Страница 9 из 12
Пролистнул дальше. Новая запись через неделю.
«Начались допросы. Чертовы $. Надоело. Я-то знаю, что ничего интересного не было. Хорошо, не 37-й год, а то и не знаю, чем бы закончилось. Следователь смотрит волком. Если бы не Никита Сергеевич и его послабления, забил бы меня, фронтовика, прямо в своем кабинете. А так пронесло».
До самого шестьдесят первого года в «подземле» шла обычная жизнь. Читая архив, я ощущал себя немаленькой ее частью. Узнавал ситуации, представлял людей, которые по крупицам строили под землею город. Наверху в Слюдянке — одно, внизу на неисчислимых рудниках, штольнях, штреках и горизонтах — другое. Все ждал, вот-вот мелькнет таинственный значок еще раз, ну вот он… Но нет. Мне оставался только журнал с надписью «1961» — годом моего рождения.
Есть не хотелось, хотя время было послеобеденное.
Мысленно я пытался совместить на одной планете своих родителей, себя у мамки в животе и неумолимо надвигающийся странный $ где-то на отметке горизонта 172 метра.
«28 февраля 1961 г. Вечером домой зашел главный инженер и позвал на день рождения старшего сына Петра».
Запись была настолько необычной, что я, разомлевший на застекленном крыльце, встрепенулся. Владимир Петрович про жизнь на поверхности писал в своих рабочих журналах лишь в крайнем случае.
«Меня сразу насторожил его приход. Обычно веселый, он сейчас нес в себе какой-то секрет. Поинтересовался, в чем дело. Вместо ответа он достал из кармана и высыпал на тарелку горсть породы. Я присмотрелся и увидел в кальците необычно тонкий роковой оттенок. Поинтересовался: что, опять $? Оказалось, про К. знает только он и теперь я.
Рассудили промолчать. Авось пронесет. Пятно совсем небольшое и в укромном месте, хотя после случая в 1947-м Козлякин как с ума сошел и во все кальцитовые пятна пальцем тычет. Жадность у них в породе. Не удивлюсь, если и Вовка станет таким же».
Последняя запись — как раз в мой день рождения, 14 марта 1961 года: пошел сероводород. Что сталось с горизонтом на отметке 172 метра, из записей неясно.
Выходило, что решение о консервации штрека с сероводородом и каверны с таинственным $ принимал отец Петра. Как раз в 1961 году.
Понятно, что завещал мне свой архив Владимир Петрович не просто так. Но где разгадка? Вытащил и на скорую руку перелистал оставшиеся журналы. Ничего. Тогда я заглянул в самую глубину сундучка и увидел вполне современный конверт. Похоже, запечатан. Аккуратно вынул его, напоминая себе сапера. Внутри прощупывалось несколько листов. «Вот он, ответ», — сообразил я, неожиданно понимая замысел Главного Геолога. Он всегда был педагогом и шутником. Не прояви я активного интереса, так и лежала бы разгадка тайны полувековой давности, придавленная стопкой пыльных журналов.
Глянул на часы. Стрелки крались к отметке 16:00. Круто посидел. Понял, что хочу воды. Кушать. Позвонить другу-геологу. Сходить в туалет. Умыться. Водки. Выпрямиться из позы писца. Лечь. Может быть, уснуть. Переговорить с сыном главного инженера Петром и съездить еще раз на могилу к Владимиру Петровичу.
Единственное, что меня удерживало от всего этого, — послание, которое я зажал в руке.
Судя по толщине, внутри письмо от Главного Геолога, и я точно знал: там разгадка тайны странного $.
Золотая лихорадка оказалась-таки сильнее всех желаний, и я, решившись, стал аккуратно распечатывать конверт.
9. Р. Пашян
Никогда еще я не был настолько в ярости. Такое дело — коту под хвост. А дальше? Полная неизвестность…
Если Мага с Тристаном выживут, как себя поведут, не знаю. Парни вроде и крепкие, но мало кто выдержит такие перспективы: срок-то от червонца и выше.
А как чисто вошли… Даже бороться ни с кем не пришлось. Пока в кустах сидели, я все о камерах переживал. Торчала одна, как прыщ, над входом. Слава богу, хоть не вращалась. Магомед с Тристаном по стеночке зашли в «мертвую зону» и под дверями устроились. «Тяжело на корточках, — раздумывал я. — Но ничего, потерпят — спортсмены…»
Сидят и с ноги на ногу только переминаются.
