Леон и Луиза

Хотя со дня своего приезда он больше её не видел, но постоянно, хотел он того или нет, думал о ней. Какое у неё могло быть имя: Жанна? Мари-Анна? Доминик? Вирджиния? Франсуаза? Софи? Он тихо произносил каждое из этих имён, пробуя их на слух, и выводил их пальцем на обоях в цветочек у своей кровати.

Леону было хорошо в его новом доме, и по прошлой жизни он совсем не скучал. Отчего ему было тосковать по родине? Если бы он захотел, мог бы в любой момент сесть на свой велосипед и вернуться в Шербург. Родители до конца своих дней будут ждать его с распростёртыми объятьями в их неизменном домике на улице Де Фоссе, пляж Шербурга в день его возвращения на родину будет таким же, каким он его оставил, он выйдет в море на парусном ялике с Жоэлем и Патрисом, как будто и не прошло столько времени, и уже через три дня все в Шербурге забудут, что он вообще когда-то уезжал. Поэтому для поспешного возвращения не было никаких причин, пусть даже он иногда и чувствовал себя одиноко. А пока он мог так же прекрасно оставаться в Сен-Люке, пробуя свою новую, самостоятельную жизнь.

Неприятным в его комнате было только то, что балки и деревянные стены пакгауза скрипели, хрустели и скрежетали, так что становилось жутко. Днём, когда их нагревало солнце, они покрякивали, а вечером, остывая, потрескивали; в утренних сумерках, когда ночной холод крепче всего, они хрустели, а при восходе солнца, снова нагреваясь, скрипели. Иногда это звучало так, будто кто-то поднимается по лестнице в комнату Леона, потом как будто крадётся через чердак или совсем рядом скребёт отвёрткой по стене. Леон, конечно, знал, что там никого нет, но всё равно постоянно прислушивался и не мог заснуть раньше полуночи.

И он взял в привычку после ужина совершать на велосипеде продолжительные поездки по окрестностям и возвращаться домой только после наступления темноты, когда валился с ног от усталости. Поскольку море было далеко, а в округе, кроме пшеничных и картофельных полей, между которыми рос непроходимый орешник и тянулись узкие дренажные канавы с застоявшейся водой, смотреть было особо нечего, его поездки становились всё короче и всё быстрее заканчивались в пределах городка.

Этим ранним летом 1918 года Сен-Люк-на-Марне состоял из сотни домов, которые расходились от Площади Республики концентрическими кругами. Во внутреннем круге находилась помпезная ратуша в стиле классицизма, школа, построенная в том же стиле, и пара городских домов. Ещё там был крытый рынок, трактир «Артистический», кафе «Дю Коммерс» и романская церковь, позади которой мэр, несмотря на ожесточённый протест священника, с республиканским коварством приказал пристроить общественный туалет. В среднем круге находились почтамт и две булочные, парикмахерская, бакалея, а ещё мясная лавка, магазин скобяных изделий и магазин одежды под названием «В Галереях Площади Вандом», в котором жительницы городка и крестьянки из окрестных деревень покупали то, что они считали парижским шиком. Во внешнем круге среди простых жилых домов располагались кузница, столярная мастерская, а также лавка сельскохозяйственного кооператива, шорная мастерская, памятник павшим воинам, построенный в 1870-м, и, наконец, похоронное бюро, механическая мастерская и пожарная часть.

В первый год войны фронт подкатился неприятно близко, в третий год – опять, и почти в пределах видимости можно было разглядеть развалины некогда цветущих деревень; сам Сен-Люк, правда, остался нетронутым ужасами войны. Самым страшным, что пережил городок, была конфискация пожарного автомобиля по приказу проходящего мимо командующего войсками, а также от случая к случаю вторжение толпы солдат – отпускников с фронта, которые были решительно настроены в одну ночь спустить всё своё жалование. В остальном же в Сен-Люке привыкли к своеобразному обстоятельству, что война бушует только там, где она непосредственно происходит, тогда как здесь цветут лютики, торговки выставляют на продажу свои товары, а матери вплетают ленты в косички дочерей.

