Посмертная месть

– А как насчет «опасности» Никита Куксин?

– В криминальном плане Никита непредсказуем.

– Если в райцентре появится, кого в первую очередь навестит?

– Кого-либо из уголовных дружков.

– А мамашу?..

– Вряд ли. Родственных связей для Куксина не существует. Если бы у Капитолины можно было сытно подкормиться или чем-то подразжиться, тогда бы Никита заглянул к ней обязательно. А просто так… Он задолго до судимости материнский кров покинул и стал ошиваться по уголовным притонам.

– Владимир Евгеньич, имей в виду, что Никита Куксин в среду освободился из колонии, а уже с сегодняшнего дня объявлен его розыск, – заканчивая разговор, сказал Голубев.

– По какому поводу? – спросил участковый.

– Пока по подозрению в угоне автомобиля у гражданина Люлькина. Дальше станет видно, по какой статье пойдет Никитка на новую отсидку.

– Самого Люлькина, выходит, не нашли?

– Нет.

– Мужик пьющий. Может, через день-другой сам появится.

– Поживем – увидим…

Ни на другой, ни на третий день Олег Люлькин так и не появился.

Глава VII

Николай Бормотов проснулся с восходом солнца. Стараясь не разбудить преспокойно посапывающую жену, осторожно поднялся с кровати, натянул спортивные брюки и, сунув босые ноги в войлочные шлепанцы, тихонько вышел из дома во двор.

На загляденье ясное утро предвещало солнечный день. С хрустом потянувшись, Бормотов «покачал» бугристые, как у профессионального штангиста, мускулы, выжал стойку на руках и, ловко перевернувшись через спину на ноги, вытащил из-под крыльца двухпудовую гирю. Легко вскинув двухпудовку правой рукой, сначала перекрестился ею, потом принялся жонглировать, будто заправский силовик в цирке. Закончив спортивные процедуры, умылся под рукомойником похолодавшей за ночь водой и лишь после этого вернулся в дом.

Жена еще спала. Безмятежное и красивое лицо ее теперь кривилось такой гримасой, словно спящую душили слезы. «Опять что-то неприятное снится», – подумал Бормотов и весело сказал:

– Вставай, Надежда, поднимайся! Родина-мать зовет!

Надя рывком села на кровати. Стыдливо прикрыв краем простыни обнаженную грудь, она несколько секунд испуганно смотрела на мужа, а когда наконец очнулась ото сна, виновато проговорила:

– Такая чертовщина приснилась – жуть.

– Ты же недавно пела, что казачка Надя черта не боится.

– Во сне все кажется страшнее, чем в жизни.

– Жизнь нынче тоже не подарок… Однако нам с тобой грешно на нее жаловаться.

– Разве я жалуюсь? Меня пугает, как бы сон вещим не оказался.

– Какие бесы тебе снились?

– Да так все…

– Ну, если так, то перетакивать не станем, – Николай подмигнул жене. – Не печалься, Надюха! Двадцать пять лет – такой возраст, когда и жизнь хороша, и жить хорошо! Не я это придумал. Великий пролетарский поэт сказал на заре социализма.

Надя улыбнулась:

– Коля, внешне ты совсем не похож на отца, но по говорливости – вылитый батя.

– Куда мне до него! Мой батя, если заведется, любого политика-говоруна за пояс заткнет. Поднимайся, Надежда! Нас ждут великие дела!

– Который час?

– Счастливые часов не наблюдают. Я пойду управляться по хозяйству, а ты готовь завтрак да провизию на покос. Сено после дождя теперь хорошо просохло.

– Прежде мне надо Буренку подоить.

– Буренку без тебя подою и в стадо спроважу. Кабанов и пернатых тоже накормлю сам.

– Ты почему такой хороший?! – игриво удивилась Надя.

– А потому, дружок, что я жизнь учу не по учебникам, – весело пропел Николай, наклонившись, поцеловал жену в зарозовевшую теплую щеку и вышел из спальни.

Крестьянскую работу Бормотов, не сказать, чтобы обожал, но делал ее с удовольствием. После электровоза, где каждая поездка сопровождалась напряжением нервов, в сельской глуши Николаю казалось, будто он находится в долгосрочном отпуске, когда никто тобой не командует и ни перед кем не надо отчитываться.

