Страница 12 из 17
– Ага.
– И антенну натянешь?
– Ага.
– И питание подключишь?
– Ага.
– Тише…
– Это ветер, – прислушался радист. – Что тут у нас в ящиках, Илья?
– Печка чугунная, – по-хозяйски перечислил Лыков. – И железяки от ветряка. Еще геологические образцы. Вовремя не вывезли. Чего это ты взялся ревизовать не ко времени?
– Я не ревизую.
– Тогда что тебе ящики?
– А надо их нам уложить под дверь. Да так плотно, чтобы дверь никак нельзя было открыть. Фрицы утром постучатся, а мы: рано, дескать. Приходите попозже, дескать. С горячим кофе.
– А они гранату под дверь…
– Да ну. Наши домишки стоят впритык. Один подорвешь, другой обязательно загорится. Если им нужна станция, плюнут они на нас. Дескать, пускай русиш швайн замерзают на своем складе. Главное, чтобы не увидели, что нас стало меньше, что один исчез… А то догонят…
– Запустишь рацию? – с сомнением переспросил радист.
– Я попробую…
– Ну, ладно…
Лыков, охнув от боли, тоже шевельнулся на своем мешке, зашептал быстро:
– Значит, запомни… Головой от стены вперед и ползи, пока не упрешься в стояки… Оставишь метеоплощадку по левую руку и попилишь оврагом до самых Каменных столбов… Дальше – проще… На Собачьей прятаться не надо… Ночь морозная, может, выглянет луна… Только не суетись… Камни на Собачьей мерзлые, скользкие… Ногу потянешь или колено выбьешь – один останешься. Мы тебе сейчас не подмога. Так и сгинешь в ночи.
– А вы?
– А о нас не думай, Пушкарев Вовка. Доберись до рации. Это приказ! – подчеркнул Лыков мрачно. – Ты однажды уже приказ нарушил, так что искупай… Найдешь палатку, натянешь антенну, подключишь питание, выйдешь в эфир… Что бы ни случилось, Пушкарев Вовка, делай свое дело…
– А что может случиться?
– Не знаю, – резко оборвал Лыков.
– Я попробую, – выдохнул Вовка.
– Если выйдешь в эфир… Отца узнаешь по почерку?…
– Не знаю…
– Ладно… Что с тебя возьмешь?… Такая вот форма жизни… – Он будто спохватился: – Выходи в эфир открытым текстом. Плюнь на все. Голоси на весь север: всем, дескать, всем! Высажен фашистский десант на остров Крайночной. Дескать, срочно уведомите Карский штаб! Понял? И наши фамилии перечисли. Весь состав зимовки, а то не поверят. Понял? Запомни наши фамилии… Краковский, Елинскас, Лыков… Повтори… Запомнил?…
– Ага.
– А как получишь уверенный ответ на радиограмму – сразу отключайся. Уверен, что фрицы быстро тебя запеленгуют. Поэтому, как только убедишься, что тебя поняли, немедленно бросай рацию, бросай палатку, все бросай и беги на Собачью тропу. Никуда не беги, только на Собачью, – повторил Лыков, и радист в темноте тоже утвердительно покивал.
Шорох…
Глухой стук…
Потянуло холодом.
– Давай за борт! Не струсишь?
– Илья… – негромко напомнил радист. – А про то?… Не скажешь?…
– Сейчас… Не все сразу… – Лыков сунул Вовке свои рукавицы. – Большеваты, но лучше, чем ничего…
И подышал хмуро:
– Тут такое дело…
Вовка замер. А Лыков опять подышал хмуро:
– Ты когда выйдешь на Сквозную Ледниковую, не пугайся. Если вдруг увидишь что-то непонятное, не обращай внимания. Это все так… Морок… Фата-моргана… Не надо тебе глядеть на это…
– Да скажи ты прямо!
– Тундра там… – чувствовалось, что Лыков ничего не хочет объяснять. – Ледяные кристаллики в воздухе… Все плывет… Как в тумане блестящем… Но если выдастся ясное утро, морозное и тихое, непременно увидишь… Ну, сам поймешь… Это неважно… Тебя это не должно интересовать… Рация… Вот о чем тебе надо будет думать… Попробуй выйти в эфир, достучись до Карского штаба…
Сильные руки сунули Вовку в узкий лаз.
Он протиснулся и чуть не задохнулся от темного, ударившего в лицо, ветра.
21
Из чернильной мглы дуло.
Сухой снег порхло оседал под руками.
«Как тут не сбиться?… Выползу прямо на фрицев!..»