Будучи новичком в этих местах, Леон считал, что кафе «Дю Коммерс» – это традиционное место ремесленников, а трактир «Артистический», напротив – место встречи здешних художников и интеллектуалов, но, конечно же, всё оказалось наоборот. Поскольку, как и всюду в вмире, в Сен-Люке успешные адвокаты, торговцы и ремесленники по вечерам, подсчитав и надёжно спрятав в сейфы дневную выручку, умеренно страдали от недостатка в их жизни красоты и шутки, они с удовольствием проводили своё немногое свободное время в трактире «Артистический», который считали местом встречи художников, поскольку на стенах висели жёлтые от никотина репродукции Анри де Тулуз-Лотрека. Но, как и всюду в мире, в предполагаемом месте встречи художников давно уже не водилось людей искусства, поскольку они сбежали от слишком приспособленных к жизни на другую сторону площади в кафе «Дю Коммерс». Там теперь и сидела после этой рокировки из вечера в вечер местная богема, в надёжном отдалении от буржуазии, но скучая не меньше последней и страдая от очевидного факта, что и жизнь артиста далеко не такая весёлая и разнообразная, как было бы правильно.

Богема Сен-Люка состояла из двух писательствующих учителей, каждый из которых был уверен в своём превосходстве над другим; хронически унылого церковного органиста; старой девы-акварелистки, а также шепелявого резчика по надгробным плитам и пары закоренелых пьяниц, болтунов и пенсионеров. Вечер за вечером они с упорной весёлостью сидели все вместе за столом для завсегдатаев у круглой угольной печи, труба которой пересекала зал и исчезала в кухонной стене, пили перно и разили чесноком, в то время как в сотне километров отсюда молодых мужчин убивали целыми выпусками одного года рождения, травили газом и проворачивали их пушечное мясо через мясорубку.

Справедливости ради надо сказать, что вины болтунов в их благополучии не было. Деньги лежали практически под ногами, с того времени, как правительство поднимало моральный дух своих солдат, а также их семей щедрыми пособиями, стипендиями и пенсиями; конечно, за деньги купишь не всё, но хлеба, сала и сыра было в избытке. Вино в «Коммерс», может, иногда и разбавляли водой, зато оно было дешёвым, не слишком кислым, и от него не болела голова.

Конечно, завсегдатаи давно перетирали новость, что старый Бартельми на вокзале получил в своём безделье нового помощника, поэтому, когда последний в своей железнодорожной форме в первый раз вошёл через стеклянные двери, его не нужно было представлять.

– К вашим услугам, мой генерал! – крикнул самый заслуженный болтун и салютовал со своего места, а один из учителей встал рядом с ним у стойки, чтобы от имени местных жителей обстоятельно расспросить о его прошлой жизни, о сегодняшних обстоятельствах и планах на будущее. В течение следующих вечеров завсегдатаи с облегчением убедились, что Леон не разражался громкими речами и не устраивал драк, а спокойно выпивал у стойки один-два стакана бордо и спустя полчаса вежливо освобождал место, как и положено молодому человеку его возраста.

Леон стал приходить в «Коммерс» каждый вечер. Иногда он перекидывался парой слов с хозяином, а иногда и с его дочкой, которая стояла за стойкой по понедельникам, средам и пятницам и была высокой серьёзной девушкой; она казалась немного рассеянной, но даже во время больших попоек держала под контролем, кто сколько выпил и сколько должен заплатить. Леон знал, что она на него поглядывала, и старался скрыть от неё, что сам не сводит глаз с входной двери.

Поскольку приходил он сюда, конечно, не ради красного вина, а в надежде, что когда-нибудь здесь появится девушка в блузке в красный горошек. На багажнике её велосипеда не было клади, поэтому живёт она где-то здесь; если не в самом Сен-Люке, то в одной из окрестных деревень. Городок был небольшим, и уже через несколько дней он почти не встречал незнакомых лиц; он знал пастора и трёх полицейских, пономаря, и всех уличных мальчишек и цветочниц. Но красивую велосипедистку он так и не встретил ни в булочной, ни на почте, ни на улице, ни на воскресной службе, ни на кладбище, ни в прачечной, ни на цветочном рынке, ни на скамейках площади Республики, ни под платанами, обрамляющими канал, ни на входе в кирпичный завод по другую сторону от железнодорожных путей. Однажды он бежал за какой-то велосипедисткой, пока она не слезла с велосипеда и не оказалась женой пекаря с улицы Де Муан, а в другой раз он услышал повторяющийся скрип, но не смог определить, откуда он доносится.