Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 16

Мужчина вспомнил, как у его друга, тоже переводчика-арабиста, самка попугая жако, по кличке Ева, привезённая откуда-то из африканских глубин, очень «уважала» творчество итальянца. Специально для неё, потехи ради, включали магнитофонную кассету с последними песнями Адриано. Птица на время замирала, закрывая глаза, а потом начинала орать благим матом, раскачиваясь из стороны в сторону, точно подвыпив, и перекрикивала рулады самого исполнителя.

Мужчина тихо улыбнулся воспоминанию, вздыхая.

Последнее время Дорошин жил одиноко. Только повзрослевший сын, отметивший не так давно свой тридцатник, иногда позванивал, обещая заехать. Да всё не досуг! Впрочем, он понимал: жизнь такая.

Павел тяжело вздохнул и заворочался в постели, пытаясь дотянуться до пачки сигарет, лежавшей на прикроватном столике.

Выпустив во мрак ночи струйку сизого дыма, мужчина прислушался: абсолютная тишина, как в могиле. Только порывы внезапно налетавшего ветра зло терзают бамбуковые ставни.

«Может, он и правда живой, – подумал о ветре Дорошин, – и, как у Брэдбери, приносит голоса тысяч погибших людей, задохнувшихся песком в пустыне? Нужно только прислушаться и услышишь. Недаром же в эпицентре гибли[3] воняет жареными костями? Жуть какая!» – невольно поёжился от таких мыслей мужчина.

Прилетев в Триполи, Павел первым делом приобрёл в ближайшем киоске «Дьюти фри» блок местных сигарет «Атлас», отложив в сторону привезённые из Москвы, надоевшие американские. Не пожалел для этого даже прихваченные с собою в дорогу доллары.

Когда-то эти лёгкие сигареты с белым фильтром очень нравились старому «курилке», как он сам себя называл. И, о чудо – всё тот же сухой табак и приятный привкус во рту! Он помнил, что если сигарету «Атлас» просто оставить зажжённой в пепельнице, она догорит в ней до самого фильтра! Настолько сухим всегда был табак.

«А ну-ка попробуем!» – вновь решил поэкспериментировать Дорошин, пристраивая наполовину выкуренную сигарету в пепельнице. Через минуту он с удовлетворением констатировал, что эксперимент удался: от сигареты остался лишь белый фильтр и полоска повисшего серого пепла.

Лёжа в кровати и дымя приятным куревом, который лишний раз напоминал ему о прошлом, отставной подполковник не мог уснуть.

«И на кой чёрт я всё-таки согласился сюда приехать?! Только душу бередить! Деньги, деньги…» – выругался про себя Дорошин. – Почему же мы на самом деле расстались со Светкой? Отчего погас наш некогда пылавший костёр?

Ну да, он много и часто отлучался из дома в бесконечные командировки по учебным центрам огромной страны, метался то на север, то на юг, то на шесть, то на девять месяцев, оставляя своих с родителями жены. Но ведь был с ними честен: скучал по семье, любил, торопясь поскорее вернуться. Привозил подарки. Ему приказывали – и он повиновался. То была служба в армии, а не его собственная прихоть!

Правда, при совке, власть не очень-то заботились о семьях военнослужащих, ютившихся кто где мог: в общагах, коммуналках да на съёмных квартирах. Отдельные квартиры с удобствами были лишь у единиц: счастливчиков да блатных, служивших в Москве, как тогда говорили – в «Арбатском военном округе».

И у них со Светланой тоже не было ни кола ни двора. Только квартиры родителей. Своим собственным «гнездом» обзавестись они так и не успели.

«Потому и „гикнулся“ Союз, что власть на людей наплевала! – мысленно с сердцем заключил полуночник. – Одна лишь отдушина была, это – загранка. Конечно, Запад – не Восток, но всё же… Курица – не птица, Ливия – не заграница!» – выплыла из памяти расхожая в те годы присказка.

Дорошин вдруг вспомнил, как в один из тех далёких счастливых дней они с женой поехали покупать джинсы с его зарплаты в центр города на улицу Истикляль[4], одну из центральных улиц Триполи.

