Рука

- Его, стало быть, и убили.

Лица у налетчиков приняли печально-задумчивые, что называется, панихидные выражения; им моментально припомнилась пьянка во 2-й городской больнице, могучая фигура Бидона, его повелительный жест и полный ящик добротной водки. Всем четверым стало крепко не по себе, однако не оттого, что они оказались причастными к убийству знакомого и, в общем, славного человека, а оттого, что по-настоящему не получалось по нему взгрустнуть.

- Уж коли Бидона нет больше на этом свете, - продолжала старуха Красоткина, - наверное, можно выпустить горемыку, который томится у меня в подполе, а то уж он какой месяц сидит на пустой картошке...

- Вы имеете в виду привидение Даниила-заточника? - осторожно спросил Попов.

Красоткина ничего не ответила; она простонародным жестом вытерла уголки рта и вышла из горницы в коридор. Через некоторое время в коридоре послышались голоса, затем дверь отворилась, и перед компанией предстал тощий, маленький человек со всклоченными волосами, в грязных коричневых штанах и клетчатом пиджаке. Он поморщился от электрического освещения и сказал:

- Собаке - собачья смерть!

- Вы кого имеете в виду? - спросил у него Робинзон Папава.

- Бидона, конечно, кого ж еще! Он, гад такой, без суда и следствия посадил меня к бабке в подпол! Примерно полгода я в подполе просидел и должен заметить, что не так меня утомило скудное пропитание, как бабка достала драматургией... Ты как хочешь, карга старая, а я тебе отомщу!

На эту угрозу Красоткина ответила той улыбкой, с которой люди, умудренные жизнью, воспринимают проделки шалопаев и дураков.

- ...Я прямо не знаю, буфет твой раскурочить в отместку, что ли?!

- Вы не кипятитесь, - сказал Александр Маленький, - а лучше присядьте за стол, водочки выпейте...

- Я не пью.

За стол он однако сел, отломил себе большой ломоть хлеба и зажевал с такой энергией, какую трудно было угадать в его сухом и тщедушном теле. Вдруг он прервался, приподнялся со стула, пожал руки налетчикам, помахал Мячикову с Поповым и представился:

- Паша Розетко меня зовут.

Яша Мугер его спросил:

- За что же, Паша, усопший засадил тебя, так сказать, в самодеятельную тюрьму?

- За то, что я изобрел глушитель для сетей высокого напряжения. Вставляешь вот такую хреновнику в датчик, - Паша показал примерно треть своего мизинца, - и вместо тысячи киловатт потребления электроэнергии ежесуточно, у тебя выходит совершенно бытовая цифра - рублей на сто. Должен заметить, я сразу понял, что сделал открытие всенародного значения, и стал искать заинтересованного партнера. Ну, Бидон и дал мне под мое изобретение миллион...

- Это что-то отдельное! - возмутился Ваня Сорокин. - Зачем, спрашивается, разные хреновники изобретать, когда японцы давно разработали принцип передачи электроэнергии без помощи проводов, которая поэтому не поддается никакому бухгалтерскому учету. Я вам сейчас этот принцип кратенько изложу.

Паша Розетко косо посмотрел на Ваню Сорокина, так значительно посмотрел, что тот прикусил язык.

- Ну, значит, дал мне Бидон под это изобретение миллион, а мой агрегат при испытаниях возьми и взорвись, а трансформаторы возьми и загорись... вы хоть помните, как в мае во всем городе на три дня вырубилось электричество?

- Как не помнить!.. - послышались голоса.

- Так это был я! - сказал Паша Розетко победным тоном, как если бы в мае он не фиаско потерпел, а, напротив, достиг заслуженного успеха.

- Совсем мы пьянку за этими разговорами позабросили, - сказал Александр Маленький и стал разливать по стаканам водку.

Павел Розетко ждал; когда компания, включая Мячикова с Поповым, выпила, закусила огурчиком с черным хлебом и какое-то время, впрочем, весьма короткое, в молчании переживала этот приятный акт, он схватился за голову и продолжил:

- Бидон, должен заметить, после этого мне проходу не дает - гони миллион, и все! Я говорю: "Да где же я тебе возьму миллион, если у меня кругом-бегом единственные штаны?!" Он говорит: "А мне какое дело, это твоя печаль. Вот упеку тебя в подпол в одном укромном доме, где тебя с собаками не найдут, и будешь сидеть в одиночном заключении, пока не выплатишь миллион". Так-таки и упек...

Мячиков сказал:

- Интересно, что у этого случая имеется прецедент. В середине семнадцатого столетия крестьянин Дмитровского уезда Иван Жемов изобрел слюдяные крылья, при помощи которых он вознамерился совершить показательный полет над Первопрестольной. На реализацию проекта денег у него, разумеется, не было, и он подал царю Алексею Михайловичу Тишайшему прошение о субсидии в семнадцать рублей с полушкой. Деньги он, как это ни удивительно, получил, крылья свои построил, но во время показательного полета свалился с Ивановской колокольни, разбился и еле живой был посажен в яму за злостную растрату государственных денег, где он и просидел, пока не выплатил царю семнадцать рублей с полушкой.

- Вот я и говорю, - заметил Попов, которого уже немного тронула его порция алкоголя, - двести лет с той поры прошло, а и намека нет на какой бы то ни было... как его?..

- Прогресс, - подсказал Мячиков.

- ...Какой бы то ни было прогресс, все то же самое происходит в России, от Владимира Святого до наших дней.

- Ну почему... - возразил Розетко. - Во-первых, у нас с этим крестьянином качественно разные изобретения. Во-вторых, субсидии разные, все-таки семнадцать рублей с полушкой - и миллион! В-третьих, он в заключении поди всю дорогу плакал да Богу молился, а я размышлял о судьбе народа и выдумал одну хитрость, в которой заключается решение всех проблем. Это не считая того, что мне пришла идея вывести такую хищную муху, которая целенаправленно истребляла бы домашнего комара. Одним словом, эти полгода для меня не прошли бесследно. Как говорится: "Кому война, а кому мать родна".

- Так что вы там за хитрость придумали, в которой заключается решение всех проблем? - спросил Робинзон Папава.

- Хитрость такая: в одно прекрасное утро просыпаются наши кремлевские вельможи, глядь, - а изгаляться-то больше не над кем, ни одной живой души не осталось в России, если не считать двух парализованных старух в Вологде, тишина!