Страница 4 из 18
К ним подошел Кунцов. Бригадир моментально выпятил грудь и скинул шапку. Лицо его выразило почтительность. Кунцов хотел было рассердиться.
— Свинья какая! — подумал он. — Я поставил его бригадиром, а он...
Но тут заметил лежавшего Хвоща и поперхнулся. Хвощ поднялся не торопясь, шевельнул голым пальцем из протоптанною ботинка и сказал с усмешечкой:
— Лично изволили обещать за ударную работу. Работешка сделана, а ботиночек нет. Как бы ускорить?
И подмигнул! Кунцов вскипел. Он действительно обещал Хвощу новые обутки. И забыл. А тут, пожалуйста, напоминание, да в такой еще форме!
— Всех вас надо отсюда погнать!
— Дело хозяйское! — ответил Хвощ и, без стеснения, сел.
Кунцов сделал вид, что не слышал и прошел в штрек. Здесь его лампа осветила черную нору под потолком. Она была накрест забита досками и плесень успела окутать дерево. Кунцов позабыл заключенных и долго стоял перед этим входом в беду, как он искренно называл четвертую лаву.
У Марины были длинные и пушистые ресницы. Из-за сетки ресниц она умела шаловливо косить глазами. Хороша была и в тревоге, когда бледная напряженность чеканила ее лицо. А когда широко открывала глаза, то уж радовалась на весь мир — так мною в глазах было восторга и смеха.
И не мало ребят, засмотревшись на девушку, после грустили весенней и казалось бы беспричинной грустью.
— Здравствуй, комиссия! — наутро сказал Фролов, увидев геологичку, подходившую к лаве. Они состояли в одной комсомольской ячейке.
— Петя, я очень волнуюсь. Никто еще не собрался?
Вдали показались лампочки.
— Петечка, дорогой, не оставляй меня одну с Кунцовым.
— А ну его к бесу, — проворчал Фролов.
— Эх! — вырвалось у Кунцова, когда Роговицкий отбил закрывавшую печку доски. Вход в четвертую лаву открылся.
Кунцову было очень не по себе. И ему льстила репутация смелого человека! А сейчас, перед этой девушкой предстояло унизиться, сделаться трусом или же доказать недоказуемое! Потому что внешним осмотром немыслимо было раскрыть угрозу этого места.
Подземелье было темно и сыро. От лампы блестела кромка угля и тянулась вверх наклонной стенкой. Вместо другой стены был мрак. В нем мерещились переплеты крепей и нависший каменный потолок.
Кунцов попробовал сказать о своем чутье, но Фролов отвернулся.
Все четверо осмотрели кровлю и стены. Роговицкий стукал по углю, разглядывал крепь, по каким-то своим приметам определял устойчивость лавы. Марина компасом измеряла трещины, на которые ссылался Кунцов, он уже более не настаивал, молчал, но что-то приметил.
— Ну? — нетерпеливо вызвал Фролов.
— Мое предложение, — прохрипел Роговицкий, — посадить эту лаву да и за работу!
— Я не вижу опасности в трещинах, — согласилась Марина и виновато взглянула на Кунцова, на развенчанного своего героя.
— И все-таки в этой лаве работать нельзя! — неожиданно крикнул Кунцов. — Полюбуйтесь на вентиляционную печь!
Он не смог удержать улыбки и тихо торжествовал.
Роговицкий уже несколько раз перед этим поднимал свою лампу. Огонек ее горел тускло и говорил о недостатке воздуха. Теперь все четверо бросились к печи, выводившей вверх в первый этаж. Этаж был выработан и брошен, но через него снаружи притекал свежий воздух и по вентиляционным печам поступал в рабочие нижние горизонты.
— Действительно, завалилась! — объявил, заглянув, десятник и озабоченно поскреб затылок.
— Пробиваем новую печь! — вспылил Фролов, с откровенной злобой глядя на Кунцова, будто этот толстый человек нарочно обрушил печь!
— Вы инженер, — усмехнулся Кунцов, — я тоже! Прикинем, когда окончится эта работа, уголь здесь очень плотен!
Фролов подсчитал и нахмурился.
...Тридцать часов не меньше, а это скандал! Надо было успеть посадить лаву да подготовить ее к добыче... Поздно, поздно!
Лава была дорога к моменту подхода новых путей. Позже она все равно не спасала от прорыва. Так говорили цифры, Фролов наткнулся на их барьер и загорелся гневом.
