Кровная месть

Не успел Гленн отпустить кнопку рации, как заговорило автомобильное радио – он услышал голос женщины-диспетчера, которая передавала описание «ягуара». Еще через минуту он свернул к «Полумесяцу Аделаиды», а «ягуар» продолжил движение к центру Брайтона. Либо парнишка чист, либо собирается смешаться с толпой, вместо того чтобы пытаться оторваться от полиции.

Гленн припарковал машину почти точно против нужного корпуса. Перед ним был «Полумесяц Аделаиды»: ряд величественных классических зданий в стиле Регентства. Портики с колоннами, высокие окна, белая краска повсюду выцвела и облупилась – следствие безжалостного воздействия морского воздуха. Гленн подумал, что этот выцветший монументальный дом как нельзя лучше подходил звезде былой эпохи вроде Коры Берстридж. Комплекс выглядел по-настоящему стильно.

Гленн ощутил трепет, к которому примешивалось чувство вины. Это не слишком профессионально, он здесь по долгу службы, должен проверить сигнал и, если что-то не так, действовать независимо от личности потерпевшей. Но для него ее личность, конечно, имела значение.

Шутка ли, сама Кора Берстридж!

Он мог без запинки перечислить все сорок семь фильмов с ее участием. «Безопасное прибытие», «Монакский люкс», «Забыть мистера Дидкоута», «Мелодия пустыни». Комедии, мюзиклы, триллеры, мелодрамы. Она была такой талантливой, такой красивой, такой элегантной и остроумной. Гленн совсем недавно видел Кору Берстридж в очередном сериале, и она по-прежнему выглядела великолепно и играла прекрасно. А вечером в понедельник по телевизору показывали, как ей вручали премию Академии кино и телевидения «За выдающийся вклад в искусство кинематографии». Она там еще произнесла речь, несколько разочаровавшую Гленна. Но не стоит судить ее строго: небось бедняжка растрогалась, услышав в свой адрес столько хвалебных слов.

Он прикинул – Коре Берстридж сейчас, вероятно, было лет шестьдесят пять. Удивительно хорошо она сохранилась. Гленн посмотрел на окна здания и почувствовал комок в горле. Он отчаянно надеялся, что с ней не случилось ничего страшного.

Гленн позвонил в квартиру номер семь. Миссис Уинстон встретила его на третьем этаже: приятная женщина лет семидесяти с лишним, с изящно уложенными седыми волосами.

Квартира Коры Берстридж находилась напротив. У стены возле двери стояли два букета. В темном коридоре витали запахи плесени и кошачьей мочи – изнутри дом производил не столь благоприятное впечатление, как снаружи: все здесь потемнело от старости и сильно смахивало на зал ожидания какого-нибудь провинциального железнодорожного вокзала.

– Эти цветы прибыли сегодня, – сообщила миссис Уинстон. – Еще восемь или девять букетов принесли вчера, я их положила к себе в ванну, чтобы не завяли. А вчера и сегодня утром мне пришлось также забрать ее молоко.

– Я полагаю, вы пытались звонить соседке? – спросил полицейский.

– Да. В последний раз совсем недавно. И я не только звонила, но и стучала.

Гленн наклонился и заглянул внутрь, в квартиру Коры Берстридж, через щель почтового ящика. Он увидел на полу множество конвертов. Осторожно, чтобы не пугать миссис Уинстон, он потянул носом воздух. И уловил слабые признаки запаха, который свидетельствовал о непоправимом. Спазм страха сжал желудок: Гленн хорошо знал этот приторный запах протухшей рыбы.

И еще он услышал жужжание мух.

Полицейский встал, вытащил блокнот и задал миссис Уинстон несколько стандартных вопросов. Когда она в последний раз видела Кору Берстридж? Не слышала ли она какого-либо подозрительного шума? Часто ли к актрисе приходили гости? Много ли у нее прислуги?

Последний вопрос удивил миссис Уинстон, которая ответила ему, что Кора Берстридж жила весьма небогато. Откуда бы взяться многочисленной прислуге? К ней раз в неделю – по пятницам – приходила убираться женщина. И все.

– Я думал, она очень богата, – сказал Гленн.

