сидел перед ней в дорогом домашнем халате, чистенький, аккуратный, чуть ли не хрустящий — эдакий кукольный идеальный муж, точными движениями отрезающий кусочки отбивной и отправляющий их в рот, а потом промокающий этот рот салфеткой… Ей захотелось, чтобы он сейчас, вот здесь на кухне, совершил что-то нелепое, какую-нибудь оплошность… Вспомнил бы веселый анекдот, рассказал его, давясь от смеха, и в порыве веселья опрокинул бы на стол солонку или соусник… Хотя нет, этот не сможет перевернуть солонку… Он не умеет опрокидывать солонки и соусники… Он из правильных. А вот ее отец, Борис Захаров, человек неправильный. Но Валю тянет к нему, она понимает его, хочет его видеть, слышать, расспросить, что же ей делать и как жить дальше… Мама осторожничает всю жизнь и даже, когда идет одна по улице, всегда оборачивается и вздрагивает, стоит прошелестеть ветру в листве… У мамы все разложено по полочкам, а полы такие чистые, что на них можно есть… Но мужчина, которого она любила и любит всю жизнь, и который любил ее, уехал от нее… Он окунулся в другую жизнь… Он смог…