Страница 5 из 16
— Я уезжал.
— Куда?
— На заработки.
— А зачем уезжать? Папа мой не уезжает на заработки. Он дома зарабатывает…
— Папа твой большой человек.
Входят гости, сорокалетние женщина и мужчина, по виду представители творческой интеллигенции. С ними Ляля и Лев, которые вдруг изменились, чувствуют себя бодро, весело. Мужчины подшучивают друг над другом, женщины не отстают от них.
— Старик, подумать только, уже десятая книжка! Это же юбилей! Давай, покажи!
Лев берет из перевязанной шпагатом пачки, которая стоит на полу, небольшую книжку и протягивает Борису. Борис переворачивает книгу и сразу смотрит в конец:
— Пятнадцать листов? Тридцать тысяч — тираж, конечно, не ахти!
— Да, так себе. Вот Сарычев, тот действительно делает…
— Сарычев — да.
— Эти серьги тебе идут, новые? — спрашивает Ляля Вику.
— Что ты, шутишь? Еще зимой купила. Три тысячи, — отвечает Вика.
— Зимой — уже старые, ну Знаменские, ну Знаменские!
— Давай расписывайся, — говорит Борис Льву.
— Сарафанчик от «Левиса»? — оказывает ответную любезность Вика, приглядываясь к фирменному знаку.
— О-о, ублажил, друг! — говорит Борис, пряча книжку в свою молодежную спортивную сумку, заодно вываливая оттуда на стол консервные банки с пивом. На столе уродливо торчит литровая бутыль-бомба, «Южное», не допитое Васей. Борис, как кролик, быстро-быстро моргает, глядя на вино. Лев тоже, чуть косясь на бутылку, берет в руки одну из красивых банок.
— Баварское? Прекрасно! У меня тоже кое-что припасено.
Лев направляется к буфету и вынимает черную красивую пузатую бутылку и ставит на стол, подальше от «Южного».
— Мужики, мужики, — тараторит Ляля, — сейчас буду стол делать.
Она вдруг видит бутыль-бомбу и чуть в обморок не падает. Кончиками двух пальцев берет ее, брезгливо морщась: «Фу, гадость!», относит в тот угол, где сидят Вася с Ксюшей, и ставит на пол.
— Иди руки мыть и переоденься, потом будешь есть и рисунком заниматься! — приказывает она Ксюше.
— Ну ладно, я скоро приду и покажу тебе свои рисунки, а ты пока не скучай без меня, — говорит Ксюша.
Вася остается один со своей бутылью-бомбой. Ляля накрывает на стол. Лев и гости увлеченно разговаривают между собой. Вася ушел в себя и не слышит их разговоры. Теперь все расположились вокруг журнального столика, на котором коньяк, пиво в жестянках, бутерброды с икрой и балыком, фрукты и кофе. Лев гостеприимно наполняет рюмки.
— А где Вася? Вася, что ты там сидишь, присоединяйся к нам! — зовет Лев.
Гости оглядываются на Васю, словно впервые заметив его, и снова занимаются приготовлениями. Вася подходит со своей бутылкой, поставив ее перед собой на край стола, садится.
— Вася? Очень приятно. Коньячка не отведаете?
— Нет, спасибо, я вина, — Вася булькает в стакан. — Не буду мешать, а то утром голова болит. И вообще, я не люблю коньяк «Наполеон». А вы не хотите «бормотухи»?
— Нет, увольте! Это вы сами! — хихикает Борис.
— Вася, и впрямь, оставь свое вино! — просит Лев. Все чокаются, все протягивают свои маленькие хрупкие рюмки, а Вася — свой большой граненый стакан.
— Вася у нас со стройки, а там, как известно, предпочтение отдают не столь изысканным напиткам, — говорит Ляля.
— Период адаптации?
— В принципе, нужно ли адаптироваться? Мне кажется, каждый должен оставаться самим собой и на своем месте.
— Вопрос сложный.
— Звонил Алеша из Москвы.
— Да? Идет статья?
— В ноябре. Не думаю, что после нее Петров останется в плане.
Борис и Лев, довольные, хихикают.
— Старик звонил, интересовался. Позвоню завтра.
— Звони, конечно, обрадуй!
— Как твой Коля? — спрашивает Вика Лялю на ухо.
— Дала отставку.
— Так быстро?
— Ах, надоел.
— Смазливенький был…
— Да, в нем была «вечная женственность русской души».
— Это что, Бердяев?
— Да, Бердяев.
— Это не Бердяев! — встревает в разговор Вася. Все замолкают, поднимают головы, соображая, откуда идет этот голос, из какого космоса, кто это говорит, о чем, зачем?! Потом соображают: ах, это же Вася! Разве он еще тут?
— Это сказал Розанов, а Бердяев привел его слова в книге «Судьба России».
Вася снова уходит в себя. А они возвращаются к прерванному разговору.
Держа в руке яблоко, Вика читает:
— Неверно! — перебивает ее Вася. — И нежно-горьковатый мускус…
— И нежно-горьковатый мускус, —
продолжает Вика,—
— Не яростной, а гибельной, — поправляет Вася.—
— Какой образованный юноша! Кто это? — спрашивает Борис.
— А это Вася! Мой ученик! — с оттенком гордости отвечает Лев. — Ребята, познакомьтесь! Вася подает большие надежды! Пишет талантливую прозу.
— Настолько талантливую, что пока не печатают? — по-доброму подтрунивает Борис.
— У него все впереди, всему свое время.
— Когда вы освободите место для нас!
— Вася из деревни, но успешно осваивается в городе, все-таки уровень культуры разный.
Вася молча смотрит на Льва. Лев понимает, что сморозил. Вася медленно встает.
— Да, я талант, а вы, вы кто такие? Вот вы, вы, кто такие? Лев Сидорович, я наконец понял, кто вы такой!
Все ошарашены. Вася встает и тычет пальцем им в лицо.
— Лев Сидорович, я наконец понял, кто вы такой, и рад, что понял!
— Ну скажи, кто же я по-твоему?
— Соглашатель! Почему вы не пишете проблемных вещей?
— У меня нет такого темперамента, скажем, как у Шукшина или у тебя. И потом, я считаю, что делаю полезное дело.
— Не делаете! Потому что вы ремесленник. А я считал вас своим учителем, другом. Я хочу порвать с вами, пока не заразился вашим прагматизмом, конформизмом!
Лев усмехается, иронично.
— Да не надо рвать, зачем? Ты садись.
— Я вам еще не надоел? — удивленно спрашивает Вася.
— Нет, интереснее становится.
— Вы лишены мук и совести художника, вы не страдаете от душевного разлада!
— Ты меня не знаешь, как можешь об этом судить?
— Я читал ваши книжки. Вы бездарны. Прощайте! Вася берет свой «дипломат» и под презрительными взглядами идет в прихожую обуваться.
— Дядя Вася, ты уже уходишь? — к нему подбегает Ксюша. — А рисунки мои не будем смотреть? Дядя Вася!
— В другой раз, Ксюша, ладно?
Дверь захлопывается.
— Ксюша, вернись!
— Хам какой-то! Надо бы ему преподнести урок! — возмущается оскорбленный Борис.
— Не надо, пусть уходит, — отвечает грустный Лев.
— Явился с этой своей бутылкой! — говорит Ляля. — Как будто мало подворотен! Лев, сколько раз я тебе говорила, отвяжись от него!
— Прет в литературу всякий плебс! — возмущается Борис.
— Я всегда знала, чувствовала, что он что-то выкинет, а Лев хочет выглядеть демократичным!