Страница 3 из 15
Сейчас перовский ландшафт походил на проснувшегося после вечеринки человека, которому необходимо как можно скорее привести себя в порядок. Все было каким-то неряшливым, неухоженным, несчастным, алчущим лучшего и обретающим его. Проходя через двор дома Ларисы, я услышал истерично громкий разговор двух маргинальных личностей: мужика с толстовской бородой и выпученными глазами и тетки с лицом, в чьи поры грязь, казалось, въелась навсегда. Мужчина сидел на скамейке довольно вальяжно, видно было, что он еще не очень пьян и наслаждается своим авторитетом в кругу себе подобных; существо женского пола расположилось на краешке и заглядывало в воспаленные глаза собеседника заискивающе.
Мужик басил:
– В чем я был не прав?
Дама вторила ему:
– Ты во всем был прав. Во всем, – и качала головой с грязными лохмами.
Но он театрально не удовлетворялся ее покорностью и не унимался:
– В чем я был не прав?
Дальше я уже не расслышал. Они были частью того безнадежно печального мира, от которого каждый нормальный человек пытается отгородиться непроницаемой стеной. Вряд ли эти эмоциональные собеседники что-нибудь слышали о готовящемся референдуме в Луганске и Донецке… Какое милое у нас тысячелетие на дворе… Едва ли Пастернак это писал про них… Моя мама обожала Пастернака и всегда пыталась привить это обожание мне. У нас дома в книжных шкафах стояли почти все его переиздания. Разного цвета и толщины корешки… Иногда скромные, а иногда аляповатые… Зачем матери столько книг Пастернака, я не знал. Может, неудовлетворенная в детстве страсть к коллекционированию… Или просто неудовлетворенность жизнью…
Метро, как всегда в этот час, кишело народом. Люди спешили куда-то, нервничали из-за очередей к билетным автоматам, старались как можно быстрее втиснуться в вагоны, заполненные под завязку, а потом хмуро ждали своей остановки, боясь пропустить момент, когда надо будет пробираться ближе к выходу. Час пик! Ахиллесова пята больших городов. А в Москве уже не пята, а какая-то неизлечимая гангрена на органах, отвечающих за перемещение народа. Есть еще и пресловутые пробки. Но это для тех, кто хочет ощущать себя покруче.
Я не умею водить машину. Многие мои коллеги-мужчины относятся ко мне из-за этого с тайным презрением. Но мне все равно. В метро хоть и не всегда удобно, зато риск непредвиденных опозданий сводится к нолю.
Сегодня, как и вчера, как и десять дней назад, ничто в Москве не напоминало, что совсем недавно мы стали больше на целый Крым. Люди боролись за жизнь в большом муравейнике и не размышляли о том, кто их в этот муравейник поместил.
От метро «Парк культуры» до мрачновато-серого и безнадежно казенного здания АПН, где располагался наш канал, мне пришлось идти очень быстро, почти бежать, чтобы успеть к началу смены. Опоздания у нас караются строжайшим образом. Никакие оправдания не принимаются. Медиа – это как армия. У каждого свой маневр. И исполнять его нужно строго, без самодеятельности.
Привычно показав бесконечно напускающему на себя деловитую строгость охраннику пропуск, я устремился к лифту, чтобы подняться в офис одного из информационных сердец страны – телеканала «Ньюс». Выйдя на нашем этаже, попадаешь в другой мир.
Люди перемещаются, на первый взгляд, хаотично, но у каждого своя миссия: кому-то надо встретить гостей, кто-то спешит к рабочему столу, а кто-то в монтажную или на выезд. Секретарши переносят туда-сюда бумаги и кофейные чашки, и все при этом изображают такую занятость, что не обращают друг на друга никакого внимания, и только боязнь столкнуться лбами заставляет все же замечать сослуживцев. Я на ходу обмениваюсь со знакомыми короткими приветствиями и прохожу на свое рабочее место. Классический офисный «триумвират»: компьютерный стул, компьютерный стол и сам компьютер.