Раннее утро осенью — почти ночь. Хорошо, никто из ребятишек не курит — часами можно ждать. Глянул время. Немного остается — минут пятнадцать. Прилежались плотно. Сам себе придорожный камень напоминаю.
Дворик тупиковый — не ездит никто. Институт какой-то в аренду себя сдает. Но на всякий случай, от любовников одиноких или наркоманов-маршрутчиков, что по углам шпигуются, убрались мы с Левашей в кустики. Сидим теперь — природой любуемся. Благо не жилой массив здесь и нет этого жуткого запаха дерьма собачьего и обделанных деревьев.
Когда в микрашке любой будете, присядьте на лавочку и минут десять воздух понюхайте. Сразу всю прелесть обоняете, что любители домашних животных нам организовали, а если «повезет», то и перемажетесь…
Пять минут остается, три, одна. Светлеет. Маякнул парням — внимание, мол.
Мага ручкой тоже шевелит: типа вижу-вижу, понимаю.
Две минуты лишних прошло. Пять…
Грузовик за углом стоит. Хорошая тачка — никому из гайцов неинтересная. Кулями груженная — вдвойне. Кому захочется с крестьянами грязными общаться — нет там трудовых гайцовских копеек. Картошка — не пиломатериал, так что и здесь устроились в масть…
Чуть за своими мыслями начала не прозевал. Очнулся от тычка Левашиного под ребро.
Смотрю, Мага руку поднимает: «Внимание!» значит. Ковыряют сейчас ключом с внутренней стороны, а как электронный замок пикнет и дверь пойдет — прихватят ее дружинники мои в четыре руки, и мы с Левашей в атаку рванем.
Створку спортсмены мои дернули так, что охранника на улицу вытащили. Там крыльцо из железа, ступеньки крутые, тот и повалился. Я на ходу маску раскатываю по голове, волыну тащу, а Леваша уже внутри. Как тень мелькнул. Молча. Тетке, что на входе, — чвак с ноги в живот, та и осела.
Орать нельзя. Еще одна тревожная кнопка внутри. Парни пленных скотчем вяжут, а мы по коридорам несемся, только кроссовки шуршат. Вот она, третья дверь.
Остановились, выдохнули — и внутрь. Тетки, что на диванах, кочумают, не спят еще после ухода приятельницы. Глядят почти без испуга. Типа ждали…
Осмотрелись. Все на месте. Трое. Как и говорили.
Ультиматум зачитываю:
— Лежать, не двигаться.
У Леванчика же акцент, а нам кавказцы в милицейских сводках ни к чему.
Двигаю к бухгалтерше:
— Ключи давай…
Та сопит и в происходящее не верит. Шок. Бывает. Жестко себя поведешь, может и обморок случиться.
— Милиция, — говорю. — Финансовый отдел Рубопа. Ключи от хранилища, пожалуйста.
Сообразила. Оттаяла немного и к сумочке потянулась, а потом:
— Можно ваше удостоверение?
— Позже, — говорю, а сам уже ридикюль цепляю и распоряжаюсь: — Проводите нас до хранилища.
Нельзя показывать, что знаком с обстановкой, ой нельзя. Дорога мне наводчица моя.
Тут абреки в масках заваливаются.
— Вяжите, — говорю, — остальных.
И мочалку за шиворот беру.
Та опять ничего не понимает. Правильно, милиция — не люди, спасибо телевизору!
Ведет коридорами. Вот и «Сезам». Настоящий банк. Потянул из ридикюля ключи. На пипку электронного замка брелок сую.
Открываем.
— Свет включите, пожалуйста.
Тетка щелкает выключателем. Мать честная, а при лампах дневного света картинка нешуточная вырисовывается — пара грузовиков бабла, не меньше. Стеллажи, стеллажи, а на них — трудовые копейки обманутых граждан.
— Крупняк где? — спрашиваю.
— Зачем вам?
— Вяжите ее, — командую Тристану с Магой. — Сами найдем. Кули давайте и тачку к подъезду.
Полетели гуси. Пока пленных скручивали да за тарой бегали, я нашарил, что надо. Пятитысячных мало — больше мелочь народ негодяям тащит. Со слов бухгалтерши моей, какие купюры принесли, такие и увозят, не обменивая. Вроде как выдать такие суммы могут. Хреново, конечно, но для того и мешки. Пакуем. В первую голову — крупняк.
Треть запаковали, и кули закончились.