Страница 7 из 11
— Здоровенная дурмашина, — и отвечая на незаданный мной вопрос, который так и вертелся на языке, — От трех метров в высоту, весом не меньше тонны. И каких их разновидностей только не бывает, начиная от кинг-конгов, заканчивая уж совсем непотребной хренью.
— И зачем тогда артиллерия, чем вас не устраивает крупняк? Та же пуля КПВ слону в хобот войдет и из задницы вылетит, и следующего слона грохнет. А слон крупнее элиты получается…
— Для матерой элиты КПВТ — семечки. Они ведь тоже не просто так, у нас есть свои Дары, у них свои. Плюс, смертельных точек очень и очень мало, а остальное им до лампочки. Боли не чувствуют совершенно, регенерируют так, жуть. Если даже мы нехило умеем это делать. Вот и получается, что крупняк не панацея, только артиллерия нормально работает.
— Теперь давай про дела поговорим, что ты от меня хочешь? В чем моя помощь требуется.
Цемент задумчиво посмотрел на часы.
— Все завтра. Так, тебе пора принимать лекарство, чтобы не загнулся раньше времени, — он достал из под бронежилета ладанку, откуда выудил красного цвета кругляш, протянул мне, — Давай, глотай и ощущения описывай. Даже, если ты зараженный еще сверху часа четыре проживешь, благодаря этой штуке, и вот запей, — и, видя мою нерешительность, добавил, — Ну, чего медлишь, хотел бы что-то плохое сделать — сделал бы, сам понимаешь, у тебя против меня не единого шанса.
Проглотил.
— Тепло по всему телу пошло.
— Отлично, — тот показал мне большой палец в знак одобрения, — Теперь же, вот три-четыре глотка, не больше, — строго добавил, протягивая обычную армейскую флягу. Я приложился. Несмотря на запах хорошего коньяка — жидкость оказалось той еще мерзостью. Отвратительная еле-еле в себя пропихнул.
— Ну, ловись рыбка и большая и маленькая, — опять видимо ситуация была понятна только ему, — Как себя чувствуешь?
— Да вроде в порядке, голову малость кружит.
— Это нормально. Короче, я сейчас на боковую, как светать станет — толкнешь. Ты же, если хочешь еще пожить, лучше даже не засыпай. Время засеки, и раз каждый час по три-четыре глотка живца, — видя мои недоуменные глаза, пояснил, — Что пил только что. Жрать захочешь, разогревай только в ванной, в туалет по большому, там мешки под мусор, сделал дело в мешок — его завязал и в окно. Нечего вонять. Как бы до обеда здесь кантоваться не пришлось. Все бывай.
Цемент развалился на диване, и уже минут через десять из комнаты раздавался могучий храп. Я же устроился на стуле возле окна, наблюдая за безжизненным проспектом, борясь с двумя желаниями — со сном и жаждой убийства.
Глава 2. Крысы
Обычный город даже ночью издает множество звуков, но по сравнению с дневной свистопляской, кажется для обывателя, что опускается тишина. Что ему шум редких автомобилей, когда при свете солнца их гул становится вездесущим? Еще абсолютная, непроглядная темнота для большого города явление редкое. Даже в заулках и закоулках она не имеет безграничной власти, ее попирает вездесущее уличное освещение, рекламные баннеры, вывески сотен и сотен магазинов и бутиков, фары снующих всю ночь машин, светящиеся окна тысяч и тысяч квартир.
— Ты просто с центральных улиц никуда не сворачивал! — заявит старожил с видом знатока.
Я сравниваю с девственной природой, с глухой тайгой или дикими уголками, точнее углами, Африки. Вот там темнота и несет, тот первобытный глубинный ужас, когда за границами круга, освещаемого костром или фонарем, кажется, что нет, не только жизни, но сама Ойкумена сузилась до этих пределов. Любой человек ночью в городе может совершить пешком путешествие из одного конца в другой, не имея фонаря и других осветительных приборов. То есть пройти порядка пятнадцати-двадцати километров. Выкинем из уравнения встречу с уличной шпаной, как маловероятную. Ну и скептикам, говорящим: вот наша тьма, самая темнотатая в мире, проделайте тот же путь, особенно в безлунную ночь по лесу, пусть и не девственному. Все, нет больше задора? Поэтому сейчас, когда освещалось лишь одно пятиэтажное здание напротив, оказавшееся УФСБ по Зеленоминской области, казалось, что вновь произошло возвращение к временам каменного топора. Сегодня большинство людей забилось в свои пещеры и ждало Солнца, с той же надеждой как многие тысячелетия назад. А хищники вновь вышли на охоту, если Цемент не соврал.
