Конец митьков

Годы спустя я узнал происхождение этих книг. Это Коля Решетняк, наш товарищ из Нью-Йорка, прислал Мите несколько ящиков книг с письмом: «Раздай всем браткам; если чего не хватает — пришлю еще». Коля мог слать и слать, он на службе имел возможность отправлять эти посылки бесплатно. (Решетняк внес поправку: он не «имел возможность», бесплатная рассылка книг составляла его служебную обязанность.) Лет через пять Коля и мне послал книг, и «На весах Иова» прислал, да дорого яичко к Христову дню... Пошли совсем другие времена, не до Шестова стало. Так до сих пор и не прочитал.

28. Митьки и Винни-Пух

Мой знакомый, Сережа Архипецкий, которому я дал почитать только что написанную главу «Собирательство», отозвался:

— Да, смотри-ка, я и не знал, что Митя настолько интересный человек...

— Чем это?

— Понимаешь, я-то всегда заставал, когда он говорит одно и то же, скучновато... Типа добрый очень. А как он, оказывается, тонко умеет сказать: когда косуху выпрашивал, картины продавал.

— Так это литература.

— Вот я и говорю: жаль, не довелось видеть, когда он так красиво дело ведет.

— Сережа, ты что? Я сейчас, при тебе это написал! Ты думаешь, у меня на диктофоне все записано? Я у Сушко под кроватью с диктофоном прятался?

— Ну... Не знаю, а тогда...

— Я спросил у Сушко: откуда у Мити косуха взялась? Он отвечает: заволок в магазин, заставил купить — это всё, что я знаю достоверно. Остальное, все эти разговоры — смоделированы. То есть, ну как... В сущности, он такой... Но это — мой Митя, я так и пишу: «Характер у моего Дмитрия Шатана хороший».

Архипецкий поскучнел:

— Да, действительно.

Конечно неинтересно — а, просто выдумал... Но и я хорош: предупреждаю, что сухо излагаю факты, а сам опять засунул Дмитрия Шагина в мир художественных образов. Там жесткие законы; чтобы персонаж существовал, он должен быть интересен и обаятелен, пусть отрицательным обаянием, иначе его нету. В реальном мире формула существования не так проста. С картезианским «мыслю, следовательно, существую» — это еще сильно поспорить можно, вот Кьеркегор отстаивает «верую, следовательно, существую»; Шопенгауэр, конечно, предпочтет «страдаю, следовательно, существую». Для художественного персонажа формула однозначна: интересен, следовательно, существую.

Книга «Митьки» слишком тесно связана с реальностью, как в запутанном фантастическом фильме — «Матрице», «Газонокосильщике». Только что имел в виду реального Митю, глядь, а это уже художественный персонаж Митя, причем реальный Митя много лет утверждает, что художественный персонаж Митя — это и есть самый реальный Митя.

Бывает, что артиста в народе начинают называть именем его основного персонажа: «Мухомор», «Дукалис», «Ихтиандр», «Ошпаренный». Артист, когда входит в роль, действительно способен пожить жизнью своего персонажа, подумать за него. Но я сомневаюсь, что, например, артист Юрий Кузнецов охотно откликается на кличку Мухомор или требует себе привилегий полковника милиции, — нет, он отчетливо знает разницу между собой и Мухомором.

А вот «Дмитрий Шагин» из книги «Митьки» принадлежит к такой разновидности персонажей — как д'Артаньян, Чапаев, Винни-Пух, — у которых и имя такое же, как у реального прототипа; манеры, социальный статус — все такое же. Немудрено запутаться, тем более что подсознательно хочется быть и тут и там, жить в реальном мире, а пользоваться славой и привилегиями художественного персонажа.

Оно и понятно, художественным персонажем быть неплохо, у него даже нравственные законы сильно облегченные — такой он хороший.

Возьмем плюшевого медведя Винни-Пуха. Первые же действия Винни-Пуха в книге у любого вызвали бы раздражение и антипатию, если бы имели место в реальности (впрочем, в реальном мире он вообще никаких действий не совершает). Потерпев неудачу с нелепой попыткой кражи меда у пчел, Винни-Пух приходит к приятелю Кролику и начисто его обжирает.

