Страница 16 из 38
– Ну что, песик? – спросила, присев на корточки, Рената.
Барсас поднялся и выбрался неспешно на снег.
– Это Витас, – показала овчарке рукой Рената на стоящего метрах в двух парня в джинсах и синей куртке. – Он умеет лечить собак и кошек. Он свой! Подойди! – последнюю команду она дала Витасу.
И он опустился на корточки рядом, подсунул ладонь под нос Барсаса, чтобы овчарка «записала» его запах в список запахов «своих».
– Так что тебя волнует, старичок? – спросил дружески Витас, погладив овчарку по загривку. – Тебе сколько лет?
– Ему тринадцать, – ответила за собаку Рената. – И последнее время он почти ничего не ест.
– Ха! – вырвалось у Витаса. – Так это уже предельный возраст! Что тут смотреть?
Однако вопреки своим словам он протянул руку и мягко толкнул лежащего на животе Барсаса на бок. Овчарка повалилась, протянула лапы в сторону, потом поджала. Витас принялся ощупывать пальцами живот собаки, надавливая на него в разных местах.
Барсас вдруг заскулил, и Витас отвел руку, подождал с полминуты и снова нажал на то же место. И снова собака заскулила и попробовала встать на лапы.
– Лежи, лежи! Больше не буду, – успокоил ее Витас.
Обернулся к Ренате.
– Знаешь, этому псу столько же лет, сколько твоему деду! Лечить его, даже если это не просто старость и слабый кишечник, не имеет никакого смысла! Если б мы были сейчас в Каунасе, то можно было бы сделать рентген, но мы ведь в ста километрах от любой цивилизации…
– Так что ты скажешь деду по поводу Барсаса? – спросила Рената.
Витас вздохнул.
– Скажу, что вашему Барсасу, как любому старику, надо давать есть только мягкую и теплую еду, и никаких костей! Вот и все!
Витас поднялся на ноги и заметил слева чуть поодаль шесть продольных холмиков с частично выглядывающими из-под снега табличками.
– А это что у вас тут за кладбище? – удивился он.
– Там собаки дедушкины похоронены, – объяснила Рената, тоже поднявшись на ноги и проводив взглядом вернувшегося в будку Барсаса. – Шесть собак у него было с рождения. Барсас – седьмая.
– Седьмая? – переспросил Витас. – Семь собачьих жизней – это и есть одна человеческая. Ладно. Я тебе напишу лекарство для пса, закажешь по интернету, и аппетит к нему вернется.
– Ты только деда успокой сейчас, скажи, что у собаки проблемы от возраста, а не от болезней! – попросила Рената. – Он это поймет!
К вечеру на хутор деда Йонаса и его внучки посыпался снег. Все стало белым, даже красная машинка Ренаты полностью исчезла под снегом. И падал он как-то необычно шумно, словно крупные снежинки или терлись друг о друга, пока летели или разговаривали.
Рената и Витас, устав от взаимной нежности и отдохнув от нее потом, поднялись и голыми стояли в темной комнате перед окном, за которым темная ночь продолжала покрываться белым снегом. В теплую комнату откуда-то просачивался холодный зимний воздух и время от времени его тонкие потоки дотрагивались, как кончиками иголки, то до руки Витаса, то до щеки Ренаты. И они, пытаясь защититься от этих невидимых сквозняков, стали к ним спинами, обнялись что было силы, вжались друг в друга так, что если б кто-нибудь увидел их очертания в темноте, то подумал бы, что стоит в комнате один мужчина покрупнее среднего, или одна женщина, которую тоже худенькой не назовешь.
– Ты назавтра останешься? – шепот Ренаты согрел ухо Витаса.
– Нет, мне надо назад! – прошептал он в ответ. – Если мы не едем в Италию, значит, надо кое-что отменить… И многое обдумать.
На словах «мы не едем в Италию» Рената еще сильнее прижала к себе Витаса. Ее губы коснулись мочки его уха.
