То, что вспомнилось

Было приступлено к созданию дружин самообороны. Именно — самообороны, а не активных боевых ячеек и организаций, которые могли бы выступить в качестве авангарда восставшего народа. Первой организовалось еврейская самооборона. Организационные ячейки этой дружины самообороны сложились еще в конце 1904 г., когда в связи с предстоявшим празднованием столетия открытия мощей святителя Иннокентия шли упорные толки о подготавливающемся ко времени торжеств прославления иркутского «чудотворца» еврейском погроме.

Вот поэтому-то первыми жертвами иркутских октябрьских дней явились братья Винер — они были членами еврейской самообороны с самого момента ее возникновения. Вслед за еврейской появились эсдековская и эсеровская дружины. Позже возникла так называемая «вольная» дружина, где группировались разнообразные, менее революционные элементы городского населения. Была даже небольшая анархистская дружина. И, наконец, после погрома кавказцев в Глазково сорганизовалась кавказская дружина.

В конце октября в городе усилились разбои, грабежи, убийства.

Полиция занималась саботажем, или же способствовала грабителям и убийцам. Жизнь в городе с наступлением раннего зимнего вечера прекращалась: на улицах безлюдно, словно город вымер, изредка раздаются выстрелы. Иногда слышится беспомощный крик о помощи.

Появились так называемые «кошевочники».

Этот вид грабежа, позднее так развившийся у нас и приобревший своеобразное право гражданства, заключался в следующем:

Просторная сибирская кошева, запряженная крепкими горячими лошадьми, быстро несется с наступлением сумерек по улицам. В кошеве сидит 3-4 лихих «молодца». Когда кошевка поравняется с запоздавшим пешеходом, из нее взовьется петля — «лассо», захлестнет жертву, ее подтянут в кошеву, «выпотрошат», оберут, разденут и выбросят прочь из кошевки.

Дерзость «кошевочников» доходила до того, что они нередко появлялись по улице средь белого дня, палили по прохожим, наводили на них панику и безнаказанно скрывались. Они хорошо знали, что полиция бездействует, что ей не до них, что им предоставлен широкий простор: гуляй, душа!..

Как только дружины сорганизовались, между ними был установленный деловой контакт. Решено было при самостоятельной внутренней организации каждой дружины установить объединенность действий. Для этого каждая дружина выделила из своей среды особого уполномоченного, а все эти уполномоченные совместно намечали и разрешали общие действия. Таким образом, сразу же удалось наладить регулярное патрулирование по городу, при чем каждую ночь все дружины выставляли не менее ста дружинников, обходивших городские улицы по своим районам.

Результаты выступления самообороны сказались сразу же. Я помню, как в первые ночи мы часто встречались с «кошевочниками» и, следуя выработанному заранее плану, открывали по ним пальбу. «Кошевочники» улепетывали от нас, отстреливаясь на-бегу. Изредка в качестве трофея посредине улицы оставалась простреленная шапка, или на снегу четко змеился кровавый след. Обыкновенно на утро после такой экспедиции в Кузнецовскую больницу привозили один-два трупа, в которых любопытствующая полиция опознавала известных ей воров-рецидивистов.

После первых же «экспедиций» — ночных обходов, кончавшихся, насколько мне помнится, для нас совершенно благополучно, «кошевочники» немного присмирели и стали действовать осторожнее. Они учли грозящую им опасность — и начали пользоваться слабостью и несовершенством организации самообороны: замечали маршрут патрулей и, выждав, когда они обходили один квартал, бросались орудовать сюда, по свежим следам самообороны. Или же, отвлекая внимаете патрулей в одном месте, устремлялись действовать в другом. Кроме того, они начали терроризировать отдельных дружинников. Было несколько случаев нападения и стрельбы в членов самообороны днем. Одного дружинника, который в еврейской самообороне выполнял еще задачи «контр-разведчика» (он хорошо знал хулиганствующую публику, не был евреем и имел «подкупающую» для погромщиков внешность), хулиганы подстерегали несколько раз и однажды легко ранили. Тем не менее, несмотря на многие несовершенства дружин самообороны, они у нас очень скоро выросли в значительную и грозную силу, с которой пришлось считаться и просто грабителям, и грабителям «идейным» — черносотенцам.

