Конец митьков

Однажды в Нью-Йорке пиццу и кофе мне купил.

И повторю главное: в 1984—1986 годах, в фазе подъема, Митя был верным товарищем. Он защищал интересы всех «Митьков», как единого целого, — вовсе не подразумевая, что этим он свою собственность защищает; защищал конкретных людей, если их выставком ТЭИИ обижает, — ведь Митин авторитет у руководства ТЭИИ был весомее, нежели у кого-нибудь иного из «Митьков».

(Как взялся хвалить Митю, так и не остановиться. А между тем безукоризненно незаинтересованный свидетель пишет мне о тех временах (имени корреспондента разгласить не могу — вдруг Митя прочитает?):

На одной выставке «Митьки» сами, без выставкома формировали свою экспозицию. Работу Бориса Козлова Митя не повесил, а потом красочно расписывал ему, с каким отвращением ее отвергли члены выставкома. Митя, чтобы держать своих в повиновении и темноте, все время создавал образ врага, клевеща на многих.

Ну что я могу сказать на это свидетельство? Я говорил: в те годы Митя ко мне был повернут своей лучшей стороной; описанный образ его действий, типичный для последующих лет, мне был незаметен.)

Митя делился покупателями! — то есть, когда у него покупали картины, он советовал покупателю сходить к остальным членам группы.

И само собой, Митя неукоснительно являл собой демонстрационную модель митька, тонко соблюдая пропорцию привлекательных и отталкивающих черт, скрывая особенности совсем уж немитьковские.

До самых последних лет я с Митей в компании рядом садился — интересно с ним, у нас есть условные знаки, жесты, непонятные для остальных цитаты. Больше эти жесты и цитаты не пригодятся... И не поприветствовать никого по-митьковски... Попробовал жену научить — не умеет, машет руками без толку. (Так и слышу саркастическую реплику Флоренского: ясно, началась «пятиминутка жалости». Да, Шура, да! Может, где-нибудь и надо сдержаться, но в книге «Митьки» всегда есть место абстрактно-жалостливым байкам.)

А как он ел! Всякий раз, оказавшись в ситуации излишне обильного застолья, я с сожалением думаю: эх, Мити нет! Вспоминаю его пищевые прибаутки для таких случаев, как он глухо, с тихим гневом сообщает: «Родители мои голодали... — голос повышается, гнев рокочет уже рядом, — дети мои голодают... — и вдруг светло и радостно: — так пусть хоть я покушаю хорошо!» (Опять обидеть норовлю... да не упоминал он про детей в данном случае.)

Снится иногда Митя — веселый, хороший, как раньше. Хочу к нему подойти и никак: охранники не подпускают... А что? Вполне может Митя попросить по-дружески: «Валентина Ивановна!.. Охранничков бы митькам... Побольше... Детки плачут: папа, папа! Дай охранничков!»

34. Воспитание Дмитрия Шагина

Когда я поверхностно скольжу по воспоминаниям, представляется: был хороший, веселый Митя, выдающийся собутыльник и надежный товарищ. Вдруг что-то случилось.

Что случилось? Ну, перестройка случилась, потом капитализм. «Купи два говна, получишь третье говно бесплатно!» — а на это нужны средства, нужно заботиться о завтрашнем дне. Если читатель к тому склонен, он может предпочесть общественно-политические причины Митиной трансформации; подходит и объяснение детского психотерапевта:

Один раз уступив незаконному требованию, поддавшись чувству жалости, вины, или просто потому, что так проще, вы даете вашему малышу впервые почувствовать реальную власть над человеком. Всякая власть развращает. <...> Он обучается новой для себя модели отношений, основанных на шантаже. Эта модель может ему понравиться, как нравится наркотик, потому что дает почти мгновенный результат, а значит — возможность быстрого и легкого самоутверждения. Постепенно навыки неигрового, открытого общения вытесняются привычкой манипулировать. Пропасть между маленьким человеком и миром растет (Ю. Иевлев).

