Сказки участкового

- Ну и что теперь делать? - выслушав мой рассказ о ходе расследования, тряхнула кудрявыми локонами Муромцева - надо, чтобы еще посидел, может чего вспомнит всетаки, хотя бы приметы какие - нибудь. Отпускать его нельзя, он же опять нажрется, а мне его еще на протокол допрашивать.

- Так давай его обратно в КАЗ закрою - предложил я - а мы пока пообедаем сходим.

- Да ты, что. Его Кулебякин обратно не примет. Больше трех часов прошло. По закону неположено. Он же знаешь как прокуратуры боиться.

- Вот блин. И как быть? Не могу же я с ним до вечера здесь сидеть, мне еще в музей надо с заведующей переговорить. Может, к себе его пока заберешь? Допросишь как раз.

- О чем допросишь? Чего он мне скажет: "тут не помню, там забыл"? - недовольно фыркнула Ольга - есть другая идея, получше. Есть у нас на первом этаже каморка, там уборщицы свои швабры, ведра и все такое хранят. Она снаружи на ключ закрывается. Вот туда его и спрячь, а мы через пару часов придем и продолжим работать.

- Это мысль! - не знаю почему, но предложение этой рыжей авантюристки на тот момент мне показалось очень удачным - а где ключи?

- В дежурке на гвоздике висят. Я отвлеку дежурного, а ты потихоньку их заберешь. А потом обратно повесим. Сможешь?

- Смогу, конечно! Чего тут не смочь!

Операция по изъятию ключей прошла "на раз". Пока Ольга что-то мило щебетала и строила глазки совершенно растаявшему, от внимания красивой девушки, Кулебякину, я бочком-бочком протиснулся в помещение дежурной части и незаметно снял связку с гвоздика, благо висели они у самого входа. Ну а дальнейшее было делом техники. Мы отвели Горыныча в каморку уборщиц, пообещав, что вернемся через пятнадцать минут, благополучно заперли его там и с чистой совестью отправились обедать.

***

Акулина Васильевна налила мне огромную тарелку ярко красного, с вкраплениями свежей зелени, островками мясных кусочков и янтарными кружочками жира, одуряюще ароматного борща, щедрой рукой бухнула туда добрых полстакана густейшей сметаны, и дав возможность проглотить пару ложек вкуснейшего варева, прямо в лоб огорошила неожиданным заявлением: "кушай Емелюшка, да пойдем. Нашла я твоего супостата".

- Кха. Гхм - обжигающе горячая вкуснотища комом встала у меня в горле, вызвав приступ мучительного кашля.

- Вот дура старая! - всплеснула руками Бабакула - едва не угробила мальчонку! Ты сынок не спеши так, ешь с расстановкой, никуда он от нас не уйдет.

- От нас? - я снова поперхнулся и закашлялся - кто не уйдет? Куда пойдем?

- Пока все не сьешь ничего больше говорить не буду - безаппеляционно завила старушка, и действительно не смотря на все мои попытки, вытянуть из нее хоть слово, до самого конца обеда ничего не сказала.

Надо ли говорить, что тарелка борща была проглочена моментально и уже через пять минут, я был готов следовать за своей домовладелицей. Однако Бабакула была непреклонна, и пришлось еще выпить пару чашек чая с ватрушками, прежде чем мы, наконец, вышли из дома.

- Поспрошала я значитца у соседок своих - рассказывала мне по пути Акулина Васильевна - а Митрофановна и говорит, так и так, мол, видала его, окоянного. Под самое утро уже. Бессоница у нее, понимаешь, встанет ранехонько, еще до петухов, и сидит бывало-че у окошка, ночи то нонче белые. А тут как раз энтот с мешком...

- А кто такой?

- А про то Емелюшка, она тебе сама расскажет. Вот почитай пришли уже. Только ты громче говори, а то слухом она слаба стала, и с чего бы это? Всего-то сто восемь годочков ей, Митрофановне-то.

Угу, правда, что. И счего бы это? Всего сто восемь лет. Молодуха. Практически невеста.

Рубленный из потемневших от времени круглых бревен домишко к которому мы пришли, был не велик и далеко не молод, наверное, даже постарше своей хозяйки, но всетаки выглядел ухоженным. Аккуратно крашенный, не высокий, штакетниковый забор, смазанная не скрипучая калитка, и расписанные ярким узором ставеньки на окнах, придавали ему очень даже нарядный вид. Ни дать, не взять, сказочный теремок. И сама хозяйка была под стать своему жилью, опрятная пожилая женщина которой с равным успехом можно дать и шестьдесят, а можно и все сто. Помните бабушку - расказчицу из сказок режиссера Роу? Вот. Значит, можете ее себе легко представить. Точная копия. Даже говорит также.

