Страница 1 из 5
A
Взять реванш за неправедно прожитую жизнь... Кто бы этого не хотел? Вы? Вот и Сергей не желал. Но у него не спросили...
Анатолий Дроздов
Эпилог
Анатолий Дроздов
Реваншист. Часть вторая
Следующий год начался с приятных событий. В феврале у меня появилась сестричка. Любовь, как назвали ее родители, родилась в результате кесарева сечения, что не сказалось на здоровье крохи и ее вздорном характере. Внимания к себе она требовала настоятельно, что выказывала громким ревом. Стихала только на руках. Отец с Машей измучились, но выглядели счастливыми. Над дочкой они тряслись. Мне позволили подержать на руках это крикливое чудо. Любаша восприняла это как должное. Снисходительно глянув на старшего брата, она улыбнулась, показав беззубые десны. Наблюдавшие за нами женщины, засюсюкали и попытались сестру забрать. Люба выразила несогласие громким ревом, и от нас отстали. Сестра так и уснула у меня на руках, после чего была транспортирована в кроватку.
– Чувствует родную кровь! – заключил по этому поводу отец. – Они с Сергеем и лицами схожи.
– А вот и нет! – возразила Маша.
Они заспорили; мы с Лилей слушали их и улыбались. Приятно видеть счастливых людей.
В мае появился на свет Тема – Артем Сергеевич Девойно. Извещенная телеграммой из деревни прилетела теща – помогать дочке осваивать материнскую науку. Две женщины попеременно пеленали и купали малыша. Они носили его на руках и пели ему колыбельные. Теме это нравилось. Нрав у него в отличие от тетки, оказался покладистый. Ночью сын спал, днем – тоже, а о себе напоминал, лишь, когда хотел есть или нуждался в смене пеленки. При этом кряхтел как-то по-стариковски, вызывая тем самым умиление у окружающих.
В квартире поселились запахи молока и испачканных пеленок. Удивительно, но в этой атмосфере отлично работалось. А с пеленками и подгузниками справлялась стиральная машина. В той жизни ее у меня не было. Мы с женой жили мы на съемной квартире, денег не хватало. Грязное детское белье жена сбрасывала в ванну, и я, вернувшись с работы, стирал его до двух часов ночи. Наутро, невыспавшийся, бежал в редакцию. Пару раз засыпал прямо за письменным столом.
Когда теща уехала, я получил, наконец, доступ к сыну. Носил его на руках и рассказывал сказки. Тема смотрел на меня серыми глазенками и благодарно внимал.
– Он же не понимает! – смеялась Лиля. – Маленький еще.
– Не правда! – возражал я. – Видишь, как смотрит? Он умный. В родителей пошел.
В июне Лиля защитила диплом. Государственная комиссия поставила ей «отлично». Кто бы сомневался? Во-первых, жена у меня умница, во-вторых – поэтесса, которая вот-вот вступит в Союз писателей. Члены комиссии это знали. Такими выпускниками факультет гордился. Лиля приехала домой радостная. Пересказала мне комплименты, услышанные от членов комиссии, покормила Тему, а потом взгрустнула.
– Ты что? – удивился я.
– Эти стихи написал ты…
– Мы с тобой, – возразил я. – Как и это, – я взял со стола номер «Нового мира». – Без тебя я бы не пробился. У нас с тобой все общее – даже сын.
Лиля засмеялась. Тема тоже заулыбался и выпустил молочный пузырь.
Роман «Сержант – князь» «Новый мир» опубликовал в мае. Наровчатов подстраховался и провернул две хитрые комбинации. Для начала он направил роман для одобрения в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского флота. Ведь в нем резвился сержант-десантник. В ГлавПУРе роман согласовали без вопросов. Главный герой вел себя в прошлом как надлежит советскому военнослужащему и комсомольцу. В тексте это подавалось с долей иронии, но в ведомстве Епишева ее не заметили. Интеллект не являлся сильной стороной политруков. После ГлавПУРа Наровчатов отдал роман в Главлит. Там было прицепились к подробному описанию тактико-технических характеристик советского оружия. Этот элемент был введен мной осознанно. В моем времени пацаны, как подростки, так и убеленные сединами, будут глотать эти куски, пуская слюни. Главлиту Наровчатов предъявил одобрение армии, и тот увял. Военные знали, что ничего секретного в моих описаниях нет. Это оружие поставлялось на экспорт в десятки стран, и его характеристик разве что на заборах не писали.
