Формалин

— Выйдите, — слабо шепчет.

— Сынок, — женщина заикается, когда О’Брайен поднял лицо, возмущенно взглянув на неё. Она не имеет права обращаться к нему так.

— Пошли нахер отсюда, — рычит, сжимая челюсть.

Тайлер не навязывается. Он поднимается с кровати, идя к выходу. Женщина потирает морщинистые руки, встав. Она бросает взгляд на парня, видя, как он облизывает губы, отворачивая голову.

Миранда не сможет ему помочь. Ей больше никогда не вернуть былые взаимоотношения с сыном.

Дверь тихо закрылась. Дилан остался один. Он только пришел в себя, а в его голове уже царил хаос. Как парень мог позволить себе так оплошать? Как мог оставить ее одну? Почему не был осторожен?

Что теперь делать? Как поступить? Где искать человека, связь с которым так внезапно оборвалась? Ведь это все его вина.

Сжимает ладони в кулаки, сгибаясь. Прижимает их к губам, роняя вздох. Закрывает глаза, пытаясь сохранять равнодушие, чтобы подумать.

Но Дилан уже не тот. Его эмоции не скрыты от чужих глаз.

Но, несмотря на это, в данный момент, он не может позволить себе расклеиться. Парень должен заставить себя подняться: физически и морально.

Здание из красного кирпича было возведено еще много лет назад, но до сих пор сохранило прекрасный внешний вид. Медсестры и санитары «выгуливали» своих пациентов, мило беседуя о погоде.

Все это жутко бесило женщину, стоявшую у входа. Она курила, глубоко глотая дым, что заполнял её легкие. Смотрит на наручные часы. Решение принято. Она не оставит её здесь.

Кидает сигарету в урну, входя внутрь здания. Зал. Чисто и убрано. Пахнет свежестью. Женщина у регистратуры мило беседует с доктором. Вокруг люди в бледных одинаковых одеждах.

Женщина теряется, оглядываясь. Времени прошло достаточно, почему ее дочь еще не вывели? Она оформила все бумаги, поставила подписи, так, когда же ей, наконец, позволят уйти отсюда?!

Сквозь решеточную дверь виден зеленоватого оттенка коридор. Мужчина и женщина идут по обе стороны, ведя девушку к выходу. Её внешний вид желает оставлять лучшего: она толком не питалась, поэтому щеки впали глубже, а пережитый стресс повредил организм и психику.

— Саманта Тернер? — К ней подошел знакомый доктор, пожав руку. Женщина кивнула.

— Вы уверены, что не хотите оставить ее? Мне кажется, состояние не стабилизировалось, — мужчина откашлялся, скрестив руки за спиной, когда санитар открыл решетчатую дверь, а женщина аккуратно взяла девушку под руки, выводя в зал.

Все это время Кэйлин смотрела в пол, словно происходящее никак не касалось и не интересовало её.

— Я справлюсь, — она выдавливает улыбку, когда Кэйлин останавливают напротив. — Детка, как ты?

Кэйлин молчит. Саманта просит:

— Дальше я сама.

— Мисс Тернер… — Хотел настоять на своем доктор, но женщина перебила.

— Нам уже пора, такси ждет, — берет девушку за руку, ведя за собой.

Ей хочется поскорее покинуть стены этого дурдома. Её дочь не должна находиться в таком месте.

Они спускаются по ступенькам каменной лестницы вниз. Девушка тащится за матерью, поднимая глаза:

— Куда? — Ей с трудом удается выдавить это из себя.

— Домой, дорогая, домой, — отвечает, тормозя у желтого такси.

— Домой, куда? — Кэйлин приоткрывает сухие губы.

— Обратно, в пригород, там, где мы жили раньше, — Саманта вынимает пачку сигарет из кармана. — Подожди в машине, не дыши этим дымом.

Девушка хмурит брови:

— Ты не пришла, — роняет короткий вздох, продолжая слабо шептать хриплым голосом. — Ты не пришла в тот день.

— Я знаю, — она затягивает, пуская дым. — Знаю, дорогая, пойми меня, — обнимает себя руками. — Я была в таком странном состоянии. Я боролась с собой, все это время думала о том, что правильно, о том, как мне изменить себя же, но… Я поняла, что если даже уеду, оставлю все, то воспоминания, мои деяния, они будут со мной, — потирает плечи дочери, заставив её взглянуть на нее. — Кэйлин, я вернулась к тебе… Я больше не оставлю тебя, поэтому дай мне шанс. Мы уедем отсюда, забудь все, что произошло, начнешь все заново, мы попробуем и сможем, я в этом уверена, — вздыхает. — Милая, только дай мне шанс все исправить. Последний шанс, — всматривается в глаза дочери с надеждой на положительный ответ, в котором не сомневается.

