Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 38

Владимир Соловьев в «Трех разговорах» (1900) говорит о секте дыромоляев в России. Они выдалбливали дыру в стене избы и молились ей: «святая дыра». Культ Ничто (по замыслу автора, это была сатира на толстовство) готовил почву для грядущих бед России и Европы в двадцатом веке: покорения России Китаем и борьбы Европы с возродившимся агрессивным исламом (кто, кроме Соловьева, осмелился бы предвидеть такое?).

Разве Ничто, святая дыра в умах Западной Европы, не станет искушением для исламского фундаментализма, который во имя Бога выступает уже не против неверных, а против людей, лишенных какой бы то ни было веры?

«„Бальзак, Стендаль, поколения романистов, обнажавших жалкие кулисы человеческих побуждений и начинаний, выискивавших любой признак деградации человеческой натуры везде, вплоть до изнанки людских мечтаний“, — подумал Лот и поразился, как сильно эта мысль отличается от прежних чувств и оценок, даже самых язвительных, которые возникали у него раньше при чтении тех же книг. Ведь когда-то его восхищало все, что было хорошо сделано, хорошо написано, было масштабным или первосортным. А еще больше он поразился — и даже испугался, — когда осознал: нам уже важно не „что“, а „как“, мы стали равнодушны к содержанию и реагируем даже не на форму, а на технику, просто на техническую сноровку. Ведь любое содержание уже разжевано, переварено сочинителями, они все сделали вторичным, оборвали нам крылья, как дети с дурными наклонностями, — и во что же превратилась человеческая жизнь, если не в жизнь мухи, жужжащую, односезонную… Маркс, обнаруживший позорную изнанку общества… Ницше — извращенный Руссо того разочарованного века, который опорочил все наши условности… Фрейд, открывающий в глубине каждого из нас слепого людоеда, инфантильного, растленного, чьи сдерживающие мотивы столь же мерзки, как и побуждающие. Даже естественники вместо главных истин, в которые верило человечество, научных истин объективного мира превыше всего поставили принцип неопределенности. Самоубийственная страсть к компрометированию себя, к деградации. Постоянное обесценивание человека, его идеалов, его природы — и вот на фоне всеобщего порочного стремления к снижению самооценки начинает действовать опасный механизм сверхкомпенсации, индивидуальная и групповая мегаломания и склонность к обнажению, к выставлению напоказ собственной развращенности.

Если все истины относительны и зависят от системы координат, — бунтует человек, самые тайные помыслы и порывы которого разоблачены, — то я хочу быть определяющей системой координат, я сам решу, что назначить истиной. Вы хотели видеть во мне хищника, жестокую, злую тварь, смотрите — вот он я. Если я злобен, коварен, если я жажду лишь власти и наслаждений, то пусть я буду таким в полной мере, без лицемерия, целиком. Ведь только в масштабности я вижу для себя возможность величия и оправдания».

Возрождение религиозности

Возрождение религиозности в Польше должно начаться с величайшего в Польше праздника. Это не Рождество и не Пасха, а День поминовения усопших, языческий праздник общения с умершими.

Первый день творения

Совсем близко

Носятся

Невероятно

Изъян





Поэзия, да и любое другое искусство, — изъян, который напоминает человеческим сообществам, что мы нездоровы, как ни трудно в этом признаться.

Ребячливость

Поэт словно дитя среди взрослых. Он знает, что ребячлив, и должен постоянно прикидываться, будто участвует в делах взрослых.

Изъян: ощущать в себе ребенка, то есть наивно-эмоциональное существо, которому беспрерывно угрожают насмешки и хохот взрослых.

Неприятие

Нелюбовь к эстетическим теориям и рассуждениям о форме поэзии, то есть ко всему тому, что загоняет нас в рамки одной роли, возникла у меня из чувства стыда, иначе говоря, я не хотел смириться с приговором, обрекающим меня быть поэтом.

Я завидовал Юлиану Пшибосю: как это он умудряется уютно себя чувствовать в шкуре поэта? Значит ли это, что он не находит в себе изъяна, темного клубка, страха беззащитного, или решил ничего этого не показывать?

Культ искусства

Культ искусства усиливается по мере того, как растет число людей, которых не отгораживают от других обычаи и предписания их религии. Толпы таких людей посещают великие музеи, например Лувр или нью-йоркский «Метрополитен», подлинные святыни рубежа веков.