Елизавета Петровна

– Вот именно, ваше величество, в последнем-то и нет ничего удивительного! – подхватил Суврэ. – Обмануть ваше величество было гораздо легче, чем меня. Ну мог ли я подумать, что под маскарадным костюмом богини Счастья скрывается моя скромная Полетт? Да я готов был подозревать кого угодно, высказывать самые нелепые предположения, но если бы мне сказали, что на маскараде нас интриговала Полина, то я просто расхохотался бы в лицо!

– Может быть, и так, – согласился король. – Так слушай! Я домогался Полины де Нейль просто как красивой девушки – даже не красивой, а скорее дразнящей, острой, пряной, – а нашёл в ней не только женщину, но и человека с проникновенным взглядом и широким кругозором. Я был просто поражён, когда она стала делиться со мной своими надеждами и планами. Как она верит в мощь Франции, как она широко понимает широту её задач! Ты знаешь, когда она говорила, у меня просто захватывало дух, точно меня поднимали на громадную высоту. О, если бы можно было создать всё то, что она говорила, и в том широком объёме, как говорила она! Тогда можно умереть спокойно! Имя Людовика Пятнадцатого не затеряется в бесконечном ряду всех других предшествовавших и последующих Людовиков!

– Оно всё равно не затеряется, государь! – возразил Суврэ. – У всех прошлых Людовиков были почётные клички, но такой, какой дал народ вам, не было ни у кого. Людовики были Простаками, Заиками, Ленивыми, Толстыми, Святыми; был Людовик Лев, был Сварливый, был Великий, но Людовика Возлюбленного, как именует народ ваше величество, – ещё не было!

– Да, но придумай только подходящую кличку на тот случай, если бы мне удалось совершить то, что нарисовала передо мной Полина! Она как-то спросила меня: правда ли, что мне сватали принцессу Елизавету, дочь русского царя Петра Великого. И вот она начала рассуждать на эту тему, перейдя от этого сватовства к русским делам вообще. Она рассказала мне, что права принцессы Елизаветы, особы красивой, умной, очаровательной в обращении, доброй и чувствительной, нарушены воцарением царицы Анны Иоанновны, которая гонит всё русское и всюду даёт предпочтение немцам. И вот чувствительная Елизавета целыми днями льёт слёзы – так ей жалко погибающего наследия её великого отца и угнетаемых русских подданных. Полина указала мне на необходимость вмешаться в русские дела, разбив этот вопрос на две ветви: во-первых, французские короли всегда были рыцарями, а что может быть священнее для рыцарского долга, как не защита попранных прав достойной женщины! Во-вторых, помимо нравственного удовлетворения, Франция получит громадные материальные выгоды. Елизавета ненавидит немцев и обожает французов, да ещё вдобавок она будет обязана короной Франции. Значит, Россия станет верной союзницей Франции, которая с помощью первой сможет дать отпор немецким притязаниям, смирить заносчивого прусского короля, свернуть шею австрийскому орлу, да и вообще стать вершителем судеб Европы. Мало того – Россия откроет широкие двери французской культуре, торговле и промышленности. Мы получим широкий рынок сбыта, Россия станет как бы суверенной провинцией Франции… Это ли не торжество, это ли не заманчивая картина французского могущества и блеска? Ну скажи, Суврэ, разве в самом деле не ошибка Франции – не вмешиваться до сих пор в русские дела и давать немцам полновластно распоряжаться там?

– Ваше величество! – воскликнул Суврэ. – Я просто ослеплён картиной, которую вы нарисовали мне! Неужели всё это продумала крошка де Нейль, сидя за монастырской стеной?

