Владигор

И все же Владий вышел победителем из жестокой схватки с неведомой болезнью. В тот день, когда он полностью пришел в себя и впервые смог отведать оленьего мяса, принесенного в землянку Горбачом, даже осень решила порадовать людей: небо очистилось от свинцовых туч и засияло солнце. Ждан, которому отныне не нужно было буквально впихивать кусочки съестного в рот полубесчувственного подопечного, что являлось основной его обязанностью на протяжении многих дней, был в полном восторге. Он почти с материнской гордостью смотрел на Владия, вырванного из рук смерти, как он считал, исключительно благодаря его заботам.

Наевшись, Владий уснул. На этот раз сон его был глубок и безмятежен. А еще через день Владий, несмотря на уговоры протестующего Ждана, вышел из сумрачной землянки на свежий воздух. Чуть покачиваясь от слабости, он сделал несколько шагов по желтеющей траве, огляделся по сторонам, словно припоминая, где он и как здесь оказался. В это время на крыльцо своего дома вышел и главарь разбойников.

Он бросил недовольный взгляд на Владия, кивком головы подозвал Ждана. Ждан, видя, что Протас не в духе, поспешил оправдаться:

— Я не пускал его, честное слово!..

— Мне твои оправдания не нужны. Не забывай, что он пленник. Головой отвечаешь, стервец, за каждый его шаг!

Иначе поступил Горбач. После того как Владий вернулся на свое ложе, он вызвал Ждана для подробных наставлений. Суть их сводилась к тому, что отныне Ждан должен стать неизменным спутником Владия, его наставником и… соглядатаем всех его действий. Обо всем нужно докладывать Горбачу, ни одна мелочь не должна быть упущена.

Ждан терялся в догадках. Отчего столь пристальное внимание к хилому пацану, едва передвигающему ноги? Неужели из-за того только, что явился он неизвестно откуда и не помнит пяти лет своей жизни? Что Владий искренне не помнит, а не притворяется, в том Ждан уже не сомневался. Достаточно было глянуть на мучения его, пытающегося осознать, что не восемь годков ему сейчас, а все тринадцать. Тоска и боль светились в его глазах всякий раз, когда об этом заходила речь.

Вскоре добавились новые странности. Неожиданно для всех недавний больной стал не по дням, а по часам набирать силу, да такую, что впору было о чуде подумать. Мужики, многое повидавшие, с подобным прежде не сталкивались. Несколько дней миновало, а пацан уже наравне со Жданом по становищу носится. Кожа да кости был, а теперь же — кровь с молоком! Удивительными, хотя и забавными, были его повадки. Будто впрямь себя мнит княжеским сыном. Держится гордо, с какой-то внутренней верой в свое знатное происхождение, в каждом жесте тверд почти до дерзости.

Протас эдакие замашки решил на корню пресечь. Велел пленнику за работу приниматься: таскать воду из родника (а тот в полутора верстах от становища!), полы в своей избе выскабливать, отхожие ямы чистить.

Мальчишка ничуть не смутился. Со стороны могло показаться, что только и мечтал свои руки грязной работой занять, ибо княжеские труды ему давно надоели. Водрузив бадью на спину и укрепив ее ремнями, как заправский водонос, резво устремлялся он к ручью и почти с той же резвостью возвращался назад с плещущей через края водой. Дерьмо из отхожих ям вычерпывал посвистывая, нос от вони не воротил. Единственное, что не по нраву ему пришлось, — скоблежка грязных полов в избе Протаса. Главарь не позволял ему уборку делать в свое отсутствие, поэтому Владий на коленях со скребком ползал под пристальным взглядом Протаса, да еще выслушивал издевательские замечания. Но сжимал зубы и продолжал с еще большим усердием скоблить почерневшие от грязи доски.

Издевался Протас, насмехался, однако ни разу ударить мальчишку не посмел. Иногда и кулак уже заносил, злобно глазищами зыркая, да в последний момент что-то сдерживало руку. Изрыгая проклятья, прогонял наглеца с глаз долой, не понимая, что происходит. В самом деле, может, княжескую власть в пленнике чувствовал? Так ему ли, человеку вольному, разбойному, князей бояться?! Нет, другая здесь причина была, которая разумению не давалась и пугала бесстрашного атамана.

Однажды зимним вечером, прикончив третью кружку крепкой браги, он решил поделиться своими тревогами с верным советником и напрямую спросил: не замешано ли здесь колдовство?

