Страница 56 из 63
Ответ Траяна Плинию не был законом; но он предполагал законы и устанавливал их толкование. Сдержанность, указываемая разумным императором, не имела большого значения. Было легко найти поводы, чтобы недоброжелательность к христианам получила возможность проявиться. Было достаточно подписанного доноса по поводу какого-нибудь открытого действия. Между тем, поведение христианина при проходе мимо храма, его вопросы на рынке с целью узнать, откуда идет продающееся мясо, его отсутствие на общественных праздниках выдавало его. Таким образом, местные преследования не прекращались. Императоры преследовали менее, чем проконсулы [Таков был Аррий Антонин, который пролил столько христианской крови в Азии. Здесь дело касается не Аррия Антонина предка, со стороны матери, Антонина Пия, но другого лица, носившего то же имя, времен Коммода]. Все зависело от хорошего или дурного расположения правителей; хорошее же расположение бывало редко. Прошло то время, когда римская аристократия относилась к этим экзотическим новостям с некоторого рода благосклонным любопытством. В это время она относилась с холодным презрением к безумиям, которые не уничтожаются только по чувству умеренности и сострадания к человеческим существам. С другой стороны, народ выказывал значительный фанатизм. Те, которые никогда не приносили жертвы или, проходя мимо священных зданий, не посылали им поцелуя обожания, рисковали своею жизнью.
Глава 22. Игнатий Антиохийский
На долю Антиохии выпала очень жестокая часть этих суровых мер, которые оказались вполне недействительными. Церковь Антиохии или, по крайней мере, та часть ее, которая была связана с Павлом, имела своим вождем лицо, окруженное глубоким почтением, которого называли Ignatius. Это имя было, очевидно, латинским эквивалентом сирийского имени Nourana. Известность Игнатия была распространена особенно в Малой Азии при обстоятельствах, нам неизвестных. Вероятно, вследствие одного из народных волнений, он был арестован, приговорен к смерти и предназначен, так как он не был римским гражданином, к отправке в Рим на растерзание диких животных в амфитеатре. Для этого обыкновенно выбирали красивых людей, достойных быть показанными римской толпе. Путешествие этого мужественного исповедника из Антиохии в Рим по побережью Азии, Македонии и Греции было некоторого рода триумфом. Церкви городов, к которым приставали по пути, толпились вокруг него и просили его советов. Он, с своей стороны, писал им послания, полные наставлений, которым, благодаря его положению, аналогичному с положением св. Павла, пленника Иисуса Христа, придавали высокий авторитет. В особенности из Смирны Игнатий вступил в сношения со всеми церквями Азии. Поликарп, епископ Смирны, видел его и хранил о нем глубокое воспоминание. Из этого города Игнатий вел широкую корреспонденцию. К его письмам относились почти с таким же уважением, как и к апостольским посланиям. Окруженный гонцами священного характера, прибывавшими и уезжавшими, он более походил на могущественное лицо, чем на пленника. Вид этого поразил даже самих язычников и послужил основой маленького курьезного романа, дошедшего до нас.
Подлинные послания Игнатия, по-видимому, почти потеряны; те, которые мы имеем, адресованные к ефесенам, магнезианам, тралейцам, филадельфийцам, смирниотам и Поликарпу, не более как апокрифы. Четыре первые как бы написаны из Смирны, два последние из Александрии Троады. Эти шесть произведений являются все более и более слабыми снимками одного и того же типа. Гений, индивидуальный характер там вполне отсутствуют. Но, по-видимому, среди писем, написанных Игнатием из Смирны, было одно, адресованное к верующим Рима в подражание св. Павлу. Это письмо, в том виде, как мы его имеем, поразило весь древний духовный мир. Ириней, Ориген и Евсевий его цитируют, им восхищаются. Его стиль, имеющий несколько терпкий вкус, выразителен и чрезвычайно популярен; шутка переходит в игру слов; со стороны вкуса многие места до неприличия преувеличены; но наиболее горячая вера, пламенная жажда смерти никогда не внушали более страстного тона. Энтузиазм мученичества, в течение двухсот лет бывший господствующим духом христианства, был выражен автором этого необыкновенного произведения, кто бы он ни был, в наиболее экзальтированной форме.
