Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 3



О чем говорили Рязанов с Хвостовым, нам не известно. Впрочем, им было о чем говорить. Рязанов к этому времени уже побывал на Аляске, а Хвостов вдоволь навоевался на морях. Видимо Хвостов произвел самое благоприятное впечатление на Рязанова и тот сразу же Николай Петрович предложил офицеру перейти на службу в Российско-американскую компанию. На Аляске была большая потребность в опытных морских офицерах, умеющих не только плавать «по науке», но, если придется и воевать. Хвостову было предложено капитанство на кампанейскими судами на Аляске.

Вместо лейтенантского оклада Хвостова триста рублей в год, Рязанов предложил ему триста рублей ежемесячно. Помимо этого за ушедшими в кампанию офицерами сохранялся не только чин, но, что особо важно, старшинство в чине. Это значило, что вернувшись обратно на флот, офицер сразу получал положенный ему по выслугу следующий чин. Но, думается, Хвостова привлекли в данном случае не деньги и чины, а возможность участвовать в дальнем путешествии и невероятных приключениях на самом краю изведанного мира. Разве можно было это сравнивать с бесконечными маршировками на кронштадтском плацу!

– Я согласен! – был его ответ без долгих раздумий.

– Однако мы хотели бы взять на службу в кампанию двух офицеров! – сказал Рязанов. – Есть ли у вас подходящий кандидатур?

– Есть!

– И кто же?

– Мичман Давыдов!

– Годов то мичману сколько?

– Осьмнадцать стукнуло!

– Мичман осьмнадцати годов! – скривил губы Рязанов. – Не молод ли для столь многотрудного дела?

– Самый раз! – весело отвечал Хвостов – И знающ, и храбр, и в минуту бедственную плечо всегда подставит!

– Хорошо! – кинул головой Рязанов. – Я согласен!

В тот же вечер Хвостов навестил Давыдова. Разумеется, тот с радостью согласился с предложением старшего товарища.

«Нельзя не воздать справедливости, – напишет позднее историк, – этим двум офицерам… Они, безусловно, были лучшими моряками во всей „компанейской“ флотилии».

К слову сказать, в Морском министерстве решению Хвостова с Давыдовым даже обрадовались:

– Выписать обоих с флота! Ишь, ты Америк им захотелось!

Перед отъездом Хвостов оставил родителям аттестат на две тысячи рублей. Мать брать его поначалу отказывалась и хотела, было, даже порвать, но лейтенант сказал:

– Не отнимайте у меня последнего утешения! Оно будет согревать меня в разлуке и ежечасно напоминать о вас!

Много ли сборов у морских офицеров. Выпили отходную с сослуживцами.



Друзьям Хвостов сказал так:

– Быть может, наконец-то, открылся случай, в котором я могу оказать Отечеству больше, нежели обыкновенную услугу!

– С Богом в путь к берегам океана Восточного и Великого! – напутствовал их при расставании Рязанов.

Тут же вручил офицерам подорожные бумаги и увесистый мешок с деньгами.

– Отныне вы капитаны судов Российско-Американской компании, а сокращенно слово к запоминанию весьма легкое и понятное – РАК!

Затем друзья простились с родными, бросили вещи в обтрепанные рундучки и вперед!

Из дневника Гаврилы Давыдова: «1802 год, апрель. В один день, как я с месяц был уже болен, приходит ко мне лейтенант Хвостов и сказывает, что он отправляется в Америку. На вопрос мой, каким образом сие случилось, узнал я от него, что он вступил в Российско-Американскую компанию… должен был ехать через Сибирь до Охотска, сесть там на судно компании и отплыть в американские ее заведения. Сей случай возобновил тогдашнюю страсть мою к путешествиям, так что я в ту же минуту решился ехать в Америку и в тот же час пошел объявить мое желание господину Рязанову, бывшем главным участником в делах компании. Дело сие нетрудно было сладить. По именному его императорского величества указу позволено было морским офицерам, кто пожелает, вступать в Российско-Американскую компанию… Желание видеть столь отдаленные края, побывать на морях и в странах малоизвестных и редко посещаемых не позволило нам много размышлять о собственных выгодах.

