Русские лгуны

- Ты посмотри, чтобы он не упал, - сказала она ехавшему с ней кучером мужику.

- Посмотрю, не вывалится, - отвечал тот грубо.

Марья Николаевна подошла к арестантам.

- Ты позволь Александру Иванычу поехать: он устал, - сказала она старшему солдату.

- А если кто из бар наедет да донесут, - засудят!.. - отвечал тот.

- Если барин встретится, тот никогда не донесет - всякий поймет, что дворянину идти трудно.

- И они вон тоже ведь часто ябедничают! - прибавил солдат, мотнув головой на других арестантов.

- И они не скажут. Ведь вы не скажете? - сказала Марья Николаевна, обращаясь ласковым голосом к арестантам.

- Что нам говорить, пускай едет! - отвечали мужчины в один голос, а ссыльная баба только улыбнулась при этом.

Имшин ловко перескочил небольшую канавку, отделяющую березки от дороги, подошел к повозке и сел в нее; цепи его при этом сильно зазвенели.

Марья Николаевна проворно и не совсем осторожно взяла ребенка себе на руки, чтобы освободить подушку Имшину, он тотчас же улегся на нее, отвернулся головой к стене кибитки и заснул. Малютка между тем расплакался. Марья Николаевна принялась его укачивать и стращать, чтобы он замолчал и не разбудил отца.

Когда совсем начало темнеть, Имшин проснулся и зевнул.

- Маша, милая, спроси у солдата, есть ли на этапе водка?

- Сейчас; на, подержи ребенка, - прибавила она и, подав Имшину дитя, пошла к солдату.

- На этапе мы найдем Александру Иванычу водки? - спросила она.

- Нет, барыня, не найдем; коли так, так здесь надо взять; вон кабак-то, - сказал солдат.

Партия в это время проходила довольно большим селом.

- Ну, так на вот, сходи!

- Нам, барыня, нельзя; сама сходи.

- Ну, я сама схожу, - сказала Марья Николаевна весело и в самом деле вошла в кабак. Через несколько минут она вышла. Целовальник нес за ней полштофа.

- Что за глупости - так мало... каждый раз останавливаться и брать... дай полведра! - крикнул Имшин целовальнику.

Марья Николаевна немножко изменилась в лице.

Целовальник вынес полведра, и вместе с Имшиным они бережно уставили его в передок повозки.

- Зачем ты сама ходила в кабак? Разве не могла послать этого скота? сказал довольно грубо Имшин Марье Николаевне, показывая головой на кучера.

- А я и забыла об нем совершенно, не сообразила!.. - отвечала она кротко.

Печаль слишком видна была на ее лице.

Этап находился в сарае, нанятом у одного богатого мужика.

- В этапе вам, барыня, нельзя ночевать; мы запираемся тоже... - сказал Марье Николаевне солдат, когда они подошли к этапному дому. - Тут, у мужичка, изба почесть подле самого сарая: попроситесь у него.

Марья Николаевна попросилась у мужика, тот ее пустил.

- Там барин один идет, дворянин, так чтобы поесть ему! - сказала она хозяину.

- Отнесут; солдаты уж знают, говорили моей хозяйке.

Марья Николаевна, сама уставшая донельзя, уложила ребенка на подушку, легла около него и начала дремать, как вдруг ей послышалось, что в сарае все более и более усиливается говор, наконец раздается пение, потом опять говор, как бы вроде брани; через несколько времени двери избы растворились, и вошел один из солдат.

- Барыня, сделайте милость, уймите вашего барина!

- Что такое? - спросила Марья Николаевна, с беспокойством вставая.

- Помилуйте, с Танькой все балует... Она, проклятая, понесет теперь и покажет, что на здешнем этапе, - что тогда будет?

Марья Николаевна, кажется, не расслышала или не поняла последних слов солдата и пошла за ним. Там ей представилась странная сцена: сарай был освещен весьма слабо ночником. На соломе, облокотившись на деревянный обрубок, полулежал Имшин, совсем пьяный, а около него лежала, обнявши его, арестантка-баба.

Марья Николаевна прямо подошла к ней.

- Как ты смеешь, мерзавка, быть тут? Солдаты, оттащите ее! - прибавила она повелительным голосом.

Солдаты повиновались ей и оттащили бабу в сторону.