– Ну да, у меня, говорю тебе, тоже на первых порах дух захватило. Но недаром же Полина просила меня до поры до времени ничего не говорить кардиналу, так как Флери восстанет против этого плана уже потому, что не ему пришла счастливая идея. Сегодня я заговорил об этом с кардиналом. Господи, чего только он не наплёл! С рыцарской точки зрения, открытое выступление за права принцессы Елизаветы будет только несправедливым, так как она – дочь младшего сына царя Алексея Михайловича, царица же Анна – дочь старшего, а следовательно, права принадлежат именно последней, но не первой. С точки зрения политической выгоды, вмешательство не принесёт никакой пользы, так как Франция истощена и бедна, ей не под силу взвалить на себя войну со всей Германией, да и неизвестно ещё, захотят ли русские признать своей царицей принцессу Елизавету… Словом, не могу передать тебе все его доводы; хотя он и не сумел убедить меня, но на словах разбил по всем пунктам. И вот я совершенно не знаю, как же мне быть, Суврэ? Согласиться с Полиной – значит отстранить от кормила власти Флери. Но ведь именно в тот момент, когда страна в области внешней политики вступает на новый путь, необходимо, чтобы ею правила старая, испытанная рука. С другой стороны, неужели отказаться от всех тех блестящих надежд, которые навеяла мне Полина?

– О, это было бы очень грустно, государь!

– Но как же примирить их разногласие?

– Да очень просто, государь. Назначьте на один из дней тайное заседание, на которое пригласите как кардинала, так и девиц де Нейль. Ну, разумеется, надо будет пригласить ещё и других лиц: например, меня, государственного секретаря Амело, ещё кого-нибудь. Конечно, все остальные будут только для декорации, для вас же, государь, будет важно, как и что станут возражать обе противные стороны. Из их спора вам легко удастся вывести, кто из них прав. Вот тогда-то вы и сможете прийти к определённому выводу!

– Твоя мысль была бы очень хороша, если бы не отличалась некоторым неудобством. Помилуй Бог, Суврэ! Что станут говорить, если французский король начнёт привлекать к участию в государственных совещаниях своих возлюбленных?

– А вы поступите наоборот, государь! Привлеките совещание к своей возлюбленной. Пригласите всех указанных лиц как-нибудь вечерком к графине де Майльи. Ваш прадед заслужил прозвание «Великого», государь, а между тем не одно важное совещание проходило в покоях маркизы де Ментонон!

– Суврэ! – воскликнул король. – Я уже не раз говорил тебе, что ты незаменим и неоценим! Благодарю тебя, Анри, твоя мысль великолепна, и я воспользуюсь ею! Но знаешь, Суврэ, раз ты помог мне в двух затруднениях, то поможешь и в третьем. Дело вот в чём. Полине неудобно и невозможно оставаться в её положении девицей. Её надо выдать замуж. Но за кого?

– Мало ли желающих найдётся! – заметил Суврэ.

– Много, но нет подходящих. Одни уже женаты, другие холосты, но не отвечают необходимым требованиям, а я совершенно не желаю давать Полине в мужья человека с недостаточно благородным именем. Третьи отвечают всем требованиям, но слишком надменны, а ты сам понимаешь, Анри: неудобно закидывать словечко там, где оно может быть и не принято. И вот я второй день ломаю себе голову и ничего не могу придумать. Подумай ты, Суврэ! Может быть, у тебя найдётся подходящий человек?

– Скажите, ваше величество, что вы дадите мужу девицы де Нейль?

– Жених должен дать слово, что прямо от венца отправится путешествовать не менее как на год. Тогда он получит единовременно двести тысяч ливров, шесть тысяч годовой пенсии, а по возвращении из путешествия – квартиру в Версале, но отдельно от жены, которая будет назначена статс-дамой.

– Прибавьте ещё одну милость, государь, и жених у меня готов!

– Неужели?

– Архиепископ парижский давно добивается кардинальской мантии. Обещайте ему этот сан, и он сам поведёт к венцу своего племянника, виконта де Бентимиль!

– Но это великолепно! Ты прелесть, Суврэ! Молю Бога, чтобы он дал мне возможность как можно долее пользоваться твоими советами! – промолвил король.

– Это в большой степени зависит от вашего величества, – ответил маркиз. – Позвольте мне и впредь оставаться в той же тени, в какой я был до сих пор! Пусть никто не знает, никто не догадывается, что ваше величество советовались со мной по тому или другому поводу. Тогда у меня будет меньше завистников и врагов, а следовательно, появится меньше поводов подкапываться под меня. Пусть ваше величество никогда никому не говорит, что та или иная мысль, то или иное решение подсказано мною. Вот единственная милость, о которой я прошу вас, государь!