Так что был, был веселый Митя, который ко всему миру был повернут лучшей стороной, а затем тронулся, как ледокол, в избранном, еще непонятном для окружающих направлении.

Человек не рождается манипулятором. Он учится, вырабатывает у себя способность манипулировать людьми, чтобы избежать неприятностей и добиться желаемого, причем вырабатывает он эту способность бессознательно. <...> Друзьям манипулятора требуется подчас немало времени, чтобы разобраться, что к чему... (Э. Шострем).

И пошло-поехало: «Посеешь поступок — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу».

С 1988 года Митя стал ударными темпами осваивать способность манипулировать людьми. Для начала он, неплохо владея техникой гипноза, сам себя загипнотизировал: группа как называется? «Митьки». А книга «Митьки» про кого? Про Дмитрия Шагина. А Дмитрий Шагин — вот он я; следовательно, и книга, и группа — это я, такой ценный.

Чтобы навсегда очистить совесть, Митя стал себя накачивать, сам себе доказывать, насколько слабо его братки понимают правильное соотношение сил Он проинформировал меня, что Флореныч — сопляк, пешком под стол ходил, когда Митя уже великим художником был, «дядей Митей» робко называл. Вырос и сразу предателем стал, рисует как курица лапой, а в Союз художников по блату пролез, чтобы не работать нигде, пока мы, честные художники, по котельным здоровье гробим.

Флоренскому Митя объяснил, что вывел Шинкарева в люди, познакомил со всеми, а без Мити Шинкарев вообще никто и звать его никак. (Митя действительно очень любит торжественно знакомить уже заведомо знакомых людей — вот именно чтобы потом счет выставлять.)

Про митьков низшего и среднего звена и говорить нечего.

В 1990 году Игорь Чурилов купил дачу. В том году мода была дачи покупать, и Митя купил, и я чуть было не купил.

Митя пришел ко мне торжественно, как к соратнику по борьбе. С серьезным разговором на уровне заседания политбюро.

— Слыхал?

— Про что?

— Уже Чурилов купил дачу за... тысяч! (Сумму не помню, но много.)

— Ну... молодец.

— Давай-ка без юмора, дело серьезное: если Чурилов купил, то, значит, мы не купили! Он, выходит, за наш счет купил!

— Ты же тоже купил дачу?

— Сравни, какую я купил дачу, и какую Чурилов!

— Ну купил, на свои же деньги купил.

— Так, минуточку, а деньги-то откуда?

— Картины продал.

— Во-о-от... Именно. Так, значит, мы не продали. Покупают-то что? «Митьков»! Вместо нас купили Чурилова.

Митя говорил долго и без шуток, даже кричал гневно, полностью разъяснив свое видение ситуации. Он имел в виду, что группа «Митьки» за свою высокую напористость заслужила от человечества большие блага, каковые уже и стали понемногу на счет группы поступать. Однако счет этот юридически не оформлен, что открывает путь анархии, произволу, всяческим беспорядкам. (Кстати, действительно, захожу в 1989 году в «Лавку художника», продавец мне с гордостью: «У нас и митьки есть!» — и показывает пошлые, унылые картины неизвестных мне людей. «Какие же это митьки?» — «Так назвались...») Вон такое крупное благо, как дача, хапнул Чурилов, митек низшего и среднего звена, значит, членам политбюро «Митьков» достанется благ гораздо меньше, чем положено. Митя же, будучи борцом за справедливое и честное распределение, размышлял, как исправить ситуацию.

А как исправить? Чего он хотел: просто накапливал праведный гнев — или ждал, чтобы ему дань платили, как побежденные победителю? А еще лучше, чтобы все блага, выделенные человечеством на группу «Митьки», поступали в одно и только одно место: самому справедливому и честному. Но до этого было еще далеко.

35. Митьки в Европе

 Митя прямо излагал свое мнение о порядке распределения благ, манипуляция была мелкой: всего-то внушал мне уверенность, что мы с ним — ну, пока, ладно, и Флоренский тоже, политбюро, — и есть митьки, нам все и положено, а не всяким... тушканчикам, что даром митьковский хлеб едят.