"Силою молитвы я получил возможность увидать ваши святые лица; я получил даже более, чем просил; так как если Бог даст мне милость дойти до конца, я надеюсь, что обниму вас пленником Иисуса Христа. Дело хорошо началось, только чтобы ничто не помешало выполнить выпавший на мою долю жребий. Это из-за вас происходят мои беспокойства: я боюсь, что ваша преданность принесет мне вред. Вы ничем не рискуете, а я потеряю Бога, если вам удастся меня спасти... Никогда мне не представится подобного случая, и вы, при условии, что будете иметь милосердие оставаться спокойными, никогда не содействовали лучшему делу. Если вы ничего не скажете, я, действительно, буду принадлежать Богу; если все, наоборот, вы любите мое тело, я снова буду брошен в борьбу. Допустите, чтобы я был заколот, пока жертвенник готов, чтобы вы собрались все вместе в хор, пропели Отцу во Христе Иисусе: "велика благость Бога, который соблаговолил привести с восхода к закату епископа Сирии". Действительно, хорошо лечь в этом мире в Боге, чтобы воспрянуть в нем.
"Вы никогда никому не делали зла; зачем же начинать теперь? Вы учителя для многих других! Я хочу только одного - выполнить то, чему вы учите, то, что вы предписываете. Просите для меня только силы внутренней и внешней, чтобы я не только назывался христианином, а был действительно им, когда исчезну для мира. Все видимое неважно. Все, что видимо, временно, то, что невидимо, вечно". Наш Бог, Иисус Христос, живущий в Отце, более не показывается. Христианство не только дело молчания, оно становится делом блеска, когда его ненавидит мир.
"Я пишу церквям о том, что убежден, что умру во имя Бога, если вы мне не помешаете. Я вас умоляю не выказать себя вашей неуместной добротой моими злейшими врагами. Предоставьте мне стать пищей для зверей, благодаря которым я буду допущен наслаждаться Богом. Я пшеница Божия; нужно, что бы я был размолот зубами животных, дабы я стал чистым хлебом Христа. Скорее ласкайте их, для того, чтоб они сделались моей могилой, чтобы они не оставили ничего от моего тела и чтобы мои похороны не обременяли никого. Я тогда сделаюсь действительно последователем Христа, когда мир не будет более видеть моего тела...
"С самой Сирии до Рима, на земле и на море, днем и ночью я борюсь со зверями, прикованный, как я есть, к десяти леопардам (я говорю о солдатах, моих стражниках, которые становятся тем злее, чем более сделаешь им добра). Благодаря их дурному обращению, я вырабатываюсь; "но тем не оправдываюсь". Я вас уверяю, что выиграю, представ перед зверями, приготовленными для меня. Я надеюсь, что увижу их в хорошем настроении; если понадобится, я поласкаю их рукою, чтобы они пожрали меня немедленно, а не поступали, как с другими, которых они боялись тронуть. Если они будут действовать неохотно, я их заставлю.
"Простите меня, я знаю, что для меня лучше. Теперь только я начинаю становиться настоящим последователем, Нет, никакая власть, ни видимая ни невидимая, не помешает мне наслаждаться Иисусом Христом. Огонь и крест, стадо зверей, вывертывание костей, раздробление членов, растерзание всего тела, все мучения демонов пусть падут на меня, только бы я мог наслаждаться Иисусом Христом... Моя любовь была распята, после этого у меня нет любви к матери, есть только одна живая вода, которая журчит во мне и говорит: "Иди к Отцу". Мне уже не доставляет удовольствия тленная пища и радости этой жизни. Я хочу хлеба Божьего, того хлеба жизни, которым является тело Иисуса Христа, сына Божия, рожденного в конце времен из рода Давида и Авраама; я хочу иметь напиток - его кровь, которая есть нетленная любовь, жизнь вечная".
Шестьдесят лет после смерти Игнатия, характерная фраза этого отрывка "я пшеница Божия..." сделалась традиционной в церкви, ее повторяли для ободрения себя на мученичество. Может быть, это передавалось устно, а, может быть, послание в своем основании действительно подлинно, - я хочу сказать об энергичных фразах, которыми Игнатий выражает свое желание мученичества и свою любовь к Иисусу. В подлинном рассказе о мученичестве Поликарпа (155), по-видимому, есть намеки на самый текст послания к римлянам, которое мы имеем. Игнатий, таким образом, стал великим учителем мученичества, побудителем к безумной жажде смерти во имя Иисуса. Его письма, настоящие или предполагаемые, были собраны, и из них почерпали наиболее поразительные выражения зкзальтированных чувств. Диакон Стефан своим героизмом осветил диаконство и священнослужителей; еще с большим блеском епископ Антиохии окружил ореолом святости должность епископа. Не без основания ему приписывали писания, в которых эти обязанности возвышались гиперболой. Игнатий, действительно, был покровителем епископа, создателем привилегии церковных вождей, первой жертвой их грозной власти.