- Вот Митрофановна, привела я к тебе участкового нашего. Не смотри, что парень молодой, хватка у его знашь какая, у-у. Ни один бандит не сбежит. Ты расскажи Емельян Николаичу, чего видала - после недолгих приветствий, начала "допрос" Акулина Васильевна.

- И-и, милай! Дык я много чего видала. Вот помнится, в двадцатом годе приезжал к нам... - нараспев начала излагать свежеобретенная свидетельница и мечтательно улыбнулась - эх молода я была, ядрена. Кровь с молоком. Постой, а ктож-то был? Дай Бог памяти... .

Не-е, граждане, мне так далеко не надо. Интересно конечно, кто там приезжал в двадцатом годе и насколько "ядрена" была глубокоуважаемая рассказчица, но все-таки, дело, прежде всего.

- Бабушка, бабушка - вынужден я был прервать предавшуюся игривым воспоминаниям Митрофановну - вы меня, конечно, извините, но давайте лучше про сегодняшнее утро поговорим.

- Сегодня? А чего сегодня то было? - свидетельница поглядела в потолок, пожевала губами и без подготовки выдала - так, то Ондрюшка был.

- Стоп. Какой Андрюшка? Куда он шел? У него при себе, что-то было?

- Какой Ондрюшка? Да вестимо какой - непутевый. Матвей Феофилыча сынок. А шел он к лесу. И мешок при ем был. Да мешок был.

- Тяжелый мешок-то?

- А Бог его ведает, тяжелый аль нет. Ему шалопуту, что легкий, что тяжелый все одно, как пушинку взял да понес. Силушкой то Господь не обидел, весь в родителя свово. Матвей то мущщина виднай, по молодости бывало-че для шутки ради коня на скаку за задню ногу хвать, да и держит. А у их вся порода почитай такая. От деда, прадеда повелось, телесами велики, да умом просты. Один Серафимушко видать не в мать, не в отца, а заезжего молодца удался, сам хлипкой а умом востер...

Вот как! Значит, в Европе все дороги ведут в Рим, а у нас в лес. Очень интересная история. Кажется, даже догадываюсь, куда направился злоумышленник. Вот только зачем он бюст туда поволок? Надо сначала во всем самому разобраться, а потом уже начальству докладывать. С этими мыслями я быстро распрощался с бабулями и бросился к выходу.

- Емеля постой, ты куда так быстро? - уже у самой калитки меня окликнула Акулина Васильевна.

- Сейчас в отдел, пистолет возьму и в лес.

- Свят, свят - всплеснула руками старушка - а это то зачем? Нешто Андрюшку стрелять будешь? Он виноватый конечно, только зачем же так строго-то. Он парень тихий, безобидный, а ты стрелять его. Да и не пустят они тебя с пистолетом.

- Кто они? - я резко "тормознулся" и удивленно уставился на Бабакулу.

- А то, ты не знаешь - хитро улыбнулась она и тут-же перешла на деловой тон - ты вот, что. Одному тебе там не управиться. Я с тобой письмецо передам, найдешь там Митрича, отдашь ему. Чай мне-то не откажет, подсобит тебе по старой памяти, он ведь из ваших.

- Э-э-э. А каких наших?...

Но Акулина Васильевна уже меня не слушала, что-то бормоча себе под нос, она быстро засеменила вперед.

***

Уже через полчаса ноги послушно несли меня по знакомой дороге к волшебным воротам, а голова между тем обрабатывала полученную сегодня информацию. А уж тут было, что обрабатывать, поверьте мне. Ведь, что мы имеем на текущий момент. Некий житель Засарайска по имени Андрей, зная слабости гражданина Горыныча и умело на них играя, выводит музейного сторожа из строя, затем путем взлома запоров, проникает в охраняемое им помещение, тайно с непонятной, но явно корыстной целью похищает бронзовый бюст купца Калашникова и зачем-то тащит его в лес. Куда именно? Да в Заворотье конечно, больше некуда. Зачем? Понятия не имею. Стоп! Отчество папаши этого Андрея как? Феофилыч! И Серафимушка, который не в мать, не в отца... . Так вот оно значит, что! "Племяш Андрюха"! Нет, в этом городишке мне определенно нравиться. Такое ощущение, что здесь все жители друг друга знают, и как минимум половина из них состоит друг с другом в родственных связях. Но самое забавное даже не это. Самое забавное, в том, что в кармане у меня лежит записка, которую моя домовладелица Акулина Васильевна передает в Заворотье некоему Митричу. Который "из наших". Что бы это все значило?