— А все-таки, попытаюсь! — выкрикнул он. — Я комсомолец и так не сдамся!
— Попытайтесь! — добродушно ответил Кунцов. Он очень повеселел. Страшная опасность миновала. Минуту назад он совсем позабыл о Марине, а сейчас вспомнил, и, остро ревнуя, подумал:
— А с кем она стояла тогда у крыльца?
Все более входя в свою роль, уверенный в технических выводах, даже подбодрил:
— Говорят, невозможного пет! Попробуйте, Петр Алексеевич!
Из лавы ушел он совсем другим. К сожалению, дожидаться Марину было неловко. Тут и Фролов, и Роговицкий. А, чорт побери, момент был отличный! Так удобно высказать ей свои чувства!
До сих пор он на это не шел. Тянул и медлил, иногда даже опасался своей любви.
— А не выйдет ли любовь смешной?
Марина как будто не видела его взглядов. Со всеми была равна, а в свободное время отплясывала на всех вечерах на радость рудничной молодежи. За последнее же время умно и тактично избегала встречи.
— Почему? — подозрительно хмурился Кунцов и перебирал в уме окружающих.
— Кто соперник?
Даже прохаживался вечерами мимо дома, в котором жила Марина. Не столкнется ли с ней невзначай?
Но сейчас самое главное все-таки заключалось не в любви, а в лаве. Она подвела людей, но выручала Кунцова.
Возле гезенка Роговицкий учел настроение инженера и посоветовал:
— Не сменить ли здесь бригадира? Уж очень плох!
— А, гони его к чорту! — тотчас же согласился Кулпов, вспомнив человека с бородавкой над бровью.
Расставшись с десятником, он подумал, что беда изжита не совсем. Правда, более не угрожала катастрофа, но без четвертой лавы программа срывалась наверняка.
Звезда могла погаснуть и горняцкое самолюбие его протестовало.
Что он? Худший работник Кузбасса?
Первый раз Кунцов пожалел, что остался единственным начальством! Как нарочно и управляющий штольней сменился, а новый еще не успел приехать.
— Реконструкция! — скорбно сказал он и запнулся, услышав из темноты знакомую фамилию.
За поворотом штрека беседовали невидимые люди и Кунцов остановился, все с большим и большим вниманием ловя слова.
— Звягин! — убежденно рассказывал человек. — Ей-богу он! С первого взгляда узнал! Вместе же на Октябрьской работали. Там его и судили, как раз при мне.
— Ну и что?
— Два годика заработал!
Кунцов перевел дыхание и сердце у него застучало.
— Пожар! — продолжал голос, — дело судебное, а виновен старик Замятин. Звягин вступился, моя, говорит, вина. Словом, спас старика. А парень во! Хороший парень!
— Поберегись! — послышался сзади окрик. Катили уголь и Кунцов отскочил, давая дорогу.
— Та-а-ак! — изумленно повторял он себе. — Осужден на два года! Любопытно...
Вспомнил, что Звягин был последней крохой, упавшей на чашку весов. После этого она безнадежно опустилась и реконструкция была решена. Вспомнил и подозрительно сказал:
— Почему он молчит о суде? Почему нет отметки в его трудовом списке?
Дальше шел возбужденный, неожиданно получив оружие против возможного врага.
Фролов и Марина отстали. Фролов ручался, проклинал Кунцова и печь, и свою судьбу, а девушка молчала. Вдруг она приостановилась и дождавшись, когда Фролов поровнялся с ней, сказала, опустив лампу, так, чтобы лицо ее осталось в тени:
— Петька, у вас есть новый инженер. Я знаю его, он отличный проходчик. Это Звягин...
— Что? — не понял Фролов, — отличный проходчик? — И задумался. — Это — идея! Бегу за Звягиным!
Девушка осталась одна. Тяжело задышала и стиснула зубы.
— Что я делаю? — с отчаянием прошептала она. — В какую опасность я втягиваю Николая! Еще четверо суток, но ждать невозможно... Милый, — сказала она, обращаясь к отсутствующему. — Как же иначе мне поступить? Ведь дело гибнет!
И стояла молча, прислонившись к стене и сливаясь с ночью, царившей в штреке.
Услышав издали громкий разговор Фролова, и увидев две приближавшиеся лампы, она овладела собой и сказала деловым и спокойным тоном: