Незабудка

Как-то вечером они проходили мимо старой водонапорной башни. Весной он написал на ней имя Ларисы. Тогда вот также шёл по улице с Ледовской. Чтобы сделать ей приятное, предложил написать мелом имя на самом верху башни.

Лариса прекрасно знала, что железные скобы башни давно проржавели, но не колебалась ни минуты:

– Попробуй, может, не струсишь.

И в ожидании остановилась возле подножия железного монстра.

Сашка чуть не сорвался тогда, чудом остался цел. Написанное мелом имя скоро смыли дожди. Пока оно виднелось, Лариса гордо говорила подружкам:

– Совсем сумасшедший, я его так просила не рисковать. Но куда там, разве послушает!

Когда он по скобам спустился на землю, руки и ноги дрожали. Ледовская поцеловала его в награду за смелость.

Башня снова напомнила ему тот случай. Сашка посмотрел на Таню и спросил:

– Хочешь, там, наверху, будет теперь твое имя?

– Нет! Совсем не хочу, – сердито ответила Таня.

В Лукьянова, словно бес вселился. Он свернул на тропинку и зашагал к башне. Она тотчас догнала и схватила за руку:

– Не смей! Из-за такой ерунды рисковать жизнью – это глупо и никому не нужно!

Он почувствовал себя идиотом.

– Я думал: девчонкам нравятся подвиги.

– Это не подвиг, а дурость и глупость! – вскипела Таня. – Неужели сам не понимаешь?

В этой тихоне было столько негодования.

– Ах, так! Значит, совершу глупость, – разозлился Сашка, собираясь взобраться на башню из чистого упрямства.

– Тогда это сделаешь без меня, – пробормотала Таня напряжённым голосом. Повернулась и пошла от него прочь.

Он не любил уступать, но потом увидел её побелевшее сердитое лицо.

– Подожди, слышишь, я не буду. Правда – дурость. Ну, подожди. – Сашка догнал её и неожиданно для себя сказал: – А у меня мать снова замуж хотела выйти, но я запретил. – Он помассировал лоб рукой, как будто прогонял назойливые мысли.

– Очень интересно. Как ты можешь решать судьбу матери единолично? – удивилась Таня. – Как можно что-то запретить взрослому человеку?

– Можно, если этот взрослый ведёт себя, как несмышленый ребенок. «Зря я сказал это Тане… Всё так сложно», – подумал Сашка.

– Любому человеку, если он оступился один раз, нужно дать второй шанс. Ты не знаешь на сто процентов, что лучше для матери, – она сама не понимала, почему, так близко к сердцу приняла ситуацию с матерью Лукьянова.

Он остановился и заглянул ей в глаза.

– Очень не хочется, чтобы в нашем доме распоряжался чужой мужчина. Пойми это, – объяснил своё решение Сашка.

Таня укоризненно покачала головой.

– Получается, тобой движет эгоизм.

«Надо же как она перевернула всё», – возмутился он и буркнул сердито:

– Нет. Просто я хорошо помню, как мать угробила жизнь моему не настоящему отцу. И заодно превратила моё детство в кошмар, – Сашка зашагал быстрее.

Таня двинулась за ним и спокойно сказала в его напряжённую спину.

– Ты не знаешь, почему она так поступила. Может, боялась остаться одна с ребенком на руках?

– Ох уж эта мне женская солидарность. – Сашка остановился и повернулся к ней. Его лицо стало чужим и сумрачным. – Моя милая мамочка сначала что-нибудь натворит, а потом плачет и раскаивается. Разве ты можешь понять меня? У тебя нормальные отношения с родителями, – горячился он.

Цвет его глаз из синего оттенка стал дымно-серым.

– Я понимаю твою боль. Мне очень жаль, – прошептала она и положила обе руки ему на грудь. Сердце Сашки громко стучало под её ладонями. – Через полгода ты уедешь учиться. Мама и сестра останутся вдвоём. Если она такая беспомощная, как ты говоришь, то лучше, если кто-то ответственный будет рядом.

Сашка взял её руки в свои.

– Об этом я не подумал. Мужчина, за которого она собиралась замуж, хирург из той же больницы, где она работает медсестрой, – он улыбнулся. – Ты умница. Я должен взглянуть на этого человека. Если он адекватный, можно со спокойной душой доверить ему маму. Пусть нянчится.

