Страница 4 из 14
Ковшов не уловил смысла сказанного. При чём здесь Комитет госбезопасности и этот Царапкин, сменивший Усыкина? Убийство, конечно, не бытовое, но к компетенции известного ведомства никакого отношения оно явно не имело. Однако прокурор области не позволял себе произносить лишних и тем более ненужных слов, а эти он произнёс. И сделал это не один на один, а в присутствии Боброва. Следовательно, если не понял намёка, надо будет подумать ещё…
— Где базироваться собираешься?
— Пока не решил, Николай Петрович.
— Я смотрю, ты с ребятами из райотдела всё совещание просидел… Это хорошо, что их не забываешь и они тебя помнят.
Ковшов слушал и не узнавал Игорушкина. Это был не тот человек, который в двух шагах отсюда только что проводил «пятиминутку», обернувшуюся жёсткой, но набившей оскомину показухой. В нём не было и признаков того, что господствовало за столом в избе и гнётом придавливало душу. Захотелось почесать затылок: в театре короля спектакль играет свита, а здесь перед ним, похоже, театр абсурда — король сам играет весь спектакль. И где он сам? Настоящий? Здесь, в разговоре с ним? Или там, властвующий за столом?
— Веди, Маркел Тарасович, — отвернулся тем временем прокурор области от Ковшова, — Зоя Михайловна, не отставай. Нам ещё лететь назад. Оглох я от этих погремушек. Максим Иванович, присоединяйтесь к нам!
Прокурор махнул рукой командиру вертолёта:
— Перекусить нас приглашают, уверяют, что на пустой желудок лететь хуже.
Неизвестно с чего повеселевший, Квашнин уже подходил к Ковшову с несколькими парнями в гражданской одежде. Опытный взгляд Ковшова без труда высмотрел служивую выправку здоровяков из «уголовки». Камиева среди них не наблюдалось, но знакомые лица быстро восстанавливались в памяти.
— Я что тебе говорил, Данила Павлович? — издалека ухмылялся Квашнин. — Тоска по родным краям сильнее тепла городской постели?
— Да, «дым Отечества нам сладок и приятен», — потянул носом Ковшов.
Воздух откровенно портился на глазах, насыщаясь запахом горелого дурственно-сладкого навоза.
— Не обращайте внимания, — успокоил его Квашнин, — забылась уже местная профилактика насекомых? Это рыбаки за избой кучу по ветру запалили. От комаров верное средство.
— Да уж, шефу к ухе как раз, — пробурчал больше для себя Ковшов и посочувствовал Зининой, — думаю, он здесь особенно не задержится. И Бобру напомнит потом не раз.
А сам, увлекая за собой Дынина и остальных, начал подыскивать место посвежее, уходя с ветра.
— Совещаний устраивать не будем. По сегодняшнему дню здесь разберёмся. Понял, Пётр Иванович, а то день заканчивается у вас, я смотрю, быстрее, нежели в городе. — Ковшов упёрся в капитана требовательным глазом командира.
— И не забудь, Данила Павлович, — ехидно не удержался от привычки вставлять комментарии Квашнин, — свет отключают на деревне с заходом солнца, после работаем только при лучине, как Арина Родионовна. И потом: где же кружка, чтоб сердцу было веселей!
— Помню. И кружку подымем, — остановил велеречивого капитана Ковшов. — Сегодня каждый работает по индивидуальной программе. Надеюсь, Пётр Иванович, ты ребят озаботил?
— Не сумлевайся. Мои орлы знают, что искать.
— Ну, вот и хорошо. Сейчас отправим Илью. Ему с трупом в грузовике на пароме плыть, а там ещё пиликать до райцентра. Засветло, думаю, доберёшься, — Ковшов повернулся к Дынину. — Но завтра к обеду, эксперт, мне нужна полная информация о результатах вскрытия. Сделаешь?
— Результаты будущего анатомирования я, Данила Павлович, вам и сейчас готов предварительно сообщить. Новых сведений, полагаю, к обеду добыть не удастся. Специальные исследования понадобятся. Это не меньше двух-трёх дней в моих условиях.
— Что же ты молчишь? Выкладывай, в чём определился, — поторопил друга Ковшов.
— Начну с этого, — Дынин протянул Ковшову чёрный пакет, — посмотри, это я с утра, когда труп осматривали, фотографии сделал. Вполне достаточные для опознании личности. Я попросил местному фотографу отвезти, чтобы отпечатал. Мальчишки на лодке успели туда-сюда сгонять. И приятель не подвел, пока совещание проходило, все успел сделать. Думаю, лишним не будет.
