Страница 2 из 18
Кунцов порывисто откинулся на спинку кресла и некоторое время постукивал пальцами о стекло, лежавшее на столе. Потом поднял голову и потер морщинистое горло.
— Да! — прервал он молчание и первый раз обратил на Звягина голубые и очень светлые глаза, — по вашему он готов!
Звягин сразу же понял, что по мнению Кунцова квершлаг совсем не готов. Несколько растерялся и посмотрел на инженера.
— Реконструкцию провести не штука, — примирительно заговорил Кунцов и поправил галстук, — но сделать ее, не сорвав программы, трудно. Да, да! Перевернуть все вверх дном и ни на тонну не снизить добычи угля!
Звягин слушал и был озадачен. Переустроить — это значило снять устаревшие откаточные пути и поставить рельсы для электровозов. Настлать километры новой дороги, расширить квершлаг, переделать штреки. И оказывается, в то же время ежесуточно, ежечасно нужно было выдавать на-гора драгоценный уголь.
Звягин видел, что к самому устью штольни снаружи уже подошла электрическая дорога. Над широкими колеями рельс висели троллеи, растянутые паутиной тросов. Медные части и проволока не успели еще потускнеть на ветре и столбы стояли желтыми праздничными свечами. Новая жизнь заглянула в окно под землю.
— Переустройство — переустройством, — тем временем поучительно говорил Кунцов, — а программа — программой. Я не желаю срываться. Хорошее дело, если будут кричать, что вот при Кунцове и товарище Звягине, — улыбнувшись, добавил он, — потухла звезда над штольней. Ее потерять очень просто!
— Да-с, товарищ Звягин. Я заместитель. Через месяц вернется хозяин, тогда и надо начать! Поэтому не спешите с оценкой, от мнения техперсонала зависит многое. Учтите еще, через месяц мы крепче будем готовы. Эх! — недовольно крякнул он и умолк.
В двери появился приземистый человек с круглым и красным от мороза лицом. Он, прищурившись, осмотрел говоривших, и Кунцов торопливо встал. Это вошел Вильсон, главный инженер Березовского рудоуправления.
— А я налетом! — весело объявил он, пожимая сидевшим руки.
— Ну, как? — обратился он к Звягину, — вижу измазаны углем, значит из штольни! Расскажите-ка впечатление свежего человека...
Плотно уселся на стул и щелкнул портсигаром.
— Чорт побери! — подумал Звягин, — моя осторожность!
На него смотрели и ждали. Кунцов с беспокойством, Вильсон приветливо, словно ободряя. Звягин вдруг разозлился и даже покраснел. Ему показалось ужасно позорным смалодушничать и он начал повторять доклад. Чем дальше, тем тверже, а под конец вдохновился и сказал напрямик:
— Можно начать!
— Браво! — крикнул Вильсон, а Кунцов передернулся и побледнел.
— Вот и нажил дружка, — опомнился Звягин.
— Нет! — не сдавался Кунцов, нажимая кнопку звонка. — Позовите Фролова, пусть он доложит о состоянии программы!
Вошел Фролов, коренастый юноша с простодушными, но упрямыми глазами. Он ведал эксплоатацией, недавно окончил вуз и уже проявил себя обещающим инженером.
С мальчишеских лет за все брался горячо и упрямо доводил начатое до конца. Отец Фролова, монтер-электрик, хотел было приучить его к своему ремеслу. Но Фролов объявил:
— Сделаюсь горным инженером!
И сделался.
Собрался треугольник. Предшахткома сел у окна, а секретарь парткомитета, с татарским лицом и кофейного цвета живыми глазами, грелся у печки.
Вильсон поманил Фролова и подчеркнуто громко спросил:
— Если мы послезавтра начнем реконструкцию, что случится с вашей программой?
Все так и вздрогнули. Вопрос ударил в больное место.
У Фролова раздулись ноздри.
— Бели будем большевиками, — крикнул он, — то спасем программу! И, жестикулируя и повышая голос, стал пояснять свой расчет.
— Вот представьте, закрылась штольня. Пути сняты и добыча прервана. На четвертые сутки рельсы доходят до первого штрека. Мы опять оживаем и уголь идет на-гора. На шестые сутки вступают дальние штреки и штольня работает целиком!
