Страница 6 из 23
Глава VII. Как я добрался до дома
Что касается меня, то я помню только, что натыкался на деревья и спотыкался в кустарнике. Надо мой навис невидимый ужас марсиан. Этот безжалостный тепловой меч, казалось, взмахивал, сверкая над головой, прежде чем обрушиться и уничтожить меня. Я выбежал на дорогу между перекрестком и Хорзеллом и побежал к перекрестку.
Скоро я изнемог от волнения и быстрого бега, пошатнулся и упал около дороги, невдалеке от моста через канал у газового завода. Я упал и лежал неподвижно.
Пролежал я так, должно быть, довольно долго.
Я приподнялся и сел, недоумевая. В течение минуты я не мог понять, как я сюда попал. Недавний ужас точно спал с меня, как одежда. Шляпа пропала, и воротничок соскочил с запонки. Несколько минут назад передо мной были только неизмеримая ночь, пространство и природа, моя беспомощность, страх и близость смерти. Теперь все сразу переменилось, и мое настроение было совсем другим. Переход этот совершился незаметно. Я стал снова самим собой, таким, каким я бывал каждый день, обыкновенным скромным горожанином. Пустырь, мое бегство, летучее пламя казались мне теперь сном.
Было ли это все на самом деле? Это казалось мне невероятным.
Я встал и пошел по крутому спуску моста. Моя голова плохо работала. Мои мускулы и нервы расслабились. Я пошатывался, как пьяный. Над аркой моста поднялась чья-то голова, и показался рабочий с корзиной. С ним шел маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним – и не смог. Я только ответил на его приветствие каким-то бессвязным бормотанием и прошел дальше через мост.
Около арки Мэйбюри поезд – волнистая полоса белого огненного дыма и длинная гусеница светлых окон – пронесся к югу – тук-тук, тук-тук – и исчез. Кучка людей разговаривала у ворот одного из домов, составлявших так называемую Восточную Террасу. Все это было так реально, так знакомо. А там, в поле… Это было так невероятно, фантастично. «Нет, – подумал я, – этого не могло быть».
Вероятно, я не совсем нормален и чувствую не так, как все люди. Иногда я страдаю от странного чувства. отчужденности от самого себя и от окружающего мира. Я как-то извне наблюдаю за всем, откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне житейской борьбы, вне ее трагедий. Это ощущение было очень сильно у меня в ту ночь. Все это было резким контрастом моему сну. Здесь такая безмятежность, а там, меньше чем за две мили, – стремительная, летучая смерть. Газовый завод шумно работал, и все электрические лампочки горели. Я остановился подле разговаривающих.
– Какие новости с пустоши? – спросил я.
У ворот стояли двое мужчин и одна женщина.
– Что? – переспросил один из мужчин, оборачиваясь.
– Какие новости с пустоши? – повторил я.
– Разве вы сами там не были? – спросили они.
– Люди, кажется, совсем поглупели с этой пустошью, – сказала женщина из-за ворот. – Что они там нашли?
– Разве вы не слышали о людях с Марса? – сказал я. – О живых существах с Марса?
– Довольно, хватит с нас, – ответила женщина из-за ворот. – Спасибо.
И все трое засмеялись.
Я оказался в глупом положении. Раздосадованный, я попытался рассказать им о том, что видел, но у меня ничего не вышло. Они только рассмеялись над обрывками моих фраз.
– Вы еще услышите об этом! – крикнул я и пошел домой.
Я испугал жену своим видом. Прошел в столовую, сел, выпил немного вина и, собравшись с мыслями, рассказал ей обо всем, что видел. Обед, уже холодный, был подан, но мы не обращали на него внимания.
– Только одно хорошо, – заметил я, чтобы успокоить перепуганную жену. – Это самые неповоротливые существа из всех, которых я когда-либо видел. Они могут ползать в яме и убивать людей, которые подойдут к ним близко, но они не смогут оттуда вылезти… Но как они ужасны!..
– Не говори об этом, дорогой! – воскликнула жена, хмуря брови и кладя свою руку мне на плечо.
– Бедный Огилви, – сказал я, – подумать только, что он лежит там мертвый!
