Страница 14 из 130
Пальчики Лизетты быстро перебегали по струнам гитары; она пела с таким увлечением, что смотря на неё и слушая звуки её голоса, отрадно и легко становилось на душе. Можно было подумать, что в тело этой женщины вложена была душа птички; потому-то она и пела так сладко.
— Довольно, — сказала она, положив гитару и садясь на колена мужа. — А знаешь ли, Гарри, ведь я под именем белого в песне понимала тебя. Желала бы я знать, что с тобою сделалось? Я вижу ясно, когда ты озабочен, огорчён; но не знаю, чем.
— Ах, Лизетта! Мне надобно устроить весьма трудное дело. Мисс Нина госпожа очень милая и добрая, но она не знает счёта деньгам. Она привезла с собой множество счетов, и я не знаю, откуда достать денег. В нынешние времена трудно получать хорошие доходы с наших владений. Земля истощилась, и уже не приносит того урожая, как в прежние годы. К тому же люди наши безрассудны как дети; — вовсе не ценят забот, прилагаемых о них, и чрезвычайно беспечны к работе. Содержать такое хозяйство разорительно. А ты знаешь, что Гордоны должны быть Гордонами. Счёты, которые мисс Нина привезла из Нью-Йорка, ужасны.
— Ну, хорошо, Гарри; что же ты намерен делать? — сказала Лизетта, ласкаясь и склоняясь к нему на плечо. — Впрочем, ты всегда знаешь что тебе делать.
— Да, Лизетта, я должен сделать то, что сделал уже раза два или три: я должен взять деньги, которые накопил, и уплатить ими счёты, — я должен истратить все деньги, которые берёг на покупку нашей свободы.
— Что же делать, Гарри! Не печалься. Бог даст, мы опять их накопим. Ты, Гарри, можешь приобрести значительную сумму чрез торговые обороты; что же касается до меня, то ты знаешь моё глаженье: — ведь и я не даром тружусь. Не скучай же, мой друг. Бог даст поправимся.
— Правда, правда, Лизетта; но я тебе должен сказать, что наш миленький домик, наш садик и всё наше, только тогда можно назвать нашим, когда мы будем свободны. Пустой какой-нибудь случай, и всё у нас отнимут. Мисс Нина выходит замуж; за кого? Не знаю: по её словам, она дала слово троим.
— Она выходит замуж? — сказала Лизетта, с горячностью; женское любопытство усиливается при каждом новом предмете, который касается исключительно женщины, — нет, — верно она только имеет женихов — помнишь, и у меня также было много женихов.
— Да, Лизетта, — совершенно так; точно также, как и ты, она выйдет замуж и тогда что будет с нами? От её мужа будет зависеть всё счастье всей нашей жизни. Может случиться, что я не сумею угодить ему; не понравлюсь ему. О, Лизетта! Я знаю и видел, сколько неприятностей возникает от женитьбы; я надеялся, что до замужества мисс Нины у меня накопится достаточно денег, чтобы купить себе свободу; но... что я буду делать? Я уж накопил почти необходимую сумму и теперь из неё должен заплатить пять сот долларов; а это обстоятельство отдаляет срок свободы нашей, по крайней мере года на три. Более всего я беспокоюсь о том, что мисс Нина выйдет замуж за одного из своих женихов очень скоро.
— Что ж тут печалиться, Гарри?
— Я видел многих молоденьких девочек, и знаю, чего можно ожидать после их брака.
— Что же она делает теперь? Что она говорит? – скажи, пожалуйста, Гарри.
— Она вскружила голову одному молодому человеку, и потом говорит, что он ей не нравится.
— Тоже самое делала и я, Гарри, не правда ли?
— Между тем, — продолжал Гарри, — из слов её я вижу, что она думает о нём совсем иначе, чем о других мужчинах. Говоря о нём, мисс Нина очень мало или вернее ничего не знала о том, что было у меня на уме. Я говорил про себя; не ужели этот человек будет моим господином? А между тем этот человек, его зовут Клэйтон, я уверен, будет её мужем.
— Что же из этого следует? — разве он не добрый человек?
— Мисс Нина говорит, что он добр; но доброта людей определяется не словами, а поступками. Добрые люди иногда позволяют себе весьма странные вещи. Этот человек может изменить отношения между мною и мисс Ниной; как муж, он будет иметь право на это; он может отказать мне в позволении выкупить себя, и тогда все мои деньги пропадут ни за что.
— Гарри! Вероятно, мисс Нина никогда не согласится на подобную вещь.
