Вишня и никотин

Девушки, которая страдала не меньше, ведь действительно сильно любила. Просто, она понятия не имеет, как правильно выражать свои чувства. Как признать то, что ты зависим от того, кто обращается с тобой, как с дерьмом собачьим?

Он всегда желал хаоса, безумия, боли и злости, ссор и криков, ненависти и грубости. Уничтожения того, что окружает его: любви, которой он не видел, заботы, которой не мог терпеть, ведь она, по его мнению, притворная. Улыбок, которых просто не должно быть рядом с ним. Счастья, которое его не касалось, и которого он не понимал. Причину смеха, причину этих горящих взглядов, полных восхищения. Простое уничтожение, разрушение изнутри. Каждый день, каждую секунду ломал себя, ломал других. Обрастал ненавистью и злобой ко всем вокруг, а в особенности к себе.

Себя он ненавидел сильнее. Ведь в последнее время ему все чаще хочется умереть.

Ибо он чувствует. Он, мать вашу, чувствует нечто иное. Не злость, не раздражение.

И это “что-то” приносит куда больше неприятных ощущений.

Она пытается сохранять спокойное выражение лица, хотя сердце давно скачет, как бешеное. Муж сидит за столом, пьет кофе, читает газету. Все будто так обыденно. Словно он не изменяет, словно он любит её. Но это лишь притворство, игра, ложь. Боль. Боль. Ещё раз боль. Чувств нет и не будет. Она ощущает разрушение, ломку. Семья рушится. И проблемы не только у неё, она уверена. Каждый за этим столом постепенно умирает. Медленно, мучительно и одиноко, сдерживая все в себе, не показывая своих глубоких ран. Скрываются. Ибо былое доверие угасло.

Она боится потерять мужа. Нет, он уже потерян.

Поэтому остались только дети. Но и те отдаляются. Все глубже. В себя.

Он в порядке. Он читает газету. Он живет в прежнем режиме, пьет тот самый кофе, что и всегда, игнорируя все те взгляды, которые стреляет в его сторону жена. Любви не существует. Чувства всегда угасают, эмоции не захватывают, улыбки не приносят восторг. Остаются лишь воспоминания, которые не греют душу. Он не может быть живым рядом с ней.

Если не любит, то не дышит.

А он давно не любит.

Она. Что ж, просто Она.

Она сидит, немного согнувшись. Она не поднимает глаза с тарелки, которая переполнена салатом, но кусок в горло не лезет. Не уверена, что ей вообще хочется кушать, несмотря на голодный день. Уже вечер, но опустошение не прошло. Душ не помог, вода не спасла, не избавила, не смыла мысли. Ничего. Абсолютно. Все болит. Голова кружится, а тошнота давит, подступая к горлу. Глаза горят, веки отекают, лицо опухает. Губы искусаны. На них видны кровавые подтеки.

Она выглядит совершенно не привлекательно. Никто не будет выглядеть привлекательно, когда внутри ощущает себя настолько паршиво.

Но ей приходится опускать глаза, избегая его взгляда. Да, Он смотрит на неё, даже несмотря на её вид. Она нервно кусает больные губы, смотря куда-то под стол, на свои колени, разглядывая кожу, затем деревянный пол. Все, что угодно, лишь бы не поднимать глаза, лишь бы не встречаться с его взглядом. Лишь бы просто не видеть его. Знает, что Он сжимает губы. Чувствует его напряжение и раздражение.

Боится смотреть на него. Его взгляд убьет её. Снова.

***

От лица Чарли.

Я подпрыгиваю, вздрагивая, когда Дилан отодвигает стул, поднимаясь. Ведь Зои села рядом с ним. Не поднимаю голову, чтобы избежать зрительного контакта. С ним, с сестрой, с матерью, с отцом.

Дилан обходит стол, и молюсь, нет, просто кричу про себя, чтобы он прошел мимо, чтобы не делал того, чего я боюсь.

Но парень садится на свободный стул рядом со мной. Пьет что-то из кружки, игнорируя вздохи Зои и взгляды матери, которая ведет себя очень странно.

Атмосфера на кухне. Она угнетает.

Мне хочется убежать от этих людей. Как можно дальше.

Мое сознание мутнеет от резкого запаха никотина. Дилан явно недавно курил.

Ненавижу эту отвратительную вонь.

Хочу ненавидеть.