– Очень интересно. Как ты определишь адекватность Алексея Романовича? Будешь следить за ним? – засмеялась Таня.

Лукьянов удивился:

– Ты его знаешь?

– Конечно. Помнишь, я руку поломала? Месяц ходила с гипсом. Вот тогда и познакомилась с ним.

– Ещё бы не помнить: все требовали вытащить бриллианты из гипса. – Он ласково погладил правую руку Тани, как будто она ещё болела.

– Ты не думал, что твоя мама могла измениться за те шесть лет, что живет одна, без мужа?

– Сомневаюсь. С одной стороны, я завидую её детскому отношению к жизни. С другой, злюсь, потому что она заставляет меня чувствовать себя старым ворчуном. – Сашка хмыкнул и привлёк девушку к себе.

Таня любовалась его ямочкой на щеке.

– Ты очень симпатичный ворчун.

Глаза Сашки постепенно возвращали себе синий цвет.

– Ты больше не сердишься, – уверенно сказала она.

– Это ты на меня так действуешь. – Он провел пальцем по брови девушки. – Как шёлк, – Потом прикоснулся губами к закрытым глазам Тани.

Они целовались на дороге, освещённой луной, пока у обоих не стали подкашиваться ноги. Сашка не мог сдержать дрожь, сотрясающую всё его тело. Он с трудом заставил себя отстраниться от Тани и подставил разгорячённое лицо холодному осеннему ветру. Таня отступила от него на пару шагов и посмотрела на него загадочным взглядом. Сашка залюбовался её нежным лицом, глазами, наполненными таинственным светом и ощутил к ней острую щемящую нежность.

Вспоминая это, он почувствовал боль и тоску. Где теперь его Василёк? Что она делает? Думает ли о нём?

После разговора с Таней он пришёл домой. Мать ещё не спала. Она сидела на кухне со своей лучшей подругой соседкой Светланой. Увидев его, женщины попытались спрятать бутылку вишневой наливки под стол, но неудачно: она покатилась по полу, разливая содержимое.

– Мы немного засиделись, вспоминая молодость. Выпили по капельке, – оправдывалась мать. – Сынок, кушать будешь? Сейчас разогрею. – Она неловко покачнулась. Бокал, стоящий на столе звякнул и, соскользнув с гладкой столешницы, рассыпался на осколки.

– Блин… Соня! Сиди уже. Я сама накормлю твоего сына, – предложила соседка.

– Я не хочу есть. Не надо ничего разогревать. Шли бы вы домой тётя Света. Завтра маме рано на работу. – Сашка чувствовал, как глухое раздражение начинает подниматься в нём.

– Ты гляди, какие мы гордые! Не буду есть. Мы сами знаем, когда нам расходиться по домам! – визгливым пьяным голосом закричала соседка.

Он поморщился. Терпеть не мог материнских посиделок с выпивкой. Утром у неё болела голова. Весь следующий день мать ходила хмурая и недовольная. Сашка не стал больше разговаривать с нетрезвыми женщинами, отправился к себе в комнату.

На следующий день после школы Сашка явился в больницу. Врач в регистратуре сообщила: хирург скоро закончит приём больных. Он сел у кабинета на стул. Спустя полчаса вышел последний пациент. Медсестра выглянула в коридор:

– Молодой человек, на сегодня приём окончен. Приходите завтра. – Женщина хотела закрыть дверь.

– Подождите, я не больной. Скажите Алексею Романовичу: пришел сын Лукьяновой по личному делу.

Через пару минут дверь снова открылась. Медсестра, покидая кабинет, кивнула:

– Иди. Он тебя ждёт.

В её глазах горело любопытство. Дважды оглянувшись, она медленно побрела по коридору.

Сашка немного волновался, заходя к врачу. За небольшим столом спокойно сидел подтянутый, аккуратный мужчина лет сорока. Взгляд зеленовато-карих глаз был умным, но жёстким. Только его руки выдавали волнение: в пальцах он крутил шариковую ручку.

– Значит ты, сын Сони. Что ж, приятно познакомиться. – Алексей Романович поднялся и протянул руку.

Сашка пожал, ощутив твердую сильную ладонь.

– Я пришел сказать, что не возражаю вашей женитьбе на моей маме, – он не удержался и фыркнул: – Как-то смешно прозвучало.

– Соня говорила мне, что ты категорически против наших планов. Почему изменил свое мнение?