Страница 37 из 38
— Хорошо, — наконец произнес начальник и тут же позвонил в гражданскую полицию, чтобы ему прислали пять человек.
Когда те прибыли, начальник добавил к ним своих двух агентов, и Жуков повел весь этот отряд за собой. А рядом с ним бежал его верный Земляк.
Весь двор № 7 и оба дома были оцеплены полицией. В одноэтажный дом вошли оба агента, Жуков с собакой и Емельянов. В разных комнатах были арестованы те самые три парня, которых уже видел Жуков. При этом, как и при первом посещении, Земляк набросился на человека со зверским лицом и вцепился в его ногу. Жукову стоило больших трудов отогнать от него собаку. Этот человек назвал себя Иваном Фокиным.
При обыске, произведенном в этом доме и в сарае, куда Земляк бросился с рычанием, были найдены вещи, принадлежавшие убитой Зотовой Это были сокрушительные улики.
Все трое предстали перед следователем.
Фокин и другой из арестованных, Комаров, сознались в убийстве Зотовой. Третий, случайно зашедший к ним их знакомый, никакого отношения к убийству не имел. После допроса он был отпущен.
Фокин и Комаров показали, что с ними вместе в убийстве принимал участие их товарищ, Любимов. Этот Любимов был вскоре арестован в другом месте.
Главарь группы убийц, Фокин, нарисовал на следствии следующую картину убийства.
— Мы знали, что артельщик Зотов приносит иногда деньги домой и некоторое время хранит их там. Нам стало известно, что в ночь убийства на квартире Зотова должна была находиться крупная сумма денег, и мы решили ими завладеть. Но мы не знали того, что сам Зотов в эту ночь будет отсутствовать.
План проникновения в дом был построен на том, что мы знали о существовании люка в потолке кабинета Зотова. Этот кабинет раньше был кладовой, а из кладовой был ход на чердак. Когда кладовую переделали в кабинет, то люк замазали глиной, так что его довольно легко можно было открыть. Открывался же он, как и все подобного рода люки, с чердака.
В ночь убийства мы организовали дело следующим образом.
Я и Комаров проникли на чердак с фонарем, инструментами и оружием, которое мы взяли на всякий случай, т. к. никого убивать, если бы нам не было оказано сопротивления, мы не собирались. Любимов же с собакой заняли пост в саду.
Поскольку я и Комаров находились на чердаке, — нам не было видно того, что делается в доме. Поэтому Любимов должен был наблюдать за домом извне.
Весь дом спал. Если бы кто-либо в нем проснулся, или если бы кто-нибудь в это время вошел бы в дом или вышел бы из него, то Любимов, следивший за домом, должен был подать нам сигнал, крикнув голосом ночной птицы. Услыхав этот сигнал, мы должны были прекратить нашу работу на чердаке.
О том, что мы услыхали крик ночной птицы, мы должны были дать условный сигнал, каковым было стрекотание сверчков. И это только с одной стороны. С другой стороны, этим же стрекотанием сверчка мы, т. е. я и Комаров, подчас находившиеся в разных местах чердака, давали друг другу знать о том, что один из нас услыхал крик ночной птицы, и что, следовательно, надо прекратить работу. Мы прекращали работу и начинали ее вновь не раньше того, как снова раздавался крик ночной птицы.
В течение того времени, что мы находились на чердаке, в комнате, занимаемой Емельяновым, несколько раз зажигался свет. Крик ночной птицы извещал нас об этом, и мы вынуждены были прекращать нашу работу.
Возможно, что мы порою вели себя на чердаке не совсем осторожно, — вследствие чего Емельянов просыпался и бродил по дому. Но наконец нам стало известно, что Емельянов с прислугой покинули дом. Об этом нам сказал Любимов, который, оставив внизу собаку, присоединился к нам на чердаке.
К этому времени мы приладили уже веревочную лестницу, прикрепив ее к стропилам крыши. Узнав, что в доме остались только Зотов (мы ведь полагали, что он дома) и его жена, мы вскрыли люк, спустили с чердака вниз лестницу и проникли в кабинет.
Осторожно шагая по дому, мы осмотрели все комнаты. Когда же мы вошли в спальню, Зотова закричала:
— Это вы опять, Николай Васильевич? — так зовут Емельянова, — дадите ли вы мне сегодня спать?
И тут она увидела всех нас троих с фонарями в руках и подняла страшный крик. Я и Любимов бросились к ней, заставляя ее замолчать. Какое там! Она завопила пуще прежнего. Ну, что тут было делать?
Тогда я схватил ее за голову, а Любимов за ноги, и я крикнул Комарову:
— Заткни ей горло чем-нибудь!
Я полагал, что он ей всунет в рот какую-нибудь тряпку, а он, этакий дурак неопытный, возьми и полосни ее финкой по горлу.
Ну раз дело сделано, — ничего не попишешь.
Мы обыскали весь дом, взяли наиболее ценные вещи, закрыли люк, забрали лестницу и вышли через кухню, высадив дверь и затем прикрыв ее обратно. Это — чтобы не сразу догадались, что, мол, дом ограблен.