Вот уже полчаса мы все сидим здесь молча, якобы ужиная, но никто толком не притронулся к еде. Все пьют, изображая на лицах безэмоциональность. Может, так даже лучше. Мне не хочется шума. Не хочется разговоров, притворных и натянутых улыбок, фальшивого смеха.

- Нина, собирайся, нам нужно на работу, - отец бросает это, не отрываясь от газеты. Мать лишь закусывает губу, отвечая легким кивком.

На работу? Опять ночная смена? Женщина явно не высыпается.

Я беспокоюсь о ней.

Взгляд замирает на листе зеленого салата в тарелке, когда кончик холодного пальца касается бедра. Одно действие, и я готова рвать волосы на голове. Готова вскочить со стула и убежать. Готова кричать, глуша бурю эмоций внутри.

Но вместо этого сижу смирно и ровно, будто ничего не происходит. Лишь губы начинают еле заметно дрожать, поэтому сжимаю их, пытаясь проглотить комок в горле.

Дилан стучит пальцем по коже, но смотрит куда-то перед собой, покусывая белые от напряжения костяшки. Он тихо дышит, вытягивая ноги под столом. Зои уставилась на него из подо лба.

Мое дыхание сбивается, отчего выпускаю воздух сквозь приоткрытые воспаленные губы. Дилан полностью накрыл бедро ладонью, сжимая кожу пальцами. Потирает большим пальцем выступающую кость. В животе тянет, жжется и выворачивает. Приступы тошноты отступили.

Мать поднимается со стула, когда отец встает, направляясь к двери. Взрослые оставляют кружки и тарелки на столе.

- Пока, мам, - Зои потирает колени, когда женщина выходит за мужем, прикрывая дверь.

С их уходом, весь кислород в помещение испаряется, исчезает. Его просто нет. Глухо слышу хлопок входной двери.

И вот мы опять одни дома. Я, Дилан и Зои. Золотая троица.

- Дилан, - Зои подала голос первой, и пальцы парня больно сжали кожу бедра. Я подняла глаза на сестру, которая облизывает губы:

- Нам нужно поговорить, - бросает взгляд на меня.

И тогда мне приходится прикоснуться к нему. Моя ладонь трясется, а пальцы дрожат, когда я накрываю его руку, мягко убирая от бедра. Дилан переводит на меня глаза. Такие уставшие и безжизненные, что я еле борюсь с желанием забить на все случившееся, схватить его за руку и увести отсюда, как ребенка. Как ребенка, которому необходима помощь.

Да, я впервые увидела в нем того, кто нуждается в поддержке, нуждается в помощи со стороны другого.

- Нам всем, - Зои сжимает губы, дав понять, что я должна остаться. И это меня удивило. Расстроило, ведь по большей части говорить будут они. Так обычно происходит. Есть я рядом или нет, в разговоре особого участия не принимаю.

Дилан стучит пальцем по поверхности стола. Сестра выпрямляется, откашлявшись:

- Я много думала сегодня.

- Да ну, - ядовито тянет Дилан, облизывая языком нижнюю губу. Щурится, смотря на Зои, голос которой становится грубее.

- У нашей семьи сейчас и так не лучшие времена, а мы своими разборками делаем только хуже, - кусает яркие губы. - И я думаю, будет правильно, если ты съедешь.

Я поднимаю голову, убеждаясь в том, что девушка говорит о Дилане. Парень сильнее прищурился, бросив смешок:

- За всех решаешь?

- Так будет лучше, - её голос дрогнул, а глаза заблестели.

Ей трудно говорить это?

Съедет? Дилан?

Я хотела оставаться нейтральной, но… Если он уедет, то кто будет выгонять друзей Зои? У кого я буду прятаться от них? Не думала, что скажу такое, но, кто тогда защитит меня?

Только сейчас вспоминаю, что до сих пор держу запястье парня. Моргаю, опуская глаза, чтобы не показывать своего смятения.

- К тому же, - Зои начинает нервничать, ведь Дилан молчит, продолжая смотреть на неё. - Ты и сам понимаешь, что не можешь оставаться здесь.

Парень дернул руку, грубо избавившись от моей хватки. Я уже могу слышать его бешеное сердцебиение.

Поднимаю голову, взглянув на сестру.

О чем она?

Девушка пытается держаться:

- Ты можешь причинить нам вред, Дилан. В последнее время ты совершенно не контролируешь себя и свою агрессию! - последние слова она чуть ли не прокричала, ведь парень поднялся, стискивая зубы. Девушка вскочила со стула, обходя стол, чтобы быть дальше от него: