Битва при Пуатье

С этого момента Абд-ар-Рахман грабил Аквитанию в течение нескольких месяцев, не встречая ни малейшего сопротивления. Неприятель неуклонно двигался вперед, распространяя вокруг себя разорение и пожар. При подходе мусульманских банд жители покидали города, деревни и поля, а те мстили беглецам, сжигая все, что они оставляли после себя, – урожаи, фруктовые деревья, дома, церкви. Они превращали в развалины города, остервенело грабили и разрушали до основания монастыри. По-видимому, убежищем для перепуганного населения могли служить только города, способные хотя бы на слабое сопротивление. Рассказы беглецов никак не укладывались в рамки морали еще незатронутых завоеванием мест. В изобилии ходили истории о зарезанных жителях, распятых мучениках, оскверненных церквах, о безжалостном победителе, который разил, не различая возраста и пола. Ходили слухи, что после уничтожения монастыря Сен-Эмильен какой-то граф из района Либурна начал борьбу против арабов. Может быть, его приняли за самого Эда, потому что мусульмане оказали ему честь, отрубив ему голову. Об этом сообщают арабские историки, присовокупляя – добыча, состоявшая из имущества этого сеньора, была столь велика, что у каждого солдата в числе трофеев оказались топазы, гиацинты и изумруды.

И вот, посреди непрестанного кошмара, «которым Бог поразил грудь неверных», как говорит арабский автор Аль-Маккари, Абд-ар-Рахман решил продолжить свой поход. Хотя ему мешала добыча, он предложил расширить территорию похода. Вероятно, во время своего набега в Аквитанию он узнал о знаменитом аббатстве Сен-Мартен де Тур, и его богатства поразили воображение араба. Переправившись через Дордонь, Абд-ар-Рахман пустился наугад в раскинувшуюся перед ним страну. До сих пор никто не мог ему противостоять, и мы вправе думать, что в какой-то момент стремление к наживе у него уступило место мысли о завоевании. Тем более что он с легкостью опустошил окрестности Периге, Сента и Ангулема. Французские церковные анналы гласят, что он оставлял на своем пути «длинный след из огня и крови». Перигор, Сент и Ангулем пали. Мусульмане переправились через Шаранту и продолжили свой поход, «подобно буре, сметающей все, потрясая мечом, для которого не было ничего святого».

Как мог Абд-ар-Рахман ибн Абдаллах эль-Гафики предугадать, что Аллах уготовал ему гибель?

II. Созыв франкского войска

После устрашающего побоища у слияния Гаронны и Дордони, Эд бежал к Луаре. Так, через десять лет после своей победы при Тулузе в 721 г. над Эль-Самхом, герцог, в свою очередь, был разбит тем же самым врагом. Обреченный на участь Хильперика в недавнем прошлом, изгнанный, подобно ему, из собственных владений, он имел в своем распоряжении только остатки армии, причем многие из уцелевших воинов, ошеломленные случившимся, исчезли, чтобы раствориться среди местных жителей. К какому будущему готовил себя этот старый человек, окруженный горстью всадников, своих преданных басков, настоящих разбойников по призванию?…

И судьба его была настолько сурова, что ему оставалось только прибегнуть к помощи своего последнего врага, Карла Мартелла. Насущная необходимость, перевесив гордость и злопамятство, погнала его усиленным маршем в Париж, где он сообщил майордому о своем поражении и умолял его забыть об их вражде ради общего спасения. До каких преувеличений дошел аквитанец, чтобы убедить принцепса Австразии, которого беспрестанно беспокоили его северные враги и у которого было мало причин вмешиваться в события, разворачивающиеся на юге? Безусловно, объяснял он, будучи хозяевами Испании и части Галлии, контролируя реки и двигаясь по Аквитании гигантскими шагами, сарацины не замедлят атаковать границы Нейстрии. Теперь, когда ему, Эду, изменила удача, именно Карлу надлежит разбить арабов и спасти величайшее королевство франков от ярма, которому покорились готы. Карл великодушно выслушал сетования аквитанского герцога, который для вящей убедительности пообещал ему свою верность и вассальное подчинение. Хотя, по-видимому, причиной вмешательства Карла стала защита собственных границ, его прельщала новая война и знакомство с никогда ранее не встречавшимся ему неприятелем, перспектива добычи и богатства и, наконец, господство над столь давно желанной Аквитанией. Что же касается религиозных соображений, то их не было, или почти не было, разве что, может статься, желание стереть из людской памяти осквернение церквей.