— Я думал, ты об этом давно догадался, — ответил Горбач. — Юнцу покровительствует если не сам Перун, то, во всяком случае, некто очень могущественный. Можешь наплевать на предостережения тайных сил и хорошенько вздуть пленника, когда того захочется. Но у меня нет уверенности, что позднее эти оплеухи не вернутся к тебе сторицей.

— В ближней округе нет ни единого колдуна или чародея!

— Так и что? Никого рядом с мальчишкой не было в Заморочном лесу, а прошел-таки, не сгинул. Хранитель может не знать ничего о своем подопечном, но оберегать его от напастей — волшебным поясом, заговоренным кинжалом, чудодейственным перстеньком. Охотничий нож Владия по-прежнему у тебя?

— Ну.

— Может, через этот нож и страхи на тебя наползают. Вернул бы хозяину, глядишь — полегчает.

— Вернуть не трудно. А ну как он этот колдовской нож против меня и тебя повернет?

— Не в его характере, Протас, поверь уж! — убежденно сказал Горбач. — Да и мал он еще, чтобы на такое осмелиться.

— Тебе самому сколько лет было, когда первого врага своего к праотцам отправил? — усмехнулся атаман. — И двенадцати не исполнилось?

— Не равняй по мне. Я там вырос, где без ножей и дубинок никто носа со двора не высовывал. Сам ведь знаешь, Мозыньская крепость на крови стоит, жизнь человеческая там дешевле кружки бражной…

— Оно верно, конечно, — согласился Протас. — Ладно, верну ему нож, пусть к оружию привыкает. По весне, когда лед сойдет, начнем его и Ждана в дело брать. Княжич он или кто другой — мне без разницы. Повяжем кровью, никуда не денется — с нами будет.

Горбач промолчал, будто бы соглашаясь с таким планом. Тайные свои мысли попридержал, поскольку знал, что атаману они не понравятся. Он, присматриваясь изо дня в день к мальчишке, твердо уверовал — княжич забрел в их становище, сын убитого Светозора.

Но как это знание обратить в свою пользу?

Ответ явился Горбачу на исходе весны, когда из Замостья вернулся колченогий Вирем и принес хорошую весть о «золотой ладье». Горбач нутром чуял: не все колченогий выложил атаману. Была в его словах недомолвка! Но не пытать же верного человечка, если не знаешь, что выпытать нужно. Поэтому решил ждать— и дождался.

По доносу Вирема Протас организовал нападение на шнеки, спускающиеся по Чурань-реке, и эта часть операции удалась блестяще. Лучники не были готовы к бою, их десятники растерялись, приказали кормчим к берегу править. Скрывавшиеся в камышах возле берега разбойники встретили замостьинский отряд своими «бомбочками» — полыми глиняными ядрами с залитой в них горячей смолой. Ядра раскалывались о борта шнеков, смола брызгала во все стороны, обжигая людей и запаливая суденышки. Огня добавили и разбойничьи дротики, к которым были прилажены пучки сухой соломы. Часа не прошло, как вместо шнеков наместника Ромши лишь обугленные остовы на воде дымились.

Почти два дня полусотенный отряд замостьинских лучников не мог двинуться дальше. Пришлось им деревья рубить и плоты вязать, все время ожидая нового нападения. Изредка речные разбойники добавляли им забот: то из лесных зарослей негодный охотничий дротик бросят, то подожгут прибрежный низкорослый кустарник, то просто нечленораздельно вопить начнут, к холодной утренней воде наклонившись, чтобы звук летел долго и гулко.

Главная задача — продержать лучников день-другой без продвижения к устью Звонки — была выполнена. Да что толку?! Основные силы атамана Протаса, посланные к «золотой ладье», ни с чем вернулись. Не оказалось ладьи на указанном колченогим Виремом месте, даже поблизости никто не видел ее! За что, скажите, четырех крепких мужиков положили, прижимая к берегу чужие шнеки? Какого хрена ради от легкой добычи отказывались, силы для солидного куша берегли? Злато-серебро, обещанное Колченогим, в Удоке осталось, значит, либо провели соглядатая атаманского, либо заведомо врал он, свои — коварные! — помыслы от вольной ватаги утаивал. В любом случае за провинность одна расплата — лютая пытка, дабы правду народу выложил, и скорая смерть!