Вот и все.
Жуков, сообщив Емельянову о показаниях Фокина, заметил:
— Твои пророческие сны имели под собою вполне реальную базу. Надо полагать, что твои нервы находятся в таком состоянии, что во время сна, когда сознание засыпает, твои органы чувств с достаточной отчетливостью воспринимают внешние явления, т. е. перемены в освещении, температуре, звуки, движение воздуха и т. п. Поэтому, когда убийцы, взобравшись на чердак, занимались своей работой, а ты в это время спал, — до твоего уха достигали звуки, шорох, шум, которые раздавались на чердаке, хотя убийцы и работали там до некоторой степени осторожно.
И вот, твоя сонная фантазия нарисовала тебе образ старика, грозу, бурю, молнию и гром. Т. е. не вполне уснувшие частицы мозга по-своему истолковали явления, имевшие место на чердаке. Это работа подсознания, которое никогда не засыпает.
Поскольку ты три раза ложился спать и засыпал, а все те же звуки достигали твоего не вполне уснувшего слуха, твое подсознание рисовало тебе почти одну и ту же картину: старика, бурю, грозу.
Таким образом, подсознание, которое, заметь себе, никогда не засыпает, делало свои логические выводы:
— Ага, на чердаке ночью кто-то ходит; там шум и шорох, — это необычно и, значит, опасно. Значит, надо бежать.
Подсознание, или, как я говорю, сонная фантазия, рисует тебе образ старика, который кричит:
— Уходи, пока не поздно!
Ты просыпался. Твое сознание пробуждалось. Вместе с тем работа подсознания уходила в тень, отступала, и ты даже не подозревал о ее существовании. Логика сонных видений исчезла. Ты не мог самому себе ответить на вопрос: почему бежать? В чем заключается опасность? Во всяком случае, ты хорошо сделал, что подчинился велению подсознания. Я не сомневаюсь, что если бы ты оставался дома, тебя постигла бы участь Зотовой.
— Я вполне согласен с твоими объяснениями, — сказал Емельянов, когда Жуков кончил, — и я тебе бесконечно благодарен за твою помощь в атом деле. Если бы не ты, упек бы меня проклятый идиот-следователь в тюрьму. Ведь как он, подлец, вцепился в меня! Где был; кто может подтвердить; почему рассказывал свои сны в полиции? То есть каторга, а то и веревка мне были обеспечены. Но ты меня выручил. Дай руку, век не забуду твоей помощи!
Жуков улыбнулся: он был вознагражден за потерянное время и понесенные труды.
Примечания
Впервые: М., тип. В. Кирилова, 1838. Публикуется по данному изданию с удалением или исправлением упраздненных ъ, i, ѣ.
Иван Гаврилович Гурьянов (1791 — не ранее 1854) — литератор, переводчик. Родился в семье капитана Оренбургского гарнизона, с 4-х лет воспитывался отчимом, колл, асессором Г. Гурьяновым, служившим в Оренбурге, Уфе, Казани. В 1807 поступил на военную службу, неоднократно отличался во время войны 1812 г., за пол года дослужился до штабс-капитана и после ранения в ногу стал инвалидом. В 1814 после потери значительной суммы рекрутских денег провел 14 месяцев в тюрьме, обязался покрыть потерю за счет продажи имения и дома в Казани. В связи с пожаром в Казани и гибелью дома продажа имения затянулась; комиссия военного суда, усомнившись в намерениях Гурьянова и существовании имения, приговорила его к смертной казни. Во время прохождения приговора по инстанциям Гурьянов успел продать имение и покрыть недостачу; затем (в 1818 г.) он был разжалован с лишением дворянства, чинов и ордена, переведен рядовым в Тульский пех. полк. В 1821 г. был произведен в унтер-офицеры. В 1824-5 — домашний учитель у своего дивизионного командира бар. Розена. Начал публиковаться в 1826 г., в том же году вышел в отставку. Сочинял учебные пособия, игры для детей, путеводители, патриотические книжки, составлял компиляции, песенники, исторические работы, переводил с франц. и нем. С начала 1830-х гг. писал также романы и повести, подражая Ф. Булгарину: «Илья Пройдохин. Открытая тайна некоторых, или Горе от ума и Горе без Ума» (1831); «Марина Мнишех, княжна Сандомирская» (1831), «Новый Выжигин на Макарьевской ярмарке» (1831) и т. д. В числе прочего обработал лубочный пересказ «Приключений барона Мюнхгаузена» Р. Распе, выполненный Н. Осиповым, выпустив его под загл. «Не любо — не слушай, лгать не мешай, или Чудная и любопытная жизнь Пустомелева, помещика Хвастуновской округи, села Вралихи, лежащего при реке Лживке» (1833). Сочинения и переводы Гурьянова были в осн. рассчитаны на мелких чиновников, купцов, мещан, провинциальное дворянство; некоторые выходили анонимно. В 1840-х гг. Гурьянов жил в Ельне, где давал уроки; в 1846 г. ему было разрешено поступить на гражданскую службу.