Страница 7 из 21
«У меня новый стажер, patron», – сказала ему Изабель за ланчем в «Ла Пари» на прошлой неделе.
«Ah, oui?»
«Молодой агент, только что выпустился из академии. Адам Коэн. Кажется, вы его знаете».
Гамаш улыбнулся: «Merci, Изабель».
Юного месье Коэна исключили из полицейской академии за неуспеваемость, и он устроился надзирателем в тюрьму. Гамаш познакомился с ним несколько месяцев назад, когда почти все ополчились против него. Профессионально. Лично. И в конечном счете физически. Но Адам Коэн встал рядом с ним. Не убежал, хотя имел для этого все основания, включая и спасение собственной шкуры.
Старший инспектор не забыл о нем. Когда кризис миновал, Гамаш обратился к директору академии и попросил его предоставить Коэну второй шанс, что делалось лишь в исключительных случаях. А потом Гамаш опекал молодого человека, руководил им. Подбадривал его. А на выпускной церемонии стоял в конце зала и аплодировал ему.
Гамаш попросил Изабель принять Коэна. По существу, взять его под свое крыло. Лучшего наставника для молодого человека он и представить не мог.
«Сегодня утром агент Коэн приступил к исполнению обязанностей, – сообщила Лакост, подцепив вилкой салат из киноа, сыра фета и гранатовых зерен. – Я вызвала его в кабинет и сказала, что есть четыре фразы, которые ведут к мудрости. Предупредила, что озвучу их только раз, а уж он может поступать так, как решит сам».
Арман Гамаш, слушая, положил вилку на тарелку.
«Я не знаю. Я ошибался. Я прошу прощения», – медленно говорила Лакост, разгибая пальцы, чтобы не сбиться со счета.
«Мне нужна помощь», – завершил Гамаш. Именно такой урок много лет назад он преподал молодому агенту Лакост. Как и другим своим молодым агентам.
И теперь, сидя в своем доме в Трех Соснах, он сказал:
– Мне нужна твоя помощь, Жан Ги.
Бовуар замер, сосредоточился и коротко кивнул.
– Сегодня утром ко мне пришла Клара. У нее… – Гамаш замешкался, подыскивая слово. – Затруднение.
Бовуар подался вперед.
Клара и Мирна сидели бок о бок на больших деревянных садовых креслах в саду за домом Клары. Квакали лягушки, стрекотали кузнечики, а время от времени из темного леса доносились какие-то шорохи.
Фоном всем этим звукам было журчание речушки Белла-Белла, несущей свои воды с гор мимо деревни и дальше. Речушка текла домой, но не очень спешила.
– Я была терпелива, – заговорила Мирна. – Но теперь ты должна мне сказать, что происходит.
Даже в темноте Мирна угадала выражение лица подруги, когда та повернулась к ней.
– Терпелива? – переспросила Клара. – Вечеринка закончилась всего час назад!
– Ладно, может быть, «терпелива» не лучшее слово. Я беспокоилась. И не только со времени сегодняшней вечеринки. Почему ты каждое утро подсаживалась к Арману? И что случилось между вами сегодня? Ты практически убежала от него.
– Ты видела?
– Да бога ради, Клара. Скамья стоит на вершине холма. С таким же успехом ты могла бы усесться на неоновой рекламе.
– Я не пыталась прятаться.
– И тебе это удалось. – Мирна понизила голос. – Ты можешь мне сказать?
– А ты не догадываешься?
Мирна повернулась так, чтобы сидеть лицом к подруге.
В растрепанных волосах Клары все еще оставалась краска – не те мелкие брызги, какие могут попасть, когда красишь потолок или стену. У нее в волосах были полоски охры и желтого кадмия. А на шее – похожий на синяк отпечаток пальца, побывавшего перед этим в жженой сиене.
Клара Морроу писала портреты. И в процессе нередко раскрашивала себя.
По пути в сад Мирна заглянула в мастерскую Клары, посмотрела на ее последнюю картину на мольберте. Призрачное лицо только-только проступало – или исчезало – на полотне.
Портреты, созданные подругой, поражали Мирну. На первый взгляд это было просто изображение человека. Милое. Узнаваемое. Привычное. Но… но стоило Мирне постоять перед холстом подольше, стоило ей отринуть собственные представления о модели, снять, как говорится, защиту, отказаться от всех суждений, как перед ней появлялся другой портрет.