Еще роману предпослали предисловие. Написал его сам Рыбаков. Похвалив автора за отменное знание средневековой Руси – еще бы! по вашим книгам, Борис Александрович учили! – он заметил, что сюжет романа – фантазия. Исправить прошлое – увлекательная идея. Однако история не знает сослагательного наклонения. «Вместе с тем такие книги полезны, – заключил Борис Александрович. – Они пробуждают у советских граждан интерес к прошлому».
Предисловие не помогло – роман вызвал споры. Слишком необычным для этого времени выглядел сюжет. Критики упрекали автора за легковесный подход. Советовали учиться у классиков: Шолохова, Алексея Толстого, который Николаевич, Тынянова и других. Критикам возразил Пикуль. Валентина Саввича самого за легковесность долбали. В спор вмешалась «Литературная газета». Автора романа пригласили к разговору. В беседе с критиком он выказал свое видение будущего исторической литературы. Если кратко, то звучало оно так: о прошлом нельзя писать скучно. Исторический роман должен пробуждать у читателей интерес и гордость за свою страну.
Возразить против этого было трудно, и критики увяли. Публикация в «Новом мире» и интервью в «Литературке» вывели меня в первый ряд писателей – тех, чье имя на слуху. Но куда больше радовала реакция читателей. В библиотеках за журналом записывались в очередь, в «Молодой гвардии» готовили книгу. Я получил предложение и от «Роман-газеты». На «Мосфильме», как сообщил Меньшов, планировали экранизацию романа. Владимир Валентинович при встрече со мной лучился. Съемки «Экстрасенса» прошли успешно. Киношники выезжали за границу, что для них – праздник. Возможность посмотреть мир, да и командировочные в валюте… На студии просмотрели рабочий материал. Как сообщил Меньшов, остались довольны. Режиссер работал над монтажом, премьера фильма ожидалась осенью.
Из Германии пришли добрые вести: сказку приняли. В феврале Минск прилетел переводчик. Звали его Гельмут Штайн. Русским Штайн владел в совершенстве. Не удивительно: мать Гельмута происходила из эмигрантов. В 1918 году ее родители уехали из России. Дочь они воспитали в любви к Родине, та перенесла это на сына. С пяти лет Гельмут читал Пушкина в оригинале. В Минск он прилетел скорее из любопытства, чем по работе – в моих пояснениях нужды не было. Поселился Штайн в гостинице «Юбилейная», где мы и встретились.
– Откуда вы знаете немецкую школу? – поинтересовался Гельмут. – Для писателя из СССР это странно.
– Общался с немецкими учениками, – соврал я. – Приезжали в Минск на «поездах дружбы».
А что, было. Даже Ангела Меркель, будучи школьницей, ездила в СССР. В поощрение за успехи в русском языке.
Переводчик кивнул. Поезда, ясен пень, отправлялись из ГДР, но школы-то одинаковые. Откуда знаю? В той жизни мои друзья-немцы любили вспоминать детство. Происходило это за рюмкой шнапса или кружкой пива. Немцы – нация сентиментальная. Они говорили, а я слушал…
– Я переводил русских писателей, – продолжил Гельмут, – но ни с кем не работалось так легко. Текст ясный, трудных мест почти нет.
Ну, так для Германии писано. Лилю я особо предупредил: без заковыристых метафор! И переводчику легче и читателю понятнее.
В Минске Гельмут не задержался. Нагрузившись сувенирами, отбыл во Франкфурт. На прощание мы выпили по рюмке бурякового, закусили салом – и то и другое привело Гельмута в восторг – и я проводил гостя в аэропорт. К маю сказку сдали в набор. Летом роман «Курт – маленький маг» вышел из типографии. Об этом сообщил Циммерман, позвонив мне по телефону. Говорил с восторгом. Первоначально тираж книги определи в 10 000 экземпляров. В последний миг его увеличили втрое – сказалось мнение переводчика. Но и эти тысячи разлетелись в считанные дни. В книжных магазинах стояли очереди, типографии работали на полную силу. Новинкой заинтересовались за рубежом. S. Fischer Verlag вело переговоры с голландцами. На горизонте маячили англичане.