Вынуждающие обстоятельства

Несмотря на то, что мои новые волчьи лапы были, по сути, голыми (я имел в виду отсутствие обуви), идти по веткам и листьям было мягко и не колко. Впрочем, я перестал обращать внимание на этот факт. Больше я был озабочен тем, как пройти сквозь ветки деревьев, которые росли густо на моем пути. Особенно было тяжело продираться сквозь ели и сосны, которые росли особенно густо и норовили урвать кусок куртки или футболки.

Через некоторое время я все-таки вышел из леса. Как я и ожидал, рядом протекала река. Только теперь я мог оценить во всей красе небо надо мной, не загороженное кронами деревьев. Солнце определенно наличествовало и ничем не отличалось от того, что я видел на Земле. Оно было в дневном положении и находилось примерно под тем же углом к земле, что и в наших умеренных широтах. А вот облака были не белого, а телесно-кремового цвета, который, впрочем, нисколько не раздражал восприятие и смотрелся вполне нормально. Небо было таким же голубым, как и на Земле.

Оглянувшись вокруг и убедившись, что никого рядом нет, я посмотрел в воду. Речная гладь показывала голову волка с серо-голубыми глазами, стоячими ушками и серо-серебряной шерстью гривой, которая, наверное, символизировала волосы. Морда в итоге получилась неожиданно очень добродушной и симпатичной.

Перестав корчить своему отражению рожицы, я вволю напился воды, утоляя столь неожиданно накатившую в лесу жажду. Вода была очень вкусной и кристально чистой. Если я был и на Земле, то явно вдали от населенных пунктов, ибо такую вкусную воду я пил только в деревне у моей бабушки, которая жила в пятидесяти километрах от Москвы.

Мысль о бабушке вогнала меня в печаль. Она ведь осталась моей единственной живой родственницей. Буквально за неделю до того, что произошло, я посещал ее в деревне. И обещал ей приехать через неделю. Жаль, что я не смог выполнить обещание. Все это осложнялось тем, что бабуля не отличалась богатырским здоровьем, и в случае чего ей было некому помочь, кроме соседей, которые были в основном дачниками и не жили в деревне круглый год, в отличие от нее. Дедушки не было в живых уже десять лет, и бабушка жила тихой жизнью, изредка приезжая к нам в город, предпочитая в основном оставаться у себя в домике, где она счастливо прожила с дедушкой почти пятьдесят лет.

По моей мохнатой морде прокатилась слеза и упала в реку, распространяя во все стороны круги, которые быстро гасились об берег, густо поросший травой. Я поглядел в реку и снова увидел свое отражение, которое было подернуто рябью из-за упавшей слезы. Моя морда сейчас была печальной и очень задумчивой. Я поймал себя на мысли, что слишком пристально вглядываюсь в свое отражение. Нарциссизмом я никогда не страдал, но сейчас я не мог оторваться от своего отражения. Что-то в моей морде было такое… притягательное.

Я поднялся на лапы и снова оглянулся вокруг себя. Никого не было видно. Лес на противоположном берегу реки был не таким густым, как позади меня. Вспомнив народную мудрость о том, что, идя вдоль реки, можно выйти к человеческому жилью, я решил пойти по течению. Правда, я поймал себя на мысли, что слово «человеческое» подходило ситуации меньше всего. Почему-то я был уверен в том, что мне на пути будут встречаться именно фурри, а не люди.

Я повернулся направо, в ту сторону, куда река спокойно и неторопливо несла свои воды. Поправив за плечом чехол с гитарой, я потопал вдоль реки.

Шел я достаточно долго. По моим часам прошло всего десять минут. Значит, в этом мире прошло около двух часов. Получается, я протопал километров пятнадцать.

Пейзаж начал порядком надоедать. Было такое ощущение, что я двигался только номинально, при этом оставаясь на месте. Лес оставался абсолютно таким же и на моем берегу реки, и на противоположном. Внутренне я понимал, что это не так, но однообразие так шутило со мной.

Вдруг, словно в ответ на мои мольбы, впереди послышались голоса. Я сразу замедлил шаг, не желая раньше времени показываться на глаза говорящим. Голоса становились все более различимыми. На всякий случай я отошел поближе к лесу, готовый в случае чего спрятаться за каким-нибудь толстым деревом.