Подготовив таким образом самые нужные только вещи к путешествию, долженствующему быть столь продолжительным, в 11 часов ночи выехали мы из Петербурга, в провожании всех своих приятелей. За рогаткою простились с ними, сели на перекладную телегу, ударили по лошадям и поскакали… в Америку».

…Был поздний вечер 19 апреля 1802 года, когда друзья «поскакали в Америку». Давыдов плакал… Позднее он сам напишет об этих тяжелых для него минутах: «В самое то время я взглянул на Николая и увидал, что он старается скрыть свои чувства, может быть для того, чтобы меня больше не тревожить. Я пожал у него руку и сказал: „У нас теперь остается одна надежда друг на друга“, так поклялись мы в вечной дружбе…»

«Я скрывал грусть, – вспоминал о тех же минутах Хвостов, – чтобы не терзать твое сердце мягкое, потом нечаянно столкнулись наши руки, невольно одна другую сжала крепко, я был не в силах более. Слезы покатили рекой, и мы поклялись быть друзьями, заменив этим всех и вся…»

Что ждало наших героев впереди? Ведь края, куда они ехали, были еще совершенно дики. Население далекой Аляски было воинственно и жестоко, а поселенцы отличались не только жаждой наживы, но и буйством. Не редкостью был на Аляске и голод, а уж по океану плавали, как придется.

К американским берегам

Поездку через Сибирь Давыдов подробно описывает в своем дневнике. Один из его биографов пишет по этому поводу: «Любознательный взгляд автора выхватывает десяток интересных деталей: и при описании Барабинской степи, изобилующей озерами и болотами; и купеческого города Томска, где к тому времени было „три каменных дома“; и города Красноярска, местоположение которого прекрасно.

Не ускользает от взгляда путешественника и то, что „крестьяне сибирские, особливо Тобольской губернии, вообще очень зажиточны, честны и гостеприимны; они даже более просвещенны, нежели российские“. В Иркутской губернии наблюдается неурожай, что произвело „неслыханную дороговизну хлеба – пуд ржаной муки от 20 до 30 копеек возвысился до двух с половиной и трех рублей. В иных местах, особливо в городах, нельзя было ничего съестного достать“.

Восторг вызывает Лена, „разнообразные берега ее, острова, рассеянные по берегам деревушки и беспрестанно меняющиеся виды“. К тому же при таком передвижении „свобода читать книги или писать“. В Киренске Давыдов отмечает „необыкновенное построение церквей“. А далее Якутск… И тут уж другой способ передвижения. „От непривычки к верховой езде ноги и спина так у меня болели, что я принужден был часто сходить с лошади и идти пешком…“ И, конечно, не забыта казнь египетская – оводы, мошка, комары… Пейзажи, пейзажи – и любование ими: „Какую разнообразную пищу почти на каждом шагу нашел бы для своей кисти или пера искусный живописец или описатель природы“.»

Еще одна запись о типичном дне путешественников: «Перешел Белую (название реки – В. Ш.) другим бродом, поехали весьма частым лесом и претопким болотом. В недальнем расстоянии оставили медведя. Наконец лошади так устали, что многие падали уже и мы принуждены нашлись ночевать посреди болота… Только что легли спать, закутавшись шинелями, как пошел проливной дождь, который промочил нас в четверть часа насквозь… Ночь показалась нам годом… В 10 часов утра пустились мы в путь. Я насилу держался на лошади и завидовал тому, кто сидит в теплой комнате, не помышляя о дожде, льющем рекою. Отдал бы все, что имел, дабы укрыться только в шалаше, сквозь который дождь не проходит. Многим таковая слабость покажется смешною, но пусть они посудят о сем, не прежде, как не спавши 12 суток и пробыв более половины сего времени на дожде, не имея на себе сухой нитки: тогда только заключения их могут быть справедливы».

Несколько раз в той поездке жизнь друзей была на волоске. В первый раз едва отбились от лихих людей пистолетами. В другой, случилось иначе. Когда из леса внезапно выскочили разбойники, Хвостов, без всяких раздумий, бросился на них с обнаженной саблей.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.