Я заметил, как моя жена побледнела и перестал говорит об этом.
– Они могут добраться сюда, – повторяла она.
Я настоял, чтобы она выпила вина, и пробовал разубедить ее.
– Они еле-еле могут двигаться, – сказал я.
Я стал успокаивать и ее, и себя, повторяя все то, что говорил мне Огилви о невозможности для марсиан приспособиться к земным условиям. Особенно я напирал на затруднения вследствие разницы в силе тяготения. На поверхности Земли сила тяготения втрое больше, чем на поверхности Марса. Всякий марсианин поэтому будет весить на Земле в три раза больше, чем на Марсе, между тем как его мускульная сила не увеличится. Его тело точно нальется свинцом. Таково было общее мнение. И «Таймс» и «Дейли телеграф», например, писали об этом на следующее утро, и обе упустили из вида, как и я, две особенности, компенсирующие это влияние.
Атмосфера Земли, как мы знаем теперь, содержит гораздо более кислорода и гораздо меньше аргона (в каком бы то ни было виде), чем атмосфера Марса. Живительное действие этого избытка кислорода на марсиан было, бесспорно, сильным противовесом увеличившейся тяжести их тела. Затем мы упустили из виду, что при своей высоко развитой технике марсиане могли обойтись и без мускульных усилий.
Но я не знал обо всем этом в то время, и потому мои доводы против шансов пришельцев оказались несостоятельными. Под влиянием вина и еды, чувствуя себя в безопасности за своим столом и успокаивая свою жену, я и сам понемногу осмелел.
– Они сделали большую глупость, – сказал я, передвигая свой стакан вина. – Они опасны, потому что, наверное, обезумели от страха. Может быть, они совсем не ожидали найти живых существ, особенно разумных живых существ. Одна хорошая бомба в яму, в крайнем случае, и все будет кончено.
Сильное возбуждение вследствие пережитых волнений обострило, без сомнения, мои чувства. Я и теперь необыкновенно ясно помню этот обед. Нежное и встревоженное лицо моей дорогой жены, смотрящее на меня из-под розового абажура, белая скатерть с серебром и хрусталем (в те дни даже писатели-философы могли позволить себе такую маленькую роскошь), темно-красное вино в моем стакане – все это запечатлелось в моем мозгу. В конце стола сидел я, куря папиросу, сожалея о необдуманном поступке Огилви, и доказывал, что марсиан нечего бояться.
Так какой-нибудь солидный додо на острове Святого Маврикия, чувствуя себя полным хозяином своего гнезда, мог обсуждать прибытие проголодавшихся безжалостных моряков.
– Завтра мы с ними разделаемся, дорогая.
Я не знал тогда, что за этим последним моим обедом в культурной обстановке последуют ужасные, необычайные события.
Глава VIII. Ночью в пятницу
Самым необычайным из всего того странного, чудесного, что произошло в ту пятницу, кажется мне полная беззаботность нашего общественного строя перед лицом тех событий, которые должны были перевернуть его в корне. Если бы вы в пятницу ночью взяли циркуль и описали круг радиусом пять миль вокруг песчаных ям Уокинга, то, сомневаюсь, нашли ли бы вы хоть одного человека за его пределами (кроме разве родственников Стэнта и родственников трех-четырех велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на пустоши), чьи чувства и привычки были бы нарушены пришельцами. Разумеется, многие слышали о цилиндре и говорили о нем в свободное время, но он далеко не произвел такой сенсации, какую произвел бы, например, ультиматум Германии.
Полученная ночью в Лондоне телеграмма бедного Хендерсона о постепенном развинчивании цилиндра была принята за простую утку. Вечерняя газета послала ему телеграмму с просьбой прислать подтверждение и, не получив ответа (Хендерсон был убит), решила не печатать экстренного выпуска.
Внутри пятимильного круга большинство населения ровно ничего не предпринимало. Я уже описывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми мне пришлось говорить. По всему округу мирно обедали и ужинали, отдыхали в своих садиках после дневного труда, укладывали спать детей. Молодежь гуляла в укромных уголках и говорила о любви, студенты сидели за своими книгами.