На самом деле Клара Морроу писала не лица, а эмоции, чувства, скрытые, замаскированные, запертые и хранимые за приятным фасадом.
От ее работ у Мирны перехватывало дыхание. Но этот портрет напугал ее по-настоящему.
– Это касается Питера, – сказала Мирна, когда они сидели в прохладной ночи.
Она знала, что предмет их разговора и лицо, изображенное на жутковатом портрете, носят одно имя. Питер Морроу. Муж Клары.
Клара кивнула:
– Он не вернулся.
– И что? – спросил Жан Ги. – В чем проблема? Клара и Питер расстались, верно?
– Да, год назад, – подтвердил Гамаш. – Клара попросила его уйти.
– Я помню. Тогда почему она его ждет?
– Они дали друг другу обещание. Не видеться в течение года, но ровно год спустя Питер должен был вернуться, чтобы они решили, как им жить дальше.
Бовуар сел поудобнее и закинул ногу на ногу, бессознательно подражая своему старшему другу.
Он обдумал слова Гамаша.
– Но Питер не вернулся.
– Я ждала.
Клара держала кружку, уже не горячую, приятно согревающую руки. Вечер стоял прохладный и тихий, от чая шел запах ромашки. И хотя Клара не видела Мирну, сидящую рядом, но ощущала ее. И аромат теплой мяты.
А Мирне хватало такта хранить молчание.
– Год закончился несколько недель назад, – сказала Клара. – Я купила бутылку вина и два стейка у месье Беливо, приготовила салат из апельсинов, рукколы и козьего сыра – Питер его любит. Разожгла угли в жаровне. И села ждать.
Она умолчала о том, что купила еще и круассаны в пекарне Сары, чтобы были на следующее утро. Если все сложится.
И теперь она чувствовала себя полной идиоткой. Она воображала, как он вернется, увидит ее, обнимет. В самых смелых своих мелодраматических мечтах она даже представляла, как он рыдает и просит у нее прощения за то, что был таким говнюком.
Она, разумеется, будет холодна и сдержанна. Радушна, но не более.
По правде говоря, в привычных объятиях Питера Клара всегда чувствовала себя как создание Беатрис Поттер. Миссис Туфф в ее забавном маленьком домике[19]. В объятиях Питера она находила убежище. Там был ее дом.
Но та жизнь оказалась сказкой, иллюзией. И все же в момент слабости, заблуждения или надежды она купила эти круассаны. На тот случай, если за обедом последует завтрак. На тот случай, если ничто не изменилось. Или изменилось все. Или изменился Питер и перестал быть таким merde[20].
Она представляла себе, как они будут сидеть на этих самых креслах и ставить кружки с кофе на старые следы. Есть круассаны. Тихо разговаривать. Как будто ничего не случилось.
Но за прошедший год случилось многое. С Кларой. С ее друзьями. С деревней.
Правда, сейчас Клару занимал другой вопрос: что произошло с Питером. Этот вопрос захватил ее мысли, потом завладел сердцем, а теперь полностью взял в заложники.
– Почему же ты раньше ничего не говорила? – спросила Мирна.
Клара знала, что это обычный вопрос, а не укор. В нем не было ни упрека, ни осуждения. Просто Мирна хотела понять.
– Поначалу я думала, что перепутала дату. Потом пришла в бешенство и решила: ну и черт с ним! Так продолжалось недели две. А потом…
Она подняла руки, словно сдаваясь.
Мирна ждала, прихлебывая чай. Она знала подругу. Клара могла медлить, колебаться, ошибаться. Но она никогда не сдавалась.
– Потом я испугалась.
– Испугалась чего? – спокойно спросила Мирна.
– Не знаю.
– Знаешь.
После долгой паузы Клара ответила:
– Я боялась, что он умер.
Мирна молчала. И ждала. Поставила кружку на подлокотник.
– И еще я боялась, что он не умер, – продолжила Клара, – а не вернулся домой потому, что не захотел.
19
Имеется в виду «Сказка о миссис Туфф» английской писательницы и иллюстратора Беатрис Поттер.
20
Дерьмом (фр.).