Страница 27 из 52
Алена с жалостью посмотрела на него.
– Все пройдет, Саша! Все изменится, как бы банальна я не была.
Молодые люди закончили поминальный обед. Алёна окончательно перестала ощущать смущение и застенчивость. Легкая тень брезгливости к Александру пропала и вовсе. Ей нравились его рассуждения, как ей казалось, глубокие и необычные, и то, что он держал себя достойно. Хотя она прекрасно видела все его жесты стеснения и робости, но это его красило в ее глазах.
– Давай, я помогу тебе убрать со стола, – предложила Алена.
– Не нужно… Что ты! Я справлюсь сам, – Александр удивился ее предложению и смутился.
– Мне совершенно не сложно. Тем более, что остаток дня у меня совершенно свободен.
– Мне так неловко…– замялся Александр.
– Прекрати, – Алена поднялась и начала убирать со стола.
– Спасибо, – юноша замялся. – Если тебе, правда, не сложно…
– Правда.
Они начали относить все со стола, находящимся в комнате, на кухню. Затем Алена принялась мыть посуду.
– Алена оставь, я сам.
– Я помою. Хоть немного помогу тебе. Прошу тебя. Все хорошо…
В четыре руки было все гораздо быстрее. Они ловко все привели в прежний вид, расставили по местам. Создалось впечатление, что они вместе в одной квартире ни то, что бы не первый раз, а не первый месяц – все было слажено, согласованно.
– Вот и все, – сказала Алена, оглядывая кухню и вытирая руки полотенцем.
– Я премного благодарен тебе!
– Не за что, правда. Ну, я пойду. Если будет нужна моя помощь – заходи, я буду рада помочь тебе во всем. Пожалуйста, не стесняйся.
Александр осмелился взглянуть прямо на девушку, в ее чудное лицо. Их взгляд соприкоснулся, и они в то же мгновение отвели глаза. Нет, не подумайте, то было не любовью. Но, возможно, родилось понимание. У Алены, что Александр человек, которому сейчас очень нелегко. Как бы ни был он некрасив внешне, внутри он добр, вежлив и умен. Это сочетание крайне редко.
У Александра, что Алена милейшая девушка и ей не чуждо чувство сострадания. Искреннего сострадания, а не приспособленчества ради выгоды.
Девушка, коснувшись дверной ручки, обернулась и сказала:
– Саша! Я уверена, что Анна Владимировна заслужила жизнь после смерти. И даже, если ее нет сейчас здесь, то я надеюсь, она в хорошем месте.
– Спасибо! Хочется в это верить.
Они попрощались, и Алена упорхнула в свою квартиру, оставляя за собой еле ощутимый шлейф цветочных духов.
12
Все так странно казалось Александру. Горе глубоко пустило корни в его душу и не желало уходить, вдобавок, подкидывая все больше тяжелых вопросов, ответов на которые не знает никто, а размышление по этому поводу ни к чему не приведет, если только к большему количеству вопросов.
Но сейчас, когда он провел время с Аленой, он не мог понять, что чувствует. Радость? – нет! Любовь? – нет! Просто было ощущение, что жизнь еще возможна. Что в душе его, что мгновенно высохла, вся сморщилась и походила на знойную пустыню, еще растет цветок. Да, в самом уголке этой пустыни растет диковинная орхидея, нарушая все законы бытия.
Весь остаток дня Александр провел в размышлениях, глядя на фотографию Анны Владимировны. Он постоянно вставал, ходил по небольшой квартире своей неровной походкой, оглядывал вещи Анны Владимировны и думал. Наряду со скорбью и попыткой принять все как должное, беспрестанно коря себя, Саша думал о том, как жить дальше. На одну стипендию жить сложно. Нужно устроиться на работу. А на носу – дипломная работа, госэкзамены. Ко всему нужно тщательно готовиться. Как быть? Как поступить?
Он заглянул в верхний ящик комода, где бабушка хранила деньги, и обнаружил в нем небольшую сумму. На нее кое-как можно было прожить месяц. А что дальше? Нужно откинуть весь страх, спрятать горе, смириться с ним и начать другую жизнь. Во всем – самостоятельную. Случилось так, не иначе, а значит, так и должно быть. Завтра он пойдет в институт, чтобы оформить индивидуальный план для того, чтобы совмещать работу и учебу.