Кэйлин отводит взгляд, смотря куда-то в бок:

— Последний шанс? — Это некая ирония, ибо он уже был. В тот день, когда она не пришла.

Слабо улыбается, вновь взглянув на мать:

— Ты знаешь… — Шепчет. — Мысли материальны.

Саманта моргает:

— Ну, допустим, — не поймет, к чему это.

— Мысли - это, как вещи. А если вещи ненужные, то от них избавляются. Мысли и волнения о тебе — ненужные вещи, — Кэйлин улыбается шире. — И я избавилась от них.

[…]

— Дилан, вернись в кровать! — Миранда теряла самообладание. Парень не слушал её, он даже не замечал её присутствия.

Дилан пытался игнорировать боль, пока ходил по палате, роясь в ящиках. Ему нужны его вещи, но их здесь нет. Парень сжимает очередную простынь, с ненавистью кидая её в другой конец палаты. Женщина вжимается в стену, скуля:

— Пожалуйста, ты еще не полностью оправился.

О’Брайен тяжело дышит через нос, бросая все, и идет к двери, но Миранда хватает его:

— Я не пущу тебя!

Дилан с гневом в глазах смотрит на нее, отчего женщина завыла:

— Можешь ненавидеть, проклинать, но я не дам тебе уйти в таком состоянии!

Дилан выдергивает руку. По его спине бежит неприятный холодок. К черту. К черту все.

Отступает назад, отводя глаза. Его ладони потеют. Сильно сжимает веки, разжимая их. Перед глазами все плывет, но он должен идти. Он обязан.

Кровать неприятно скрипит, когда парень садится на нее, потирая глаза. Тяжко вздыхает.

Он не знает, что делать. Раньше ему с легкостью удавалось найти решение. Но не сейчас.

Миранда оставляет сына, покидая комнату.

О’Брайен никого не желал видеть, он не ел еду, запах которой вызывал тошноту, не мог прилечь. Парень сидел на краю, смотря в сторону окна. С улицы доносились голоса, а порой удавалось уловить детский смех, который лишь сильнее нервировал.

Время шло. Темнело. Тиканье часов уже нельзя было терпеть, поэтому парень медленно поднял, взяв со стола будильник, и швырнул его в противоположную стену.

Тишина. Абсолютная. Теперь ему мешает громкое биение собственного сердца.

Вновь опускается на кровать, сгибаясь, и прикрывает лицо ладонями, сжимая глаза.

Все это походит на кошмар.

Тихий скрип двери окончательно выводит его из себя. Дилан подскакивает, крича:

— Да какого черта?! Я не разрешал… — Держится за подоконник, переступая с ноги на ногу.

Девушка, которую он еле признал в темной комнате, отступает назад. У нее испуганный вид. О’Брайен делает шаг к ней:

— Эй, — слабо улыбается. — К-Кэйли?

Она теребит край расстегнутой вязаной кофты, которую ей дали в лечебнице. Девушка так же через силу улыбается, роняя с губ вздох:

— Выглядишь хреново, — её глаза слезятся. Дилан сжимает челюсть, быстро подойдя к ней. Лицо Кэйлин корчится, когда парень обнимает её, сильно сжимая в руках.

— Мне больно, — шепчет. — Дилан…

Но он не слушает. Ему охота крепче сжать её, чтобы полностью убедиться, что это не очередной бред, что она действительно здесь.

Что он не один.

Руки девушки оставались неподвижны. Они висели, хотя она старалась поднять их, чтобы коснуться Дилана.

— Больше, — О’Брайен сжимает губы, — больше никогда, — отпрянул, грубо потирая её плечи. — Никогда не отходи от меня, ни на шаг, поняла?

Кэйлин невольно улыбается, ведь осознала, что сделала правильный выбор.

— Этот дом… — Сглатывает. — Мы туда больше не вернемся, мы вообще забудем об этом, ясно? — Хрипит, теряясь, ведь улыбка девушки стала шире. — Чего смешного? Ты хоть знаешь, какого это, когда…

— От тебя все так же пахнет, — выражение лица девушки слабнет, но не от бессилия, а от успокоения. — Так же приятно.