Чтобы выполнить свое решение, Карл призвал свои «отряды с берегов Дуная и Эльбы» и обнародовал banus, или henbanus, – призыв на военную службу, это была настоящая мобилизация, превращавшая каждого подданного в солдата. Фактически у франков не было постоянной армии, когда начиналась война, приказ о выступлении в поход отдавался в форме королевского воззвания, и воинская служба, так же как и налоги, вменялась каждому как общественная обязанность. Короли никогда не набирали свое войско только из «дружин». В случае с призывом в армию равноправие было абсолютным. Всякий свободный человек, независимо от происхождения и возраста, имел право и обязанность носить оружие. Равным образом закон применялся и к старикам, он не предусматривал ни оговорок, ни привилегий, уклониться от его выполнения не мог никто. Вот как толкует его Рипуанская правда: «Если человек, призванный на службу королю, либо в войско, либо для других целей, отказывается подчиниться, с него следует взыскать штраф в шестьдесят золотых солидов». Армия объединяла в себе все население, богатых собственников, ремесленников и неимущих, а также представителей церкви. Призыв, набор в армию после обнародования королевского бана проводился графами в рамках населенных пунктов. Каждый должен был экипироваться на собственные средства и откликнуться на призыв. Тяжелая повинность, учитывая дороговизну оружия. Меч без ножен стоил три солида, хорошая кираса – двенадцать, шлем обходился в шесть солидов, в то время как метательный дротик и копье можно было купить за два. Что касается всадников, то конь стоил столько же, сколько шлем, кобыла – вдвое меньше, однако нередко конный боец имел по две или три лошади, а иногда и больше. Чтобы было с чем сравнивать, отметим, например, что обычный бык стоил два солида, а корова – один. Непомерная стоимость оружия не должна удивлять, ведь, скажем, перевязи часто украшались золотом и драгоценными камнями, а мечи – еще более дорогой отделкой.

Таким образом, призыв на военную службу заставил вырасти как будто из-под земли мощную армию, готовую к походу уже не по распоряжению magister militium (магистр милитум),[166] как в былые времена, а по приказу короля. Эта полная военизация народа была настолько привычной, что очень часто вместо populus (народ) к франкам применялось слово exercitus (войско). За примерами можно обратиться к текстам Григория Турского, Фредегара, Дю Шена и многих других авторов, а также письму папы Григория II к Карлу Мартеллу. Подобные рассуждения дают нам представление о разношерстности этого сборища и подталкивают к изучению различных элементов, которые его составляли.

При вторжении варваров римские легионы уцелели и не прекратили своего существования. Если верить Прокопию Кесарийскому, их жизнь получила продолжение. Этот византийский историк писал после середины VI в.: «Солдаты [подчинившиеся Хлодвигу] сохранили обычный для римской армии стиль военной службы, и те, которые пришли им на смену, следуют той же дисциплине и сегодня. Если они получают приказ о выступлении, то это всегда происходит в согласии с порядком, закрепленным в древнем матрикуле, а подчиняются они только тогда, когда должны выступить те, кого им велено заменить. Когда эти легионы выстраиваются во время битвы, их знамена в точности походят на те, которые были у них во время оно… Наконец, они следуют совершенно такой же дисциплине. Солдаты всегда вооружены и одеты на римский манер, а также носят обувь, характерную для войск Империи и известную под названием калиги».

166

Должность главнокомандующего в эпоху поздней Римской империи. – Примеч. ред.