Еще через пару минут я встретил первых обитателей этого мира. Как я и предполагал, я встретил не людей, а фурри. Мне попались две девушки (надеюсь, я могу так сказать о молодых фурри-самочках): рыжая лисичка с черными лапками и рыже-бело-черным пышным хвостом и припадающая на правую лапу рысь с пятнистой шерсткой и кисточками на ушах. Обе они были одеты в простые платья, которые я видел только на сельских жительницах на картинах примерно так восемнадцатого века. Рядом с ними стояли две корзины, наполненные мокрым бельем.

Я пригляделся к ним внимательнее. Если рассматривать их как фурри, то выглядели они анатомически хрестоматийно: грудь, как у человеческих женщин, покатые формы, округлые бедра и нежные черты мордочек. Так же, как и полагалось фурри-самочкам, они обладали настоящими человеческими волосами: лисичка оказалась брюнеткой с прямыми волосами до лопаток, а рысь была блондинкой с крупными локонами, которые, впрочем, шли только до плеч.

Они о чем-то разговаривали. Прислушавшись, я различил их речь, спрятавшись за широким дубом:

– Раста, ты уже закончила?

Рысь, которую назвали Растой, кивнула:

– Я думаю да, Аскольдина. Судя по твоей корзинке, ты тоже?

– Ты права, остроухая.

Раста усмехнулась:

– Ладно, пойдем в деревню. Еще надо кучу всего по хозяйству переделать.

Аскольдина подхватила обе корзины:

– Раста, тебе будет тяжеловато нести корзину с твоей больной лапкой. Давай отнесу.

Рысь потерла больную лапу:

– Да скоро перестанет болеть. Заодно и будет мне урок: не лазить ночью в подпол без свечи. А то тогда уже не лапу ушибу, а голову. Но за помощь спасибо, Дин.

Лисичка пошла медленно, не убегая вперед от прихрамывающей рыси. Когда они исчезли, я, наконец, смог выдохнуть. Меня била дрожь. А как вы почувствуете себя, если вы прекрасно понимаете весь разговор, но при этом осознаете, что ни черта не знаете язык, на котором он ведется? Каково? Вот и мне не очень. Они говорили на языке, которого я явно не знал. Он не был ни русским, ни английским, ни каким-либо другим европейским языком. Но самое парадоксальное было в том, что я понимал их так, как будто они говорили на русском!

Я смачно выругался вслух, зная, что меня сейчас никто не услышал. И осекся. Я тоже говорил на этом белибердонском языке, на котором говорили эти две девушки! Я снова попробовал сказать что-нибудь на русском, но опять вырвались слова на чужом языке. Но я прекрасно понимал их смысл! Оставалось с горестью признать, что на русском я мог только думать, но никак не говорить. К сожалению, у меня не было ручки и бумаги, чтобы проверить то, мог ли я еще писать на русском.

Теперь я понял, что я застрял тут надолго. Часы потихоньку отсчитывали время, и мне нужно было идти. Но вот куда? Было бы логично двигаться в деревню, куда ушли Раста и Аскольдина. Но вот почему-то этот вариант мне нравился мне меньше всего. Пусть я и выглядел, как обычный фуррь, но моя одежда была явно не из этого мира. Идти дальше? А вдруг я больше не увидел бы ни одного поселения вплоть до темного времени суток? А ночевать в лесу меня как-то не прельщало, ибо у меня была типично летняя одежда.

После долгих раздумий я решил все же идти в сторону деревни. Как бы то ни было, вечно скрываться от других я не мог чисто физически. Рано или поздно я должен познакомиться хоть с кем-нибудь, элементарно для того, чтобы выяснить, где я нахожусь. Я предвидел, что мне пришлось бы изображать зверя, страдающего амнезией, но другого выхода у меня не было. Все равно я не знал, как покинуть этот мир. Ну и элементарный голод гнал меня к жилью. Чужой мир чужим миром, но еда здесь должна была быть по закону жанра.

С такими мыслями я двинулся по той же тропинке, по которой ушли рысь и лисица.

Держась тропинки, я увидел, как приближаюсь к сельским домикам. Они выглядели настолько хрестоматийно и картинно, что я уже начинал думать, что попал в какой-то идеальный мир. Впрочем, это было только первым впечатлением. Приглядевшись, я увидел, что выглядевшие издалека красивыми ставни, наличники и стены вблизи оказались покрыты трещинами. Дерево порой было откровенно гнилым и со следами от древесных червей. Некоторые ставни покосились и висели на одной только петле. К счастью, не все или даже далеко не все домики выглядели настолько ужасно. Большая часть выглядела добротно и вполне прилично.