Страница 3 из 21
– Одерни, заголилась! – сказала мать, пробегая через комнату.
– А чего? – Валерка задрала халат и оглядела узкие трусики. – Турция. Оч-чень сексуальные!
– Эх, бесстыжая, – мать укоризненно покачала головой. – И в школе так же?
– Ага.
Через минуту мать снова заглянула в комнату.
– Да сделай ты тише!
Валерка никак не отреагировала.
Мать снова распахнула дверь:
– Я к кому обращаюсь? К стене?! – прошла к телевизору, приглушила звук.
Валерка дождалась, пока она выйдет, не вставая дотянулась до телевизора и снова врубила на полную громкость.
– Нет, я так больше не могу! Она специально! Алексей! – мать побежала жаловаться отцу.
Николаев решительно вошел в комнату. Валерка, не меняя позы, скосила глаза, настороженно следя за ним. Отец направился было к телевизору, потом вдруг взял стул и сел рядом с дочерью, скрестив руки на груди.
– Это какой ансамбль? – спросил он.
– Группа, – сквозь жвачку поправила Валерка.
– Что за группа?
– «Ария».
На экране размалеванные во все цвета радуги, уже далеко не юные мужики с растрепанными волосьями скакали по сцене, визжали и дергались в конвульсиях, будто совершая непристойный акт с болтающимися на животах гитарами.
Николаев усмехнулся.
– Нравится?
– Угу! – утвердительно кивнула Валерка, не отрываясь от экрана.
Между тем двое гитаристов подскочили друг к другу и, изогнувшись, прислонились спинами, радостно улыбаясь в зал.
Николаев начал раздражаться, засопел, ерзая на стуле, поглядывая на Валерку.
– Дебильство какое-то! – наконец не выдержал он. – Я не пойму – тебе это действительно нравится или придуриваешься?
– Мне нравится все, что не нравится вам, – спокойно ответила Валерка. – А что вас злит – так это я вообще тащусь!
– Что за выражение! – сорвался Николаев.
– Ха-а! – Валерка аж подскочила от удовольствия. – Я тащусь!
– Валерия!
Дрянная девчонка, кривляясь и пританцовывая, направилась в свою комнату, громко распевая:
Николаев бросился за ней, но Валерка юркнула к себе и подперла дверь креслом.
Историчка с допотопным пучком седых волос на затылке рассказывала о наступлении Антанты, водя указкой по стрелкам на карте. Валерка сидела за последним столом, развалившись, вытянув ноги. Ее соседка Лена, милая курносая девчонка с высокой кружевной стойкой на блузке, внимательно слушала – она шла на золотую медаль и до дурноты, до головных болей и бессонницы боялась грядущих экзаменов.
– Слышь, Авария, – прошептал с соседнего ряда Киселев, грубоватый парень со сросшимися на переносице бровями и оттого вечно хмурым лицом. – Правда, «Проходной двор» в МАДИ выступает?
Валерка кивнула.
– Во сколько?
– В семь.
– Ты пойдешь?
– Если черепа из дома выпустят.
Историчка глянула на них, но сделать замечание не решилась.
– Валер, – чуть слышно прошептала Лена, не поворачивая головы, – она на тебя смотрит…
– Ну и что? – громко спросила Валерка.
Лена испуганно сжалась.
– Необыкновенно хочется мороженого, – сказал Кирилл, рослый сосед Киселева. – К чему бы это вдруг?
– К смерти, – откликнулся с другого ряда Пухлый.
– А правда, сейчас бы граммчиков двести…
– Полкило.
– Кто больше?
– Во сколько перерыв в стекляшке? – спросила Валерка.
– В час.
Валерка глянула на часы и встала.
– Вера Николаевна! – прервала она историчку. – Можно вопрос?
– Вопросы в конце урока, – торопливо сказала та.
– Нет, серьезный вопрос: вы одобряете политику партии?
– В каком смысле? – напряглась историчка.
– Ну вот вам нравится то, что происходит? Ну, гласность, правду в газетах пишут…
– Что значит – нравится, не нравится, – строго сказала историчка. – Это курс партии.
– Да нет, я не о том. Вот вам, лично вам, все это нравится?