— Да, ты просто чудо, Илья Артурович! — похвалил Квашнин, разглядывая вместе с Ковшовым чёрно-белые фотоснимки утопленника.
Фотографии были великолепными по качеству, не для слабонервных — по содержанию, ибо, что может быть безобразнее гримас смерти? Как ни старался, видно, фотограф при запечатлении физиономии покойника по возможности привести черты лица в соответствии с первоисточником — у судебно-медицинских экспертов это называется «реставрировать внешность», — результаты были плачевны. На Ковшова со сверкающего глянца листа смотрела ужасная маска смерти.
— Я, пожалуй, от ухи сегодня воздержусь, — только и мог прокомментировать разочарованный Квашнин и сплюнул.
Но несколько штук «портретов» забрал у Ковшова, оставил себе, сунув в планшет, остальные бережно раздал другим оперативникам. Понадобятся при опросе рыбаков и деревенских.
Ковшов продолжал изучать «портрет», что-то в лице убитого его заинтересовало. Нет, несомненно, оно было незнакомо. Что-то другое… Лицо было необычное. Не серое. Западало в память. Да, именно. Своими характерными особенностями лица покойник сразу бросался в глаза и повисал в памяти. Покойный был сух, как палка, и это отразилось на измождённом, повидавшем многое лице. Отвислый большой нос, наверное, малиновый при жизни и чёрный сейчас, дополнял впечатление. И три безобразные бородавки под левым глазом.
«Ну что же, — подумал Ковшов, — легче будет предъявлять для опознания. Вряд ли найти похожую неотразимость».
— Ранение почти сквозное. Наверное, заряд из самодельной картечи сечка. Мужики, если настоящие охотники, только на кабана с такой ходят, — стал перечислять Дынин. — Скорее всего, задето сердце, мужчина скончался сразу, не мучился. До того, как в воду попал. Он и понять ничего не успел. А картечь могла остаться в лодке. Так что, первое, Данила Павлович, ищите лодку, может, повезёт, и дробь найдёте. А пока вот чем могу порадовать.
И Илья протянул две крупные дробинки из свинцовой проволоки.
— На спине убитого в брезентовой куртке чудом зацепились.
— Так, Пётр Иванович, помечай, — приостановив Дынина, Ковшов развернулся к Квашнину. — Понял задачу?
Квашнин быстро, как невиданную драгоценность, принял от эксперта дробь.
— Второе, — продолжал Дынин, — выстрел произведён с близкого расстояния. Такая картечь до семидесяти метров наповал валит, а в данном случае стреляли метров с десяти — пятнадцати, не дальше. Вероятнее всего, стрелявший находился перед убитым лицом к лицу… Пока всё.
— И за это спасибо, друг, — хлопнул Дынина по плечу Квашнин, спрятал дробинки в синий коробок и, обмотав платком, положил в нагрудный карман.
— Ну, орлы, усекли? — обратился он к оперативникам. — Искать пропавшую лодку и любителей кабанов.
— У Гнилого лодки не было… — начал один.
— У Дятла бударка имелась. Гнилого последнее время с Дятлом видели. В этой дыре без лодки не обойтись.
— Кончай с аббревиатурой, — пресёк начавшуюся полемику Квашнин, — называйте фамилии, имена. Клички не всем известны, запутаемся!
— А у этой братвы только клички и известны, имена и фамилии их все давно забыли, — развел руками крепыш из гражданских.
— Матков, народ может забыть, а ты такого права не имеешь, — по-отцовски наставительно поправил крепыша Квашнин, — продолжай, Саша.
— Утопленник, при жизни носивший кличку Гнилой, отчаянный был браконьер, — помолчав, собрался с мыслями Матков, — только этим и жил. Был судим городским судом. Там попался, взяли с икрой. Нам приходил запрос, когда шло следствие, но связей он не раскрыл, так всё и затихло. Сел один, надолго. Кто-то из этих мест явно подельником у него был. Но не Дятел. Этот только-только браконьерничать начинал.
— А где наш гвардеец Игралиев? — вдруг спохватился Квашнин. — Большой спец по охране рыбных запасов. Или он только рапортовать о рекордах горазд, а как эту шпану ловить, так его след пропал.