Красивый Александр

Начало светать. Холодный свет осеннего солнца нагло заглядывал в окно и с каждой минутой все больше озарял комнатку. Это немного расслабило Александра, он взглянул на бабушку – она спала. Твердо решив, что сегодня он в институт не пойдет, что уделит время Анне Владимировне, Саша все же провалился в сон.

Снилась ему абсолютная несвязная чушь. Во сне он видел чудовище, все тело и морда которого было покрыто густыми жесткими волосами. Это чудище бежало за испуганным Александром по частому темному лесу. В лесу отчетливо пахло хвоей. Мелкие продолговатые копья этой хвои хватали Александра, царапали его, и из небольших ран выступала кровь. Сон происходил как наяву. Бывает, снится сон, но спящий все равно понимает, что это сон, а, бывает, настолько правдоподобные сны, что и подсознание будто дремлет и забывает сказать, что это, мол, сон, не переживай. Так случилось и с Александром. Монстр бежал за ним, а наш герой, как ни старался, никак не мог бежать – ноги его не слушались – окаменели. Хотел кричать – пропал звук, не мог и крикнуть. А чудовище издавало зловещий гул и рев, но никак не могло его догнать, хоть жертва совсем не могла передвигаться. В конце концов, Александр увидел огромное дерево, которое не было хвойным, и он спрятался в его ниспадающей кроне. Чудовище остановилось около этого дерева и стало принюхиваться. Вдруг оно издало рев негодования, обошло дерево с разных сторон, ударило огромной волосатой лапой по листьям и ушло. Александр сидел некоторое время, не шелохнувшись, маленькие царапины его едко щипали, дыхание сбилось от страха и ужаса. Затем он, конечно, начал успокаиваться, сердцу уже не хотелось бежать из родных стен, и, даже сквозь ветки спасителя стали пробиваться лучи греющей нас звезды. Александр, тихо и осторожно вышел из-под кроны волшебного дерева, полностью распрямился и сделал шаг. Как только он его сделал, сзади послышался резкий звук. Александр, не успев испугаться, повернулся и почувствовал, как его повалило на землю гнавшееся за ним чудище. Оно нависло над ним, прижав Александра, громадные зубы обнажились, весь рот чудовища был полон слюны, которая должна была упасть прямо на лицо Александра. Тут Саша наконец получил сигнал, что все-таки ему снится сон и необходимо срочно проснуться. Но как это сделать? Саша решил кричать. Кричать, как мог – глухо и туго. А вдруг прорвется голос? Чудовище все висело над ним, обнажало отвратительную улыбку и пугало. Александр продолжал пытаться кричать, голос постепенно начал становиться звонче и, в конце концов, юноша уже слышал свой крик. Сначала во сне, потом сквозь сон. То есть, Саша слышал, как кричит уже наяву, но видение его еще никак не рассыпалось. Чудовище рыкнуло на него и вдруг расхохоталось. Отпустило, село рядом и сказало милым женским голосом:

– Славный ты малый, Александр Николаевич! На этот раз у тебя все должно получиться по-другому. Только увлекись жизнью, а не смертью.

И Александр проснулся. Проснулся резко, открыв разноцветные глаза. Одеяло его лежало на полу, подушка перевернута – ни разу Александр так беспокойно не спал. Но всему есть объяснение. Вчерашний день не порадовал ничем, кроме случайной встречи с Аленой.

Он сел на край кровати, взглянул на бабушку, она была повернута к нему спиной и крепко спала.

«Пусть как следует, поспит, – думал Александр, – ей нужно хорошенько отдохнуть».

Александр поднялся. Голова его была словно забита хламом: не болела, но чувствовалась камнем на шее. Саша прошел на кухню, заварил чай и присел. Немного посидев, без каких-либо мыслей, он снова поднялся и пошел закрыть дверь в комнату, чтобы не разбудить бабушку, так как ему нужно было позвонить в институт и сказать причину отсутствия. Закрывая дверь, он взглянул на Анну Владимировну – она по-прежнему спала на боку, спиной к выходу их комнаты.