Но полз, зарываясь в снег. Полз, пока не ткнулся головой во что-то металлическое. «Ну да, стояк… Это метеоплощадка… Сейчас надо вправо…»
Но что-то бесформенное, жаркое навалилось на Вовку, вдавило в снег, дохнуло в лицо. Он чуть не заорал от ужаса, но понял вдруг: «Белый!» И пес тоже, будто понимая, что шуметь нельзя, взвизгнул, как щенок. Давно, наверное, ждал, прятался за домиками. Теперь все лез да лез носом в Вовкино лицо, куда-то под мышки, в карманы. «На, на, жри, жадюга!» – млел от счастья Вовка. Он как бы ругал Белого, а сам лапал и лапал его за морду, за густой загривок, готов был расцеловать.
Глава шестая
СОБАЧЬЕЙ ТРОПОЙ
22
Он так боялся свалиться не в тот овраг, так боялся навсегда потеряться в заснеженном безнадежном предгорье Двуглавого, что, различив узкие пальцы Каменных столбов, не выдержал – сел.
Сидел по пояс в снегу.
Думал, отталкивая Белого: где мама?
Думал: неужели не придет «Мирный»?
Думал: о чем предупреждал Лыков?…
Ветер, шелестя, взвывал в скалах, ворошил, разводил низко плывущие, почти невидимые тучи. Сочился из их разрывов лунный тревожный свет. Мир сразу менялся: все тени приходили в движение. Казалось, вместе с тенями начинают дрейфовать, приходить в медленное движение скалы. Но Вовка понимал, что это лишь кажется. И все равно теснее, как можно теснее прижимался к Белому, зарывался в лохматую шерсть.
– Я сейчас…
Но встать никак не мог.
Вдруг уютно показалось ему в снегу.
Сейчас бы поглубже закопаться, зарыться, спрятаться от ветра. Залечь в снегу, пересидеть ветреную ночь и увидеть утром «Мирный». «В нашем деле суетливость ни к чему, – вспомнил. – Лучше лишний час пролежать в снегу, чем завалить дело в одну минуту.»
Но надо было идти.
И Белый взвизгивал, тянул Вовку.
«Ты не ругайся, – шепнул Вовка. – Я сейчас.»
Белый недоверчиво засопел. Совсем как на «Мирном», когда их еще разделяла металлическая решетка. Вовка даже выпятил губы: «Ну да, не веришь… Все не верят…» И увидел отчетливо темный угольный склад. И увидел отчетливо ночную бухту, на чернильной поверхности которой лежало неподвижное длинное серое тело чужой подлодки. И услышал шорох каменноугольной крошки, отчетливо почувствовал пронзительную боль в разбитых пальцах радиста и полное отсутствие боли в онемевшей не гнущейся ноге Лыкова…
Сколько они продержатся?
Утром фрицы ткнутся в запертые изнутри двери…
Какие уж там переговоры? Пару гранат под дверь и все.
Пересчитают трупы: айн, цвай… Забегают, заверещат: где драй? Где третий? Где мальчишка? Где этот чертов эр ист?… Не может быть, чтобы русские мальчишки сгорали в огне дотла!..
Остальное ясно.
Глянув на карту, даже дурак догадается, что уйти с метеостанции можно только по берегу или по Собачьей тропе. Пару десантников на перевал, пару берегом на нартах. Что Вовка сделает с вооруженными, специально обученными охотниками?
Карта…
Вовка любил географические карты…
Дома у Пушкаревых шкаф был набит картами.
«Зачем столько? – удивлялся Вовка. – На каждый остров по несколько штук!»
«А они разной степени точности, – объясняла мама. – Съемку ведут разные люди. Одинаковым результат работ никогда не будет. Один человек ленив, другой медлителен, третий спешит…»
Особенно нравилась Вовке карта Крайночного.
Она уже протерлась на сгибах, ее пару раз подклеивали полосками марли, по всем полям, даже по планшету, как птичьи следы, густо разбегались мамины карандашные значки и пометки. «Ты с картой поосторожнее, – предупреждала мама. – Это единственный такой экземпляр.» – «Я тебе когда-нибудь составлю карту точнее», – хвастался Вовка. – «Мальчишка ты еще!» – смеялась мама. – «Это почему?» – «Да потому, что на карте ты видишь одни названия. Для тебя карта состоит из одних названий». – «Так ведь она и состоит из одних названий!» – «Вот я говорю – мальчишка!» – «Но почему, почему?» – «Да потому, что только мальчишка может думать, что на берегах бухты Песцовой обязательно водятся песцы, а хребет Двуглавый выглядит двуглавым со всех четырех сторон.» – «А разве нет?» – «Конечно. Мы впервые высадились на остров в районе Сквозной Ледниковой долины. Так вот, только оттуда хребет и выглядит двуглавым.» – «А Песцовая?» – «А там валялся на гальке дохлый песец. Может, льдом принесло. Не знаю. Но легло в легенду – Песцовая…»