Большой зал, или, как его теперь называют, «ньюсрум», пахнет по-особому. Наверное, люди, напряженно выискивающие новости в мировых информационных агентствах и транслирующие в эфир, выделяют ни на что не похожие запахи, которые тут же смешиваются с ароматами разных парфюмерий, офисного пота и казенной мебели.
Мой сослуживец Коля Васькин поднимает руку, приветствуя меня. Это любопытный персонаж. Один из немногих на канале, кого я выделяю. Что-то есть в нем такое, что делает общение с ним легким и ни к чему не обязывающим. В отличие от прочих сотрудников «Ньюса» он, как мне кажется, не утратил живости и не превратился в робота, постоянно ожидающего нажатия начальственной кнопки. Внешностью он тоже отличается незаурядной. Его худоба какая-то острая и интеллигентная. И это при том, что больше всего он любит поглощать пиво и торты. Коля должен был бы давно превратиться в толстяка, но этого не происходит. Кулачок у него маленький, но рука жилистая, с напряженным синими венами; лицо бледноватое, но не болезненное.
– Привет. Как ты? – Вопрос, в наше время почти никогда не предполагающий подробного ответа, но показывающий, что у спрашивающего вполне лояльное отношение к тому, у кого он этим интересуется.
– Терпимо. – Таким ответом я демонстрирую, что все в порядк, е за исключением того, что в общем в мире все довольно дерьмово.
– Ты только пришел? Взмыленный весь…
– Да. Уф… Едва не опоздал.
– Так ты же не за рулем вроде? В пробках не стоишь.
– Ну и что? Те, кто пользуется общественным транспортом, тоже иногда задерживаются.
К разговору начали прислушиваться наши доблестные сослуживцы.
– Ладно, не кипятись. Это не так важно. Ты, похоже, не знаешь, что произошло. – Коля чуть прищурился, будто пытался лучше разглядеть мою реакцию.
– И что же?
– Демину уволили.
– Что? Не шутишь?
– Какие уж тут шутки…
Эта была действительно поразительная новость.
Нина Демина – знаменитая ведущая вечерних новостей, красавица, лицо канала. Можно было представить, что начальство расстанется с кем угодно, только не с ней. Ее позиции выглядели незыблемыми. Она была едва ли не самый популярной телеперсоной в стране и неизменной героиней светских хроник. Ее муж Федор Демин – известный продюсер, один из основателей музыкального вещания в стране. У них счастливейший брак и двое очаровательных сыновей. Условно мы были коллегами, но все мое общение с ней сводилось к вежливым приветствиям при крайне редких встречах и обменом ничего не значащими репликами. Иногда мне было любопытно, известно ли ей, кто мой отец? Но не спрашивать же ее об этом! Совсем недавно я листал оставленный Ларисой на столике в гостиной журнал «Семь дней», где наткнулся на умильно-сладкий материал о семействе Деминых. Текст изобиловал постановочными фото в разных интерьерах. На каждой из них Нина безмятежно, с беспрекословной уверенностью в своем будущем улыбалась, обнимая то мужа, то детей. Кстати, Лариса, заметив, что я остановил взгляд на журнальной странице с Нининой фотографией, отвесила по ее поводу пару язвительных замечаний. Видимо, она запомнила, как на нашем новогоднем корпоративе, куда я в этом году впервые явился не один, а с Ларисой, в один момент я и Нина оказались вместе около столика с бутылками. Она попросила налить ей вина, что я с удовольствием исполнил. После этого мы поболтали несколько минут о том, что вечеринка в этот раз удается на славу. Лариса тогда отходила в дамскую комнату. Когда вернулась, я познакомил ее с Ниной. Девушки не улыбнулись друг другу и даже не покивали. Обе они очень красивы… Нина тогда почти сразу удалилась… Потом Лариса предъявила мне, что я как-то слишком уж нежно разглядывал нашу ведущую… Я только посмеялся в ответ. Она не унялась и продолжила возмущаться. По ее мнению, Нина вела себя со мной на той вечеринке очень не скромно. Я, помню, покрутил пальцем у виска… Чего только не выдумает девушка с обостренным чувством собственности!
– Ты вчерашний деминский эфир не видел? – Васькина увлекала возможность первым сообщить мне сенсацию.
– Нет.