Враги

В тот день, когда сидели на берегу Амура и смотрели на ту сторону Полунин и Чебак, в Сахалян прибыл из Цицикара японский кавалерийский отряд. Отряд имел особые полномочия. В Сахаляне началась суета: Амурский отряд готовился к бою. В ночь на 18 сентября 1918 года Амурский отряд и японцы переправились через реку и захватили Благовещенск. Красные отдали город почти без сопротивления, разбежавшись, кто куда мог.

Опасаясь, что красные перед своим уходом могут перебить сидевших в тюрьме политических заключённых и выпустить на свободу уголовных, отряд белых добровольцев, главным образом, из кавказцев, ночью, ещё до прихода Амурского отряда, захватил тюрьму.

Вот каким образом товарищ Михаил Фролов автоматически, вместе с тюрьмой, попал в руки белых.

Поручик Наконов, человек с высшим юридическим образованием, заведующий военно-судной частью штаба, поблескивая пенсне, говорил офицеру для поручений при той же военно-судной части, прапорщику Полунину:

– Вы неопытны, Полунин, но вы интеллигентны – почему мы и взяли вас из строя в военно-судную часть. Кроме того, я знаю, что вы недурно пишете – это также важно для военного следователя, каковым мы хотим вас сделать. Итак, слушайте меня. Главное – это беспристрастие. Помните об этом. О зверствах белых много глупых разговоров. Конечно, отдельные случаи были. Вот поэтому мы и отбираем для занятия следовательских постов пусть неопытных, но приличных и порядочных людей. Помните, что мы – представители закона и только в этих рамках должны действовать. Доказано – получай своё, не доказано – освободить. Тюрьма переполнена. Я уже имел случай убедиться, что там сидят и ни в чём неповинные люди. Ряд дел мы захватили в целости и сохранности у советских судебных следователей. Нужно эти бумаги внимательно изучить. Кое-что я просмотрел. Конечно, в большинстве, это образец безграмотности и юридической беспомощности. Но нам приходится руководиться этими бумагами, так как всё же это какая-то видимость следствия. Осторожность, прежде всего, потому что здесь есть и доносы и сведение личных счётов. Но, в общем, это почти всё уголовщина, а уголовных Мухин не особенно жаловал – по крайней мере тех, которые что-либо совершили в период его правления. Нет, конечно, оснований щадить их и нам. Итак, для первого серьёзного опыта – вот вам, прапорщик, пачка уголовных дел, оставшихся нам в наследство после большевиков. Просмотрите их дома и разберитесь. Через два дня я жду от вас подробного доклада…

Дело Фролова – объёмистая папка страниц в сто – сначала не обратило внимание прапорщика Полунина, неожиданно, по приказу начальника гарнизона, ставшего военным судебным следователем: за недостатком квалифицированных военных юристов, судебными следователями назначали юных офицеров, бывших студентов-юристов. Полунин невнимательно просмотрел дело Фролова. Случай показался банальным – вооружённый грабёж и убийство. Всё казалось чрезвычайно простым, и предварительное следствие большевиками было проведено довольно полно. Были протоколы медицинского осмотра убитого и раненого, были допросы свидетелей, милиционеров, самого Фролова, была подробная опись найденных у него при аресте ценных вещей, протоколы очных ставок Фролова с раненым им в лавке обывателем, который признал в Фролове именно того человека, который стрелял. Хотя Фролов и был в маске, но потерпевший узнал его по высокому росту, белокурым кудрям и по голосу. Одним словом, всё было ясно и требовало только проверки и кое-каких деталей.

Прапорщик Полунин, не просмотрев дела до конца и не заинтересовавшись им, занялся другими папками. И только дня через два, снова рассеянно перелистывая дело Фролова, Полунин наткнулся в самом конце папки на бумажку, которая заставила его привскочить на стуле. Перед офицером был лист бумаги, исписанный твёрдым, крупным, канцелярским почерком. Начинался лист обращением: «Дорогой товарищ Мухин». Это было то самое письмо, которое Фролов написал Мухину из тюрьмы.

Прапорщик Полунин внимательно прочитал послание – раз, другой, третий и даже присвистнул от такого оборота дела. Потом взял красный карандаш и подчеркнул несколько фраз в письме Фролова.