— А программа? — вмешался Кунцов, — как покроется пятидневный простой?
— Первым штреком!
— За двое суток?
— Каждые двадцать четыре часа штрек должен выдать две с половиной суточных нормы всей штольни!
— Безумие! — не сдержался Кунцов.
Вильсон сейчас же спросил:
— А что для этого нужно?
— Механизацию. Увеличить количество динамита и дать электрическую сверловку. А самое главное — мы изменим систему работы. Вы не видели этой системы! — гневно топнул Фролов на ироническую усмешку Кунцова.
— А потом открыть закрещенную лаву!
— Ого! — даже привскочил Кунцов.
— Четвертую лаву! — повторило собрание и все переглянулись.
Фролов стоял в середине, сверкал глазами и мятая фуражка его съехала на затылок.
Если в шахте какой-нибудь вход накрест забит досками, это означает опасность. Никто не должен туда итти — это первое правило в шахтах.
Настроение создалось напряженное. Звягин сидел, сжимая ручку кресла. Вильсон взглянул на всех и резко сказал:
— Реконструкция решена! Уже послана телеграмма тресту!
— И отлично! — крикнул секретарь парткома Шафтудинов.
Настроение разрядилось сразу. Мелькнули улыбки, а Кунцов мешковато обвис за своим столом.
Голос Вильсона сделался ласковым, он смотрел на каждого веселыми глазами и говорил:
— Понимаю, что может сорваться программа. Но, товарищи, это дело ваших людей, вашей чести, вашей звезды, наконец! Переустройство главнее — его требует завод!
— Четвертая лава! — выскочил Фролов. — Вот непременное условие!
Кунцов поднялся. Щеки его тряслись, по лицу проступили пятна.
— Я закрыл четвертую лаву, — глухо заговорил он, — я хочу удержать от беды и протестую против предложения Фролова!
В глазах его показалась и ненависть, и мольба.
— Михал Михалыч, — попробовал помирить их Вильсон, — мы ценим ваши советы. Но давайте проверим! Единственный выход в четвертой лаве. Создадимте комиссию из вас, из Фролова и шахтного геолога. Пусть примет участие Роговицкий, старый горняк. Все осмотрите и завтра скажите последнее слово!
— Геолога! — вспыхнул Звягин. — Я увижу Марину!
Разведка, где работали геологи, находилась вне шахт и высылала своих консультантов по надобности.
Звягин опять позабыл об угрозе последних дней и пожалел, что не входит в комиссию.
Совещание кончилось.
— В добрый час! — сказал Вильсон, вставая, — послезавтра начнем! — и ободрил омрачившегося Кунцова. — Вам нехватало проходчика, инженера — вот он, — и указал на Звягина.
Звягин почесал затылок и подумал, что совершенно не выдержал своей роли.
Удрученный и сгорбленный, вошел Кунцов в квершлаг.
Это была подземная галлерея, более километра длиной. Она начиналась от устья штольни и внедрилась в гору, поперек просекая угольные пласты. Редкие желтые лампочки уходили в черную даль, под ногами хлюпала лужа и тускло блестели рельсы откаточных путей.
Кунцов горбился, точно вся тяжесть прожитых сорока пяти лет нажала сейчас на его плечи.
— Реконструкция! — говорил он сквозь зубы и от этого слова делалось холодно. Вот уж полгода, как с разных сторон и на разные манеры звучало оно. Угрожало опасными осложнениями на его дороге.
Путь же Кунцова был прост — сделаться главным инженером Центральной штольни.
Этого он добивался упорно, не даром настойчивость унаследовал от отца — фартового приискателя. Горное дело и шахты с детства были знакомы Кунцову и он их любил. Но ревниво оценивая каждого человека, не метил ли тот на его облюбованное место, не замышлял ли стать поперек дороги. Поэтому с товарищами по работе он держался на расстоянии.
Инженерством своим Кунцов гордился. Оно целиком заполняло жизнь, а все, что лежало за рамками производства, было ему чужим и неинтересным.
Социализм ему представлялся туманно. Чем-то вроде звездного расстояния, исчисляемого световыми годами. Принимал его, как непостижимый факт. Но Кузбасс с новыми шахтами, грандиозным заводом и все более укреплявшейся, сложной и сытной жизнью ценил конкретно.