– Нет, какое там. В последние десять лет Кора Берстридж почти не снималась. Я думаю, она несколько раз неудачно вложила деньги, да еще вдобавок ее последний муж был игроком.

Гленн спросил, есть ли какой-нибудь другой вход в квартиру, и соседка показала ему пожарную лестницу с противоположной стороны здания. Потом он убедил пожилую даму вернуться к себе: не хотел, чтобы она увидела то, что, как он полагал, обнаружит в квартире.

Он связался с дежурным сержантом патрульного отделения, сообщил факты и получил разрешение взломать дверь. Потом проверил пожарную лестницу – шаткое металлическое сооружение; лестница эта вела к массивной проржавевшей двери, но добраться с нее до какого-либо из окон было невозможно.

Гленн вернулся к входной двери в квартиру, несколько раз нажал на кнопку звонка, постучал, а потом еще для вящей уверенности громко позвал хозяйку через щель почтового ящика.

Увидев, какой современный и надежный у Коры Берстридж замок, Гленн понял, что бессмысленно даже пытаться открыть его отмычкой. Пожалуй, тут придется применить грубую силу. Он попробовал слегка надавить плечом, потом уже со всего размаха ударил правой ногой. Дверь чуть подалась, но замок выдержал. Он подумал, не вызвать ли бригаду со специальным тараном, но побоялся, что в таком случае сам останется не у дел. И поэтому продолжил бить по двери ногой.

Вскоре соседи забеспокоились: стали открываться другие двери, послышались голоса. Какой-то молодой человек в футболке и шортах поднялся на площадку и озадаченно остановился, увидев вспотевшего от напряжения незнакомца в строгом сером костюме.

– Полиция! – сказал Гленн, чтобы успокоить его.

На лице парня отразился ужас, и он бросился вниз. Небось хранит дома наркотики, надо будет потом проверить. Гленн продолжал свои попытки проникнуть в квартиру.

Наконец замок поддался, но дверь открылась всего на несколько дюймов – изнутри была наброшена цепочка. Цепочка оказалась надежной, и Гленну пришлось нанести еще несколько сильных ударов, прежде чем дверь распахнулась. Он вошел внутрь, закрыл как смог за собой дверь, чтобы не заглядывали любопытные, после чего остановился, борясь с приступом тошноты: ну и запах. Потом вытащил из кармана резиновые перчатки.

Гленн стоял в маленьком коридоре. На одной стене висели две симпатичные картины, изображающие парижские улицы, а на противоположной – две театральные афиши в рамочках. На одной были запечатлены Кора Берстридж и Лоуренс Оливье в спектакле «Время и семья Конвей», театр «Феникс» на Чаринг-Кросс-роуд; а на другой – Кора Берстридж, Анна Мэсси и Тревор Ховард в спектакле «Веер леди Уиндермир», театр «Ройал» в Брайтоне.

Несмотря на тревогу, он не мог не ощущать душевного трепета, оказавшись в доме одной из величайших актрис современности. Было тут нечто такое – он и сам не смог бы толком сформулировать, что именно, – вызывавшее у Гленна чувства, неведомые ему прежде. Здесь ощущалась атмосфера волшебства, словно бы ты попал в какой-то иной мир, стал членом закрытого клуба, куда имели доступ только богатые и знаменитые. Гленн думал о том, как расскажет об этом вечером своей жене Ари. Она ни за что не поверит, что он был в квартире самой Коры Берстридж!

Потом тревога вернулась с новой силой. Осторожно переступив через конверты на полу, он вошел в просторную гостиную; шторы на окнах были задернуты не полностью. О стекло бились две жирные мухи. Гостиная была обставлена в стиле ар-деко. Здесь было столько старых театральных и киноафиш, что Гленну показалось, будто бы он перенесся на машине времени в прошлое. На самом видном месте над камином висело забранное в рамочку письмо от принцессы: та благодарила Кору Берстридж за проведение вечера Детского благотворительного фонда.

Не квартира, а настоящий музей, столько здесь всего!

В углу комнаты стоял письменный стол, на котором настойчиво мигал автоответчик. Подойдя к телефону, Гленн увидел записку, придавленную стеклянной статуэткой русалки в стиле ар-деко. Текст был написан трясущейся рукой синими чернилами: «Я больше не могу смотреть на себя в зеркало». Подписи не было.