– А я себя не отделяю от партии.
– Интересная постановка вопроса, – поднялся Кирилл, как всегда рисуясь, как бы нехотя, через силу роняя слова, дирижируя себе сложенными щепотью пальцами. – То есть вы признаете, что не имеете собственного мнения на происходящие в стране события? То есть являетесь слепым исполнителем чужой воли?
– Хватит демагогию разводить! – прикрикнула историчка. – Нахватались вершков и беретесь судить…
– При чем тут демагогия? – возмутился Кирилл. – Я логически развиваю вашу мысль.
– Я помню, вы нас на «Малую землю» водили, в театр, – сказала Валерка. – В четвертом классе. И заставляли наизусть учить.
– А я до сих пор помню. Почитать? – радостно предложил Пухлый.
– «Гениальное, эпохальное, историческое произведение!» – подхватил Киселев.
– Тогда все учили, не только вы, – беспомощно сказала историчка.
– Дело не в этом, – сказал Кирилл. – Вчера вы говорили одно, завтра будете утверждать другое. Так почему мы сегодня должны вам верить?
– Вотум недоверия! Кто за?
Класс зашумел, тут и там поднялись руки.
– Выйдите из класса! – велела историчка.
– За что? – изумилась Валерка. – Мы что, молча должны слушать?
– Это не метод ведения дискуссии! – сказал Кирилл.
– А я с вами тут не дискутирую! – сорвалась на крик историчка. – Я урок веду! А вы мне мешаете! Выйдите отсюда!
– Ну-у, – Кирилл картинно развел руками. – Тогда извините, – он с видом оскорбленной добродетели направился к двери.
Следом потянулись остальные. За столами осталось всего человек пять. Историчка, нервно теребя отворот платья, смотрела на уходящих.
– Ну? – жалко крикнула она. – Кто еще? Идите, идите! Я никого не держу!
В коридоре Валерка деловито выгребла из кармана мелочь:
– Давай, у кого сколько?
Гробить второй вечер подряд Валерка не собиралась. Она долго ждала, не свалит ли отец на дежурство, но черепа плотно засели на кухне.
Она накрасилась в комнате – густые черные тени до висков и яркие пятна румян, натянула куртку и кожаные браслеты и, придерживая на шее цепь, подкралась к двери.
Но мать бдительно пасла ее:
– Ку-уда!
– Гулять.
– Отгулялась! Садись есть!
– Не хочу! – буркнула Валерка.
– А то я тебя спрашивать буду! Сказала – садись!
Валерка, насупившись, прошла на кухню и села, демонстративно брякнув цепью.
– Накрасилась, как папуаска! – мать поставила перед ней тарелку. Валерка отвернулась.
– Не сидела на воде без хлеба, – сказал дед.
– Ты сидел!
– Я сидел, – строго глянул сквозь очки дед. – И знаю, сколько кусок хлеба стоит!
– Сколько заказы твои стоят – знаешь!
– А ну цыц! – крикнула мать.
Валерка, презрительно скривившись, откинулась к стене и принялась напевать что-то, барабаня ладонями по стулу.
Дед, поправив очки, снова поднес карандаш к исписанному мелкими циферками листочку.
– Значит, на холодильники запись с начала месяца…
– Куда нам еще один? – сказал Николаев.
– «Розенлев», – со значением произнес дед.
– А сестре? – сказала мать. – Да продать всегда можно. Сколько он?
– Девятьсот.
– Сестра уже год просит. Или новый оставим, а им этот… А со стенкой что слышно, пап?
– «Ольховка» была и «Спутник». – Дед ткнул карандашом в другую строчку. – Там заведующая ветеранов в общую очередь рассовала. Совет будет разбираться, в исполком пойдем. А я у мебельного с мужчиной разговаривал – ему стиральная машина нужна, а он может со стенкой помочь…
Валерка перестала стучать по стулу и с интересом разглядывала цифры на листочке.
– Дед, а ты кроссы можешь достать?
– Кроссовки? Если только по случаю угадать, когда выкинут, – важно сказал дед. – Записи-то нет. Я поговорю с нашими, если кто купит…