На том, чтобы уехать из Кузнецка в село, настояла Надежда, как только они расписались в загсе. Какая причина побудила коренную горожанку принять такое решение, Бормотов разбираться не стал. Удовлетворился ответом: «Там мы не будем ни от кого зависеть. А это такое счастье, что лучше не придумаешь!» О небезупречном прошлом Надежды Николай кое-что знал, но, чтобы не обидеть любимую, делал вид, будто о ее грешках ничего не ведает. Главным в супружеской жизни он считал любовь, все остальное – суетой сует. Перед регистрацией брака Надежда сделала робкую попытку «исповедаться», однако Николай, заметив ее смущение, остановил: «Надюш, что было, то сплыло. А что будет, зависит от нас с тобой и ни от кого больше. Ты любишь меня?» – «Честно, Коля, люблю!» – «Вот и ладушки, будем вместе есть оладушки». – «А не станешь попрекать, что ты у меня не первый?» – «Эка невидаль! Буду счастлив, если окажусь последним». – «Клянусь, верность тебе сохраню до гроба!» Николай улыбнулся: «Вот это здорово!» – «Не веришь?» – спросила Надежда. «Верю». – «А почему же иронично улыбаешься?» – «Вспомнил, как одна находчивая дама ответила упрекнувшему ее мужу: “Да, я давала тебе клятву в верности, но не клялась, что буду верна до гроба”». Надежда смутилась: «Ты все перекраиваешь в шутку». – «С шутками да прибаутками жить веселее». После загса к разговору на эту тему молодые супруги не возвращались.

Через год супружеской жизни Бормотов однажды спросил: «Надюша, когда у нас появится вершина любви?» – «Что?» – не поняла жена. «Помнишь, старую песню: и вершина любви – это чудо великое дети», – шутливо пропел Николай. Надежда потупилась: «Детей у меня не будет никогда». – «Почему? Ты разве больна?» – «Я, Коленька, здорова, как лошадь, но по молодости круто залетела», – густо покраснев, тихо ответила Надя. Бормотов без лишних объяснений тему о детях «закрыл» навсегда. За это, по словам Нади, она стала любить его еще сильнее.

Непонятные странности Николай стал замечать за женой в последние дни. То она испуганно вздрагивала, когда в поселок заезжала черная иномарка, которых расплодилось – хоть отбавляй, то вдруг ей начинало казаться, будто в сумерках под окнами дома кто-то крадучись ходит, то снилась какая-то «чертовщина», вроде сегодняшней.

«Надо потолковать с Надюхой по душам. Только бы не ляпнуть ей чего обидного, как прошлый раз ляпнул насчет “вершины любви”», – заканчивая хозяйскую работу, решил Бормотов. Когда он вошел в дом, завтрак уже стоял на столе, а Надежда в летнем ситцевом платье и кружевном передничке хмуро заваривала чайник.

– Хмуриться не надо, лада… – укоризненно пропел от порога Николай.

Надя виновато улыбнулась ему:

– Не могу избавиться от ночного кошмара.

– Что такое страшное тебе приснилось? – усаживаясь за стол, спросил Бормотов. – Выкладывай, в чем проблема?

Надежда села напротив. Потупившись, помолчала, потом вскинула на мужа невеселые глаза и, вроде бы смущаясь, сказала:

– Во сне, как наяву, видела, будто мой заклятый любовник убил тебя.

– Вадим Морев, что ли?

– До тебя, кроме Вадима, у меня никого не было.

– Морев – не гангстер.

– Плохо его знаешь. Кто тебя с ним познакомил?

– Всеволод Красноперов.

– Это, кажется, биатлонист, который волочится за каждой девичьей юбкой?

– Насчет биатлониста – точно. Что касается волочения, то… вместо юбок нынешние девицы стали носить широкие ремни на узких бедрах, – в привычной манере сказал Бормотов и, сразу спохватившись, посерьезнел: – Не понимаю, Надя, почему ты последнее время, как говорится, сама не в себе.

– Душа болит, Коля.

– Что тебя не устраивает в нашей жизни?

– С тобой я счастлива выше всякой меры. Прошлое меня до ужаса пугает.

– Чего комплексуешь? Ну, ошиблась, залетела… не в свои сани. Не ты первая и не ты последняя. С кем по молодости такого не бывает…

– Наивный ты, Коленька, как ребенок. Неужели ничего не знаешь о Вадиме?

– Зачем мне о нем лишнее знать?

– Затем, что это очень самолюбивый и страшный человек. Удивляюсь, как он отпустил нас живыми из Кузнецка.