Почти во всех дружинах основным, преобладающим элементом была молодежь, зеленая, но энтузиастически отдававшаяся своему, порою весьма и весьма опасному делу. В дружинах было много девушек, причем они выполняли не только санитарную часть, но зачастую несли тяжелые обязанности дружинников-бойцов.

Пожалуй, наибольший процент взрослых, зрелых людей был в еврейской дружине. В еврейскую дружину шли, чтоб защищаться, в то время, как в других дружинах защищали, охраняли других.

Среди населения дружины сразу же завоевали симпатии. Так как город был разбит на районы, и в каждом районе было по несколько пунктов, где происходили дневные и ночные дежурства дружинников, то многие обыватели наперерыв предлагали для таких целей свои квартиры, представляя самооборонщикам и пищу и кров.

Черносотенцы и полиция шипели и старались распускать про дружины всякие сплетни и клевету. Полициймейстер Никольский как-то разразился где-то обвинением еврейской самообороны, что в ее среде имеются лица с уголовным прошлым, но, получив справедливую и резкую отповедь со стороны руководителей этой самообороны, принужден был прикусить язык.

И так как клевета и инсинуации не действовали, то пущены были в ход более внушительные и как будто верные средства: нож и револьвер.

Дружинников, как я упоминал уже, подстерегали и старались избивать поодиночке, втихомолку, за ними охотились.

«Кошевочники» не были только грабителями, они были связаны с организаторами черной сотни и получали, повидимому, от них соответствующие указания. Они устраивали совещания, на которых разрабатывали планы расправы с революционерами и дружинниками, планы терроризирования населения.

В разгар «кошевочного движения», когда грабители и хулиганы особенно распоясались, дружины производили несколько раз широкие ночные облавы, дававшие очень хорошие результаты: хулиганы после таких облав, когда их беспощадно расстреливали, если они не останавливались с поднятыми вверх руками (а они никогда не останавливались, предпочитая получить пулю в спину), на несколько дней исчезали, прятались в своих районах.

Однажды такая облава, здорово присмирившая хулиганов, обошлась нам очень дорого: мы потеряли хорошего товарища.

В ночь на 11-е декабря решено было произвести такую широкую облаву. По городу пошли усиленные патрули дружинников, на штабных квартирах были оставлены сильные резервы. Часов в 7-8 вечера по тревоге резервы экстренно были вызваны на Б.-Блиновскую ул., где что-то произошло. В 10-15 минут весь квартал был оцеплен дружинниками и тут выяснилось, что случилось.

Патруль эсеровской дружины, обходя свой участок, заметил промчавшуюся мимо него кошеву. Несмотря на окрики, кошева прокатила дальше и не надолго скрылась из виду. Но через несколько минут патруль заметил ее, уже без седоков, возле грязненькой незаметной квасной лавчонки по Б.-Блиновской улице. Патруль (человек 5) остановился у заиндевелых стеклянных дверей лавчонки и часть его, а в том числе тов. Б. Сапожников, вошли вовнутрь.

В лавчонке было накурено, туманно и многолюдно.

Тов. Сапожников спросил:

— Кто тут сейчас подъехал на коне?

Присутствующие оглянулись на него, кто-то недружелюбно и задирчиво сказал:

— А ты кто такой?

— Я дружинник, — спокойно ответил тов. Сапожников. — Патруль!..

К Сапожникову после такого ответа кинулись несколько человек, его чем-то ударили, свалили с ног.

Бывшие с тов. Сапожниковым другие дружинники распахнули двери, попятились немного назад и, когда увидели, что Сапожников упал, открыли стрельбу по хулиганам. Огонь в квасной вспыхнул и погас. Из квасной затрещали выстрелы. Кто-то из патруля кинулся сигнализировать тревогу.