Глава 16. Лондон
Клаудиюс устал вертеть головой, пытаясь выхватить взглядом то красивую церковь, то старинный особняк. Пока мотоцикл ехал не быстро, то и дело останавливаясь на светофорах, разглядывание проплывающих мимо лондонских достопримечательностей даже приносило удовольствие. И это несмотря на явное неудобство, ведь сидел он за спиной мотоциклиста, обхватив его спереди, на животе, руками. Руки терлись об искусственную кожу комбинезона, и это трение приятным назвать никто бы не решился. Самым неприятным, однако, для Клаудиюса было то, что он совершенно не помнил лица мотоциклиста. А сейчас на голове у того был шлем. Клаудиюс помнил, что волосы – русые, и лицо худое, вытянутое. Из тех нескольких фраз, которые он услышал, ему стало понятно, что парень разговаривает на английском со славянским акцентом. Но сейчас, когда центральный Лондон остался позади, а по бокам потянулись индустриальные площадки, склады, заборы, в мыслях у Клаудиюса возникло беспокойство.
Ехали они минут сорок – пятьдесят. И наконец мотоциклист сбросил скорость и стал придерживаться взглядом правой стороны. За очередным длинным забором промелькнул пустырь с руинами не очень старого строения, дальше за новым забором из металлической сетки стояли бесконечные ряды мобильных домов-караванов. На торговую площадку это место похоже не было, да и караваны были старенькими, грязными, пыльными. Клаудиюс с любопытством разглядывал эти белые вагончики на колесах и вдруг заметил, как в одном из них открылась дверца и наружу выглянул непричесанный, голый по пояс старик. Услышал, как там же, где-то рядом со стариком, залаяла собака. Увидел дымок, поднимающийся откуда-то из-за домов-караванов. Клаудиюса разобрало любопытство.
– Это тоже Лондон? – спросил он по-английски мотоциклиста, наклонившись вперед и почти вложив свой вопрос в правое закрытое шлемом ухо.
Мотоциклист услышал.
– Да, это еще Лондон, – ответил он.
Когда поле, занятое городком мобильных домов, осталось позади, мотоциклист притормозил и осторожно въехал в открытые ворота следующей огороженной территории. Остановился около сложенных в три этажа друг на друга морских контейнеров.
Клаудиюс соскочил с мотоцикла и размял ноги.
Парень, не снимая шлема, прислонил свой двухколесный транспорт к контейнеру, потом жестом позвал Клаудиюса за собой.
Они прошли метров пятьдесят, после чего мотоциклист остановился. Стащил с головы шлем и обернулся к Клаудиюсу.
– Мы раньше времени, придется обождать, – сказал.
– А как тебя зовут? – спросил литовец.
– Адам, – нехотя ответил парень.
Через минут пятнадцать на территорию заехал крытый грузовик. Чернокожий водитель доехал до крайних синих контейнеров с надписью «Maersk». Там остановился, вышел из кабины. Увидев приближающихся к нему двух парней, приветственно махнул рукой.
Они втроем сбросили с грузовика на покрытую снежком землю несколько десятков черных мусорных мешков, плотно завязанных и не очень тяжелых. Машина уехала. Адам развязал пластиковый мешок, щелкнул вытащенной из кармана комбинезона зажигалкой и сунул ее, горящую, внутрь мешка. В воздухе запахло паленой бумагой.
– Это все нам надо сжечь? – спросил Клаудиюс, глядя на сваленные на землю мешки.
– Ага.
– Так лучше высыпать все в кучу и…
– Если высыпать, то часть сгорит, а часть улетит по ветру, – спокойно объяснил Адам. – А наша задача, чтобы все сгорело.
– А что это? – поинтересовался Клаудиюс.
– Бухгалтерия, – Адам пожал плечами. – Цифры, буквы, печати…
– Ага, – кивнул Клаудиюс. – А я думал, что сейчас вся бухгалтерия в компьютере хранится!
– Обычно да. То есть «белая» – в компьютере, а «черная» вот так, на бумажках.
– «Черная»? – удивился Клаудиюс. – В Англии?!
– А какая разница: в Англии или в Венгрии? – усмехнулся белобрысый Адам. – Глобализация – штука серьезная! Я в Будапеште барменом работал, так у нас по «черной» бухгалтерии в тридцать раз больше денег проходило, чем по «белой»! Но «белую» после всех расчетов и дележек уничтожают, а «черную» хранят. По этим бумажкам, видно, уже всё поделили! Хотя я себе пакетик такого мусора забрал бы, – Адам вопросительно посмотрел в глаза Клаудиюсу. – Времени свободного хватает. Можно поизучать, ума поднабраться! «Черный бухгалтер» – классная профессия!.. Ты же промолчишь, если я один мешочек возьму себе?