— Лизетта! Мисс Нина смотрит на вещи с одной стороны, а мистрисс Клэйтон будет смотреть на них совершенно с другой. Я на всё это нагляделся. Знаешь ли, Лизетта, мы, которые существуем взглядами и словами других людей, мы наблюдаем и размышляем гораздо больше, чем думают. Чем более мисс Нина будет любить меня, тем менее я могу нравиться её мужу, понимаешь ли ты это?
— Нет, Гарри; ведь ты же не отталкиваешь от себя тех людей, которые мне нравятся.
— Дитя, дитя! Это совсем другое дело.
— В таком случае, Гарри, если ты предвидишь что-нибудь дурное, за чем же тебе платить деньги за мисс Нину? К тому же она, во-первых, ничего не знает, а во-вторых, и не просит об этом. Мне кажется, она даже не приняла бы от тебя подобной жертвы, если б знала о ней. Не лучше ли отдать эти деньги ей в руки, и получить за них отпускную? Почему ты не скажешь ей об этом?
— Не могу, Лизетта. Я заботился о ней в течение всей её жизни; я старался, чтоб путь её жизни был по возможности спокоен, и теперь я не хочу возмущать её спокойствия. Да и что ещё! Я боюсь, что она, узнав моё намерение, не окажет мне справедливости. Почему знать, Лизетта? Я теперь часто говорю и тебе и про себя: бедняжка! Она не знает цены деньгам, — и не знает, как я сожалею о ней? Но если я объявлю ей моё желание, и если она не примет участия в нём и поступит так, как поступают многие женщины, тогда... Тогда мне нельзя и подумать о моём освобождении. Не полагаю, что она поступит со мной таким образом; но, не могу решиться на попытку подобного рода.
— Скажи, пожалуйста, Гарри, что тебя привязывает к ней?
— Лизетта! Ты знаешь, что мастер Том был страшно дурной мальчик, своевольный и капризный, он, можно сказать, сократил жизнь своего отца; он был безобразен, и во всех отношениях представлял с Ниной удивительный контраст; самолюбивей его, я никого не видел. Но не смотря на его безобразие, мисс Нина любит его и теперь; в ней нет самолюбия, она только ветрена, легкомысленна. Часто она делает для него то, что я делаю для неё; дарит деньги и свои брильянты, чтоб только помочь ему выйти из стеснённых обстоятельств. И что же потом? Всё это падает на меня, и ставит меня в ещё более затруднительное положение. Лизетта! Я сообщу тебе тайну, но с условием, чтоб она осталась между нами. Слушай же: Нина Гордон, моя родная сестра!
— Гарри!
— Да, Лизетта, ты можешь удивляться сколько тебе угодно, — сказал Гарри, невольно вставая со стула.
— Я старший сын полковника Гордона! Позволь мне высказать это сразу; быть может в другой раз у меня не будет расположения к такой откровенности.
— Гарри, кто тебе сказал об этом?
— Он сказал мне, Лизетта... он сам... полковник, он сказал на смертном одре, и умолял меня беречь мисс Нину, и я берёг её! Ни слова не говорил я Нине о нашем родстве; ни за какие сокровища в мире я не сказал бы ей. Это открытие не только бы охладило её расположение ко мне, но, что всего вероятнее, вооружило бы её против меня. Я видел, что многих из нас продавали потому только, что они похожи были на отца их владельца, на его братьев или сестёр. Я был подарен ей, а моя сестра и мать отправились в Миссисипи с тёткой мисс Нины.
— Первый раз слышу Гарри, что у тебя была сестра, и верно хорошенькая?
— Лизетта, она была красавица, грациозна и имела истинный талант. Я слышал на сцене многих певиц, из них ни одна не умела так петь, не смотря на всё ученье, как пела сестра моя.
— Что же с ней сделалось?
— То, что делается с подобными женщинами в нашем сословии! Она была избалована и приучена к ласкам. Мистрисс Стюарт, сестра полковника Гордона, любила её и заботилась о ней, но при жизни своей не умела пристроить её. Сын мистрисс Стюарт, после смерти своей матери, обольстил её...
— И что же?..
— Джордж Стьюарт прожил с ней три года, как вдруг с ним сделалась оспа. А ты знаешь, какой ужас наводит эта болезнь. Никто из его белых знакомцев и друзей не решался даже приблизиться к его плантации; негры, по обыкновению, перепугались до смерти; управитель плантации бежал. Тогда Кора Гордон выказала всё своё благородство: она одна ухаживала за больным в течение его болезни; мало того, влиянием своим она умела поддержать порядок на плантации; заставила невольников собрать хлопчатую бумагу, так что когда управитель воротился, дело шло своим чередом, и против всякого ожидания, ничто не грозило разорением плантатору. Молодой человек не остался в долгу; немедленно по выздоровлении он оставил плантацию, взял сестру мою в Огайо, женился на ней, и остался там.