В невероятной для города тишине резкие звуки, отражаясь от домов, разносились очень далеко. Вот где-то звякнуло разбитое стекло, а далеко, на пределе слышимости, раздалась заполошная автоматная очередь, сначала одна, потом присоединилось еще несколько стрелков… Совсем близко гулко грохнул выстрел из ружья, второй, третий… А затем раздался истошный, настолько ужасный вопль, как могут кричать только перед смертью. У меня зашевелились волосы на затылке. Громкий звук сминаемой огромной консервной банки, под непрекращающийся вой сигнализации, потом к какофонии присоединилось еще не менее десятка автомобилей. С каждой минутой, пока прислушивался к ночному городу, убеждался в правоте слов Цемента. Это не чрезвычайная ситуация, это полный и беспросветный звездец.
Шипящая и неожиданно резко разрождающаяся звуками рация убитых полицейских, только добавляла весомости крепнущего ощущения конца привычной жизни: «Нападение на патрульную машину», «Ограбление на углу…», «Пропал со связи…», «Есть жертвы среди сотрудников…», «ДТП на улице…», «Пожар в жилом доме…». Впрочем, продолжалось это от силы часа три, затем рация разрядилась окончательно.
Я обдумывал слова Цемента. Соотносил их с реальностью. Сумбур в мыслях возникал в первую очередь от недостатка информации. Еще постоянно волнами накатывала какая-то слабость, голова кружилась, однако, после пары глотков мерзкого пойла из пластиковой бутылки становилось легче. Неужели, действительно, я умру и перерожусь в какого-то мертвяка? Гнал эту мысль, но она настойчиво ввинчивалась, возникала вдруг неожиданно, нападая будто дешевый гопник из-за угла.
Хотелось спать настолько — в глаза хоть спички вставляй, стоило их только прикрыть, как сразу проваливался в странную полудрему. Приходилось встряхивать головой, вставать со стула, ходить, кипятить воду в ванной на горелке, заваривать мерзкий растворимый кофе, которого выпил уже литра два. В сигаретах, хоть и запрета не было, тоже старался себя ограничивать. Так как, убойная доза никотина на такую же кофеина вызывала не сколько бодрость, сколько кидала в слабопохмельную дурнину от алкогольного лекарства Цемента.
Часа в три ночи, в здании ФСБ, началась суета. Вооруженные люди в камуфляже и масках забегали по территории. Затем из боксов показался восемьдесят второй БТР с тридцатимиллиметровой пушкой, подъехал к воротам. Сразу за ним пристроился Тигр, потом очередь настала двух Тайфунов, следом выехала странная, футуристического вида машина, замкнул колонну тоже новенький БТР, но вооруженный КПВТ. Часть бойцов привычно и без суеты заняла места на броне, один из них дал отмашку, и ворота открылись. Колонна, рыкая двигателями и воняя густым солярным выхлопом, таким мощным, что даже я, находясь на четвертом этаже сталинки смог в полной мере им насладиться, по центральному проспекту умчалась куда-то. Ворота закрылись, и вновь окружающее погрузилось в привычную тишину. Ну, или ее подобие.
Последний и добивающий меня аргумент в правдивости слов Цемента случился с первыми лучами солнца. Сначала я услышал мерный топот, на который не обратил особого внимания. А затем руки сами стали искать сигареты, потому что та огромная тварь, которая бежала с огромной скоростью по проспекту, могла быть только порождением безумных кошмаров. Огромное, около трех — трех с половиной метров существо, напоминающее гориллу-переростка, но только силуэтом. Все ее тело покрывали костяные щиты и щитки, голова тоже не избежала этой защиты. Вдоль позвоночника от здоровенной башки, посаженной сразу на плечи, шли в три ряда костяные шипы. Это все я рассмотрел мельком, потому что тварь, ловко передвигаясь на четырех конечностях, разогналась, наверное, километров до шестидесяти в час.