Пух встал из-за стола, от всей души пожал Кролику лапу и сказал, что ему пора идти.

— Уже пора? — вежливо спросил Кролик. <...>

— Ну, — замялся Пух, — я мог бы побыть еще немного, если бы ты... если бы у тебя... — запинался он и при этом почему-то не сводил глаз с буфета. <...>

— Ну, всего хорошего, если ты больше ничего не хочешь.

— А разве еще что-нибудь есть? — с надеждой спросил Пух, снова оживляясь.

Кролик заглянул во все кастрюли и банки и со вздохом сказал:

— Увы. Совсем ничего не осталось.

— Я так и думал, — сочувственно сказал Пух, покачав головой. — Ну, мне пора[4]*.

После этой жесткой, неартистичной акции собирательства растолстевший Винни-Пух застревает в двери, обвиняя в случившемся Кролика («Вот что происходит, когда экономят на парадных дверях, — сердито буркнул Пух»). С ним валандаются, утешают его, Кристофер Робин целую неделю развлекает его чтением книг. Наконец, усилия многих лиц освобождают Винни-Пуха:

Кивком поблагодарив друзей, он с важным видом продолжил прогулку по лесу, что-то гордо побубнивая себе под нос.

Кристофер Робин с нежностью посмотрел ему вслед и ласково прошептал:

— Ах ты, глупенький мой мишка!

Вот так: ни спасибо, ни до свидания, что Кристофер Робин воспринимает с нежностью.

Да потому что Винни-Пух могучий, дико обаятельный художественный персонаж. Хотя создан он все же Аланом Александром Милном, для Кристофера Робина это «мой мишка», мой художественный персонаж, поэтому любовь безусловна, не зависит оттого, высокий у Винни-Пуха моральный облик или с гулькин нос. Интерес, который вызывает вымышленный персонаж, пропорционален его насыщенности, полнокровию, а не моральному облику. (И уж совсем трудно рассчитывать на трезвое отношение автора к своему детищу. «Мадам Бовари — это я», — говорил Флобер про особу, от которой в реальном мире любой старался бы держаться подальше.)

В реальном мире Винни-Пуху трудно настричь купонов со своего художественного могущества, он не может, подобно Дмитрию Шагину, объявить, что он сам по себе такой очень ужористый плюшевый медведь, от этого все обаяние, а то, что понаписано Милном, все эти приключения... Ну записал, как Эккерман про Гёте, так на это еще и «подобидиться» можно.

Хотя наверняка реальный плюшевый медведь Винни-Пух после выхода книги сильно приподнялся, сидит сейчас в доме-музее Алана Александра Милна в красном углу, за пуленепробиваемым стеклом. Едут на него посмотреть со всего мира. Так что за Винни-Пуха можно не беспокоиться, свою пайку фимиама он получил.

(Простая и по существу правильная схема колеблется и приходит в смятение, если копнуть чуть глубже. Да нет никакого дома-музея Алана Александра Милна с Винни-Пухом в красном углу. Потому что в этом доме впоследствии произошли события, привлекшие еще больший общественный интерес: здесь поселился один из основателей группы Rolling Stones Брайан Джонс. В 1968 году Джонс, прихваченный с наркотиками, заявил, что они принадлежат предыдущим обитателям дома — надо понимать, Кристоферу Робину, Винни-Пуху и всем-всем-всем. После этого жизнь знаменитого музыканта не заладилась. К нему торжественно приезжают Мик Джеггер, Кит Ричардс и Чарли Уоттс, чтобы уведомить своего братка, придумавшего само название Rolling Stones, об увольнении из группы, вступившей в свою акматическую фазу. Отступные Джонсу дали громадные, чтобы на всю жизнь хватило, — впрочем, жизни ему оставалось меньше месяца. По заключению экспертизы, смерть последовала по неосторожности. Печень и сердце погибшего были сильно деформированы в результате злоупотребления алкоголем и наркотиками. Джеггер и Ричардс на похороны Брайана Джонса не пришли, а Уоттс был. В доме, где Милн написал «Винни-Пуха», ныне располагается дом-музей Брайана Джонса.

4

Здесь и далее цит. по изд.: Милн А.А. Винни-Пух и все-все-все. Пересказ Б. Заходера. М.: Детская литература, 1986.