Бегло просмотрев ещё раз всё дело, засунув его в свой объёмистый портфель, Полунин оделся, вышел на улицу, взял извозчика и велел везти себя в тюрьму.

В комнату, отведённую тюремным начальством для судебного следователя, ввели высокого, широкоплечего человека, с красивым лицом и ясными, голубыми глазами. Он был острижен, одет в арестантскую одежду. На руках кандалы.

Прапорщик Полунин, сидя за столом, с интересом смотрел на арестанта. В свою очередь, гигант остро и прямо, не опуская глаз, смотрел на офицера.

– Фролов Михаил? – спросил Полунин.

– Так точно, – вытянулся по-военному Фролов.

– Конвойные, можете идти.

Стуча винтовками, солдаты вышли.

– Садись, Фролов.

– Могу и постоять.

Полунин ещё раз внимательно посмотрел на него.

– Мне поручено разобраться в твоём деле. Прежде всего, почему ты в кандалах?

Фролов улыбнулся.

– Да такое дело тут вышло в тюрьме, господин прапорщик. Поругался я тут малость с арестантом одним и ударил его мешочком с сахаром кусковым. Так и сахару там было немного – фунт, что ли. Ну, а он, арестант-то, чуть и не помер. Потому и кандалы одели.

– Ах, вот оно что. А теперь скажи мне, за что тебя советская власть посадила в тюрьму?

– Так что, господин прапорщик, обвинили меня в убийстве и грабеже – в уголовщине, значит. Вот и посадили. Да вы разве не знаете? В тюремной книге всё это обозначено.

– Знать-то знаю, да, видишь ли, не всё для нас ясно. Дело твоё, следствие, дошло до нас от большевиков не в полном виде. Часть куда-то исчезла. Так что нам надо многое восстанавливать.

Какая-то судорога исказила красивое лицо Фролова – надежда, радость, торжество?

– Ах, так! Значит, долго ещё сидеть мне? Я надеялся, что новая власть, как она власть интеллигентная, а не бродяжки, да не воры, скорее разберётся в моём деле. Не убивал я, господин прапорщик. Всё это ложь и выдумки советской власти – как не разделял я большевицких убеждениев. Ни за что человека посадили.

– А ты как же к советской власти относишься?

– Да будь она проклята! Что она народу дала? Бандиты они все и разбойники, да воры. Бить их надо всех до одного.

– А белым будешь служить?

– С моим удовольствием, господин прапорщик. Как я унтер-офицер Императорской армии… Как же не служить?

– Значит, в убийстве и грабеже себя виновным не признаёшь?

– Никак нет! Как можно! – с жаром воскликнул Фролов. – Ни сном, ни духом!

– Ну, хорошо. Вот тебе перо и чернила, садись за стол и пиши прошение – пиши, что я тебе продиктую. Спокойно пиши, не торопись.

Фролов сел за стол, поправил кандалы так, чтобы можно было писать, и взял перо. Полунин задумался, потом медленно начал диктовать:

– Я… такой-то… назови себя полностью… обвиняюсь в убийстве китайца-лавочника, в ограблении лавки и ранении случайно зашедшего в лавку такого-то. Написал? Хорошо. Я был арестован советской властью такого-то числа и посажен в тюрьму без всяких к тому оснований. Виновным себя не признаю и прошу меня освободить. Написал? Подпишись.

Фролов подписался и передал бумагу прапорщику. Тот позвонил. Вошли конвойные.

– Можете увести арестанта.

Фролов встал, вытянулся по-военному, вместо поклона, и пошёл к двери. Замедлил шаги, о чём-то думая, повернулся к Полунину. Какая-то борьба отразилась на лице гиганта. Офицер внимательно смотрел на него, зная, чувствуя, что он спросит.

– Господин прапорщик… можно мне один вопросик?

– Говори.

– Тут… когда я сидел в тюрьме при советской власти, я разные прошения подавал… чтобы, значит, моё дело ускорили. Так как… эти прошения есть в деле?

Полунин с трудом выдержал острый, настороженный, пронизывающий взгляд ставших стальными голубых глаз.

– Никаких ваших прошений в деле нет. Кому вы подавали прошения?