Юноша налил себе свежего чаю, сел и непроизвольно начал вспоминать вчерашний день. Теперь он не казался таким ужасным – все позади, все утряслось, успокоилось. Саша позвонил в деканат и сказал, что его не будет сегодня. Он сказал методистке деканата правду: что бабушка, его единственный член семьи, нехорошо себя чувствует и нужно остаться с ней. Только вместо понимания он столкнулся совершенно с обратным чувством.

– Чем я могу Вам помочь в этом случае? – дерзко спросила молодая методистка, которая, как и все взявшие в руки ручку, чтобы отмечать присутствующих, полагают, что в их власти теперь все учебное заведение.

– Нет, нет, ничем, – ответил Александр, назвав методистку, что была с ним на одном курсе, по имени-отчеству (правила есть правила). – Я просто хотел известить Вас о причине своего отсутствия, – продолжил он.

– У меня слишком много дел, чтобы выслушивать это. Я буду отмечать Вас как отсутствующего. Придёте, будете писать объяснительную и не забудьте справку! – отрезала методистка и повесила трубку.

– Но… – успел только сказать Александр, но поняв, что на том конце провода его уже никто не слушает, немного оторопел и какое-то время просто смотрел на трубку телефона.

Затем он пожал костлявыми плечами, поднял в изумлении несколько редких волосинок, что были у него вместо бровей и поджал тончайшие кривые губы.

– Удивительный народ! Какую справку я смогу предоставить? – спросил он сам у себя, но вскоре забыл об этом.

Люди во всем институте были ему чужды. По мнению Александра, они вели себя чрезмерно странно, придавая огромное значение вещам, которые были совершенно пусты и умаляли содержание важных явлений. Так, например, вместо дружбы он видел притворные симпатии. Притворство было настолько очевидно, что, скорее всего, не было секретом ни для кого, кто участвовал в нем. Вместо товарищества – союзы, чтобы было легче существовать в стенах учреждения, где час от часу не легче. Зачем Иван терпеливо относился к Саше? Почему не сторонился его? Все просто. У Ивана было слабо развито чувство брезгливости (тем более он сам не красавец), но отлично развит инстинкт приспособленчества. Так, осознавая, что Александр может помочь в любом деле, Иван не гнушался его обществом. Сыграло роль и обстоятельство, что с самим Осиповым никто более не желал общаться. А Александр никогда ни в чем не отказывал, хотя иногда самому катастрофически не хватало времени на все задуманные дела. Далее, вместо любви Александр отчетливо наблюдал картину того же приспособленчества.

Все, что было знакомо ему хоть малым косвенным образом: любовь, дружба, даже вражда, именовалось одним словом. Приспособленчество. Даже соперничать нужно было с умом, выбирая правильные субъекты.

Александру трудно было адаптироваться в мире. Мир словно был не для него. Но он не жаловался. Он жил, жил достойно, не желая принимать другие правила игры. Он уже давно был выбит резким точным попаданием. Это доказывала вся его жизнь.

Даже, вот сейчас, например, он сидит на крохотной кухне, в тишине, пока бабушка спит, мягким движением руки размешивает сахар в свежезаваренном чае, не дотрагиваясь ложкой дна чашки, и вспоминает. Видимо, эти воспоминания навеял разговор с методисткой. Он вспоминал, как проходила его практика. А практика в различных государственных органах была не раз. Но всегда для Александра она сводилась к одному. Каждый раз, бросив на него один-единственный взгляд отвращения, его определяли в архив. В небольшое пыльное помещение, где можно было только беспрерывно чихать, а не работать. Заставляли раскладывать все по порядку. Разложил? Вот тебе бумаги, раскладывай теперь в каждое дело. Сделал? Теперь найди это! Нашел? Теперь это! То! Так проходил день за днем.

Однажды он отчетливо слышал разговор Валентины Эдуардовны (судьи) с работницами канцелярии. Она говорила: «Это что за чудовище у нас по суду гуляет? А! На практику прислали?!! Боже! Сделайте так, чтобы он вообще не вылезал из архива. Таким на роду написано дерьмо убирать, а не в судах работать».

Тогда Саша действительно подумал, что много себе позволил, осмелившись поступить в такой институт, что действительно он должен был знать свое место. Но мечта вела его за руку.