Он крутил баранку российского военного джипа, который был превращён в кабриолет, и весёлый тёплый ветер трепал их волосы. Арабы на своих «маздах» и «пежо» шарахались от них в разные стороны, боясь даже близко подъехать к видавшему виды армейскому «козлику», и им было привольно и весело!

Светке тогда приглядели очень дорогие, по тем временам, белые джинсовые брюки (они оказались единственными в магазине). На заднем кармане умопомрачительного клёша красовался червовый карточный король.

Так она и щеголяла в них и деревянных сабо с заклёпками на босу ногу – молодая, стройная и красивая, – звонко цокая по асфальту и привлекая всеобщее повышенное внимание. А он очень беспокоился по этому поводу ещё и потому, что Светка не любила носить лифчики и соски её юной груди задорно торчали из-под просвечивающих кофточек.

А ведь Ливия – далеко не «цивильное» государство, а страна с населением, исповедующим ортодоксальное исламское течение в религии!

Сколько раз он говорил ей об этом, напоминая об осторожности. Только всё без толку. Молодо – зелено!





Но, да Бог миловал!..

Перед самым Новым годом Дорошину позвонили друзья, служившие в «оборонке», и предложили командировку в Бенгази со специалистами одного из оборонных предприятий сроком на два месяца.

Павел как раз только что вернулся из поездки на тот самый завод в российской глубинке, откуда формировали команду.

В старинном городке, полностью занесённом снегом, было много исторических памятников и мало асфальтированных улиц. Да и перемещаться по ним зимою было практически невозможно из-за сильной наледи, образовавшейся в результате систематических аварий теплосети и грандиозных сугробов, заваливших окна частного сектора почти до самых форточек.

Люди обречённо шагали прямо по проезжей части, в самой ходовой обуви, валенках, рискуя попасть под потерявший управление на скользкой дороге автомобиль.

Там за неполные десять морозных дней он успел и задачу выполнить, и «за рюмкой чая» подружиться с заводским руководством, с приятным удивлением для себя оценивших опыт работы подполковника с иностранцами и его языковые навыки.

Неслучайно потому, что, когда потребовали обстоятельства, руководители предприятия единодушно ходатайствовали перед «оборонкой», чтобы в Ливию с их представителями послали именно Дорошина, а не кого-то другого.

Задача поездки состояла лишь в том, чтобы обеспечить контакт эксплуатационников с местной стороной. Хабиры должны были продемонстрировать «мастер-класс» работы на «изделии» едва живого оборонного предприятия – радаре, ранее поставленном в Ливию.

При совке завод выпускал таких «изделий» по двести штук в год, а теперь только два-три за тот же период времени, да и то без особой перспективы продать их за рубеж.

Впрочем, и ливийская Джамахирия раньше покупала в СССР таких «изделий», если не сотнями в год, то уж точно десятками. Сейчас же военное сотрудничество между странами едва «теплилось».

Командировка казалась плёвой по сложности, по сути – прогулкой, но сулила немалые деньги в результате, которые были очень кстати для военного пенсионера, не имевшего постоянной работы. Вот он и согласился.

Загасив очередную сигарету в пепельнице, Павел поднялся и подошёл к окну, осторожно ступая в темноте по мягкому паласу.

Нащупав в правом углу тесёмки подъёмного механизма, потянул за верёвку вниз. Жалюзи с натужным визгом поползли вверх, образовав прогалы в решётчатой ленте.

Дорошин выглянул наружу. Крытый подъезд гостиницы и прилегающее к ней пространство лежало в песчаной мгле, через которую едва пробивался жёлтый свет фонарей наружного освещения.

По голой земле мёл назойливый гибли, бросаясь песком и поднимая вверх пустые целлофановые пакеты и гору иного мусора. В поле зрения, ограниченном рамой гостиничного окна, не было видно ни души.

Павел поглядел на часы. Светящиеся в сумраке ночи покрытые фосфором стрелки механического «Ролекса», подаренного ему когда-то начальником политуправления Вооружённых сил Северного Йемена, приблизились к цифре 2.

3

Гибли – сухой ветер пустыни (ливийск.).

4

Улица Независимости (араб.).