- А ты такая же, как и я - да! - бормотала та.

- И вы извольте спать сию же минуту, - прибавила она тем же повелительным голосом Имшину; лицо ее горело при этом, ноздри раздувались, большая артерия на шейке заметно билась. - Сию же секунду! - прибавила она и начала своею слабою ручкою теребить его за плечо, как бы затем, чтобы сделать ему больно.

- Поди, отвяжись! Навязалась! - проговорил он пьяным голосом.

- Я вам навязалась, я? - говорила Марья Николаевна - терпения ее уж больше не хватало. - Низкий вы, подлый человек после этого!

- Я бью по роже, кто мне так говорит, - воскликнул Имшин и толкнул бедную женщину в грудь.

Марья Николаевна хоть бы бровью в эту минуту пошевелила.

- Ничего; теперь все уж кончено. Я вас больше не люблю, а презираю, проговорила она, вышла из этапа и в своей повозочке уехала обратно в город.

История моя кончена. Имшина, как рассказывали впоследствии, там уж в Сибири сами товарищи-арестанты, за его буйный характер, бросили живым в саловаренный котел. Марья же Николаевна... но я был бы сочинителем самых лживых повестей, если б сказал, что она умерла от своей несчастной любви; напротив, натура ее была гораздо лучшего закалу: она даже полюбила впоследствии другого человека, гораздо более достойного, и полюбила с тем же пылом страсти.

- Господи, что мне нравилось в этом Имшине, - решительно не знаю!.. часто восклицала она.

- Стало быть, и героиня ваша лгунья? - заметят мне, может быть, читательницы.

Когда она любила, она не лгала, и ей честь делает, что не скрывала потом и того презрения, которое питала к тому же человеку. За будущее никто не может поручиться: смеем вас заверить, что сам пламенный Ромео покраснел бы до конца ушей своих или взбесился бы донельзя, если бы ему напомнили, буква в букву, те слова, которые он расточал своей божественной Юлии, стоя перед ее балконом, особенно если бы жестокие родители не разлучили их, а женили!

ПРИМЕЧАНИЯ

РУССКИЕ ЛГУНЫ

Впервые напечатаны в "Отечественных записках" за 1865 год (NoNo 1, 2, 4, январь, февраль, апрель).

Работа над рассказами данного цикла начата в 1864 году. Первоначальный замысел "Русских лгунов" был изложен Писемским издателю "Отечественных записок" А.Краевскому в письме от 25 августа 1864 года: "...пишутся у меня очерки под названием "Русские лгуны" - выведен будет целый ряд типов вроде снобсов Теккерея. Теперь окончена мною первая серия: Невинные врали - то есть которые лгали насчет охоты, силы, близости к царской фамилии, насчет чудес, испытываемых ими во время путешествий; далее будут: Сентименталы и сентименталки, порожденные Карамзиным и Жуковским. Далее: Марлинщина. Далее: Байронисты россейские. Далее: Тонкие эстетики. Далее: Народолюбы. Далее: Герценисты и в заключение: Катковисты...

Теперь у меня написано листа на два печатных, а печатать я желал бы начать с генваря. Уведомьте пригоден вам этот труд мой или нет; если не пригоден, не стесняйтесь и пишите прямо"*.

______________

* А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 170.

На основании этого высказывания можно судить, что Писемский рассматривал "Русских лгунов" как продолжение начатой "Фанфароном" серии рассказов под общим заглавием "Наши снобсы". Об этом свидетельствует также и то, что в "Русских лгунах" (рассказы "Сентименталы" и "История о петухе") снова появляется образ кокинского исправника Ивана Семеновича Шамаева, который фигурировал и в "Фанфароне".

В задуманном цикле рассказов "Русские лгуны" писатель намеревался направить удары как против сторонников "чистого" искусства и катковистов самых крайних реакционеров того времени, - так и против революционеров сторонников Чернышевского и Герцена. 21 сентября 1864 года Писемский сообщил Краевскому о завершении первой серии "Русских лгунов": "Вместе с этим письмом я высылаю Вам 1-ю серию "Лгунов" - это пока все еще невинные врали дальнейшую программу я писал уже Вам. Всех очерков, я полагаю, хватит листов на 7 или на 8 печатных... Следующую серию я непременно надеюсь изготовить к генварю и много к февралю"*.