Александр лег на диван, не на свой, а на диван Анны Владимировны – так ему было как будто легче, и он даже умудрился уснуть. Усталость победила. Отчетливых снов ему не снилось. Он только помнил, что видел во сне лица многих людей, что мелькали за последнее время, но отчетливого сюжета не было.
13
Александр проснулся без будильника около половины восьмого утра, сразу поднялся. Коснулся грубыми пальцами фотографии бабушки, сказав ей: «С добрым утром! Хочешь кофе? Теперь тебе можно пить его сколько угодно, не опасаясь за сердце! Пойду, сварю». Александр взял фотографию с собой и поставил ее на кухне. Приготавливая кофе, он беседовал с бабушкой. То есть, со стороны, он, безусловно, говорил сам с собой. Но он так привык по утрам (да и не только по утрам) болтать с Анной Владимировной о том, о сем, что мозгу просто необходимо было делать это, иначе стресс проявлялся бы еще сильнее. И Саша все понимал.
– Я сейчас пойду в институт, бабуль. Как-то же нужно жить дальше. Я думаю, что нужно искать работу. Теперь уже точно. Даже не отговаривай меня. А то скажешь опять: «Наработаешься, наработаешься!» Жаль, конечно, что придется пренебрегать учебными занятиями. Очень жаль. Однако ничего не поделаешь… Тебе сколько сахара? – Александр поглядел на фотографию. Видимо, она что-то ему ответила. Может, она его и слышит, только ее голос из-за разности форм существования и многих преломлений в пространстве не доходит до внука.
– Хорошо. Две так две. Я забыл просто. Ты давно не пила кофе. – Александр поставил чашку рядом с фотографией. – Да еще методистка сказала, чтоб я принес им справку в доказательство своего отсутствия. Что же я им принесу? – он взглянул в лицо на портрете. Бабушка улыбалась.
Отсюда начался новый период в жизни Александра. Взрослая, самостоятельная жизнь, не радующая ни перспективой, ни уважением, ни добротой. Постоянные разочарования. Хотя один праздник в его жизни присутствовал. Они начали дружить с Аленой Добронравовой.
14
Спокойным шагом Александр добрел до института. Он не думал о том, что может встретить Данилина, Гришину. Он был полностью погружен в обдумывание своей жизни, всего произошедшего, воспоминания, в которых еще присутствовала Анна Владимировна. Жизнь разделилась на «до» и «после», лопнула, образовав огромную трещину. Александр неустанно корил себя за то, что спровоцировал смерть любимого родного человека. В своей вине он был уверен. И чувство вины прибавляло скорби. Сколько пройдет времени прежде, чем все станет восприниматься как должное? Ведь это непременно случится. Человек адаптируется ко всему. Только при употреблении слова «адаптация» часто имеется в виду образ жизни, среда обитания, погодные условия, пища и прочее. Но к внутренним переживаниям человек тоже приспосабливается. Это называется смирением.
Решив не идти на занятия, тем более, совсем неподготовленный в силу весомых обстоятельств, Александр, слегка покрасневший от преддекабрьского морозца, зашел в деканат.
– Здравствуйте, – поприветствовал он всех.
– Пражский! Почему Вы не на занятиях? – хмуро спросила его методистка.
– Видите ли…– начал он.
– Не вижу. Быстро на пару!
– Но…
– Никаких «но»!
– Мне нужно кое-что спросить у Вас, – пытался донести Александр.
– Все вопросы на перемене, – отрезала методистка.
– Но….
– Никаких «но»! – методистка посмотрела прямо на Александра. До этого она сидела и тщательно создавала видимость работы, перебирая бумаги.
– Мне нужно, – не сдавался Александр.
– Пражский! Я, что, непонятно объясняю? Или говорю на китайском? Я сказала, что все вопросы после занятий! В противном случае я имею право сделать Вам выговор! – сказала она быстро, отрывисто.
Александр не стал продолжать. Он не боялся выговора, просто понял – спорить бесполезно. Он пошел в кабинет, где совсем недавно началось занятие. До этого дня Александр ни разу не опаздывал. Некоторое время Саша не знал, как зайти, однако зря – преподавателя еще не было. Он часто задерживался. Видимо, дисциплина должна быть только среди студентов. Студентам нельзя опаздывать, преподавателям – можно. Разговаривать по телефону во время занятий преподавателям можно, студентам нельзя! Какая-то негласная дисциплина и для всех это нормально.