Страница 33 из 36
Увлечение «уликами», плывущими самотеком в одну сторону в подобного рода делах, как мы уже видели ранее при изложении других очерков, влекут за собой опасность— стать на ложный путь и не закрепить своевременно ценных доказательственных фактов, которые в дальнейшем могли бы осветить темные и загадочные стороны дела. Так было и в настоящем деле, и в этом заключалась первая ошибка органов расследования. Хотя указанные версии и были впоследствии проверены, но это была уже запоздалая проверка. Время изглаживает события из памяти свидетелей и затирает факты, которые можно установить только по горячим следам.
Центральное место среди доказательственных фактов, легших в основу первого обвинительного приговора, занимает сознание Новикова. Новиков происходит из семьи служителя культа, и осенью 1925 г. был принят в Астраханский медицинский институт. Здесь познакомился он и сошелся с дочерью профессора Брауна, тоже студенткой института — Татьяной Браун. Отец, как это выяснилось уже при начале следствия, относился неприязненно к сближению Татьяны и Новикова.
Профессор Браун вел уединенный образ жизни, — никого, кроме близких приятелей, не принимал, и часы, свободные от приемов, посвящал рисованию и охоте. Будучи популярным в г. Астрахани хирургом-гинекологом, он имел большую практику, благодаря чему скопил значительные средства, которые, ввиду опасения падения валюты, превращал в ценности.
С осени 1925 г. Ф. Г. Браун резко изменил свой образ жизни, в связи с знакомством с кассиршей кино «Модерн» А-вой, и стал по вечерам уходить из дому. С февраля месяца 1926 г. он уже каждый вечер после приема уезжает к А-вой и возвращается домой по утрам.
Как-то в том же месяце Б. Г. Браун, приехав к А-вой, спросил ее, не была ли сегодня в кино дочь его Таня на первом сеансе.
— Нет, она вчера была, а не сегодня, и на последнем сеансе, — ответила А-ва.
— А с кем она была?
— С тем студентом, с которым она всегда бывает.
— Ах, опять этот мерзавец Новиков, ведь я запретил ей бывать вместе с ним, — резко заметил Браун.
Несмотря на запрещение отца, Татьяна Браун, однако, не порывала с Новиковым знакомства, а, наоборот, чаще с ним встречалась, и с начала весны отношения их перешли в интимную связь.
Весной 1926 г. Ф. Г. Браун при поездках на охоту жаловался своему приятелю Петру Захаровичу Петрову на свою дочь, указывая, что она плохо учится и увлекается молодыми людьми.
По словам того же Петрова, и при дальнейших встречах с профессором Браун при беседах с ним было заметно, что он продолжает быть недовольным своей дочерью и ее поведением.
Как-то в половине мая 1926 г. профессор Браун проходил мимо мебельного магазина Петрова. Стоявший возле дверей магазина Петров Петр Захарович, увидев Брауна, пригласил его зайти к себе. Здесь в беседе с ним Петров, между прочим, коснулся своих семейных дел, жалуясь на неизлечимую болезнь своей жены. При этом Петров сказал, что он несчастный человек. Тогда Браун заметил, что он несчастнее его и, схватившись руками за голову, с горечью воскликнул: «Танька моя пропала — она увлеклась и отдалась недостойному человеку».
При произнесении этих слов он заплакал и вышел из магазина.
… Эта сцена, — заявил при допросе Петров, — произвела на меня тяжелое впечатление, и я не решился расспрашивать его о подробностях.
Будучи допрошен 3 и 7 июня, Новиков категорически отвергал возникшее против него подозрение в убийстве, а 8 июня, содержась под стражей в Губрозыске, он написал собственноручно признание о совершенном им убийстве проф. Брауна.
Послав записку Тане, — пишет Новиков в своем признании, — он, придя в партклуб, стал думать, что профессор ее не пустит, тогда как ему безумно хотелось видеть Таню, и потому он побежал в десятом часу на квартиру Брауна, надев на себя по дороге машинально нечто вроде пиджака и сев, кажется, за пешеходным мостом, на извозчика; приехав и войдя в квартиру и приблизившись к профессору, он стал просить у него отдать ему Таню, а когда получил отказ, то крикнул: «руки вверх», и выстрелил, после чего выбежал, сел на извозчика, по дороге с которого соскочил, бросил толстовку и браунинг в канаву, причем сам помчался в партклуб, где через несколько времени ему и сказал Пахомов, что его ждет Таня, к которой он и вышел. Свое сознание он закончил так: «Вот и все. Я никуда не уйду. Мне больно. Меня считали за хорошего, честного человека, а я убил».
Того же 8-го июня при допросе Новикова нарследователем в качестве обвиняемого по 136 ст. УК он признал себя виновным в убийстве профессора Брауна, но только «из мести» и заявил, что соучастников в данном преступлении у него не было.
В этом своем показании Новиков уточняет свое сознание. Детально шаг за шагом он описывает проведение им вечера 2 июня и объясняет, что, когда он узнал от Тани, что профессор энергично взялся за дело перевода ее в Москву, у него, еще в первой половине мая, мелькнула мысль во что бы то ни стало помешать этому переводу каким бы то ни было путем вплоть до расправы с профессором, но потом он сам испугался этой мысли — желания убить человека — и оставил ее. 2-го июня, по словам Новикова, в 9 часов вечера, в начале десятого, он выбежал из партклуба с намерением объясниться с профессором Брауном по поводу отдачи ему Тани, и кроме того ему сильно хотелось видеть ее, т. к. он соскучился по ней: настроение у него было чрезвычайно нервное и возбужденное и только по дороге из партклуба у него явилось намерение лишить проф. Брауна жизни путем выстрела из браунинга, если он не даст ему согласия на брак его с Таней. Когда он выходил из партклуба, то был одет в желтую спортсменскую фуфайку, в старые серые красноармейские брюки, кавказские сапоги и студенческую фуражку; по дороге он одел свою поношенную толстовку зеленовато-серого цвета; пошел он из партклуба прямо и вышел на канаву к Армянскому пешеходному мосту, перейдя этот мост, сел на извозчика, последний повез его мимо кирки и остановился не сразу у парадной двери, а несколько проехав ее, и он предложил извозчику завернуть; на его звонок в квартиру Брауна открыла ему дверь бабушка; он сильно волновался и спросил сначала «доктора», а потом исправил «экстренно профессора», когда профессор вышел к нему и, узнав его, спросил «в чем дело?», то он, Новиков, воскликнул; «Я люблю Таню. Вы ее мне отдадите или нет?». Профессор ответил «Что вы, сумасшедший», после чего он, Новиков, крикнул: «руки вверх» и выстрелил из револьвера в профессора, стоявшего от него на расстоянии одного метра; вслед за тем он тут же повернулся и выбежал из квартиры; на обратном пути от квартиры Брауна он спрыгнул с извозчика у Армянского проездного моста, пользуясь темнотой, и бросил в воду браунинг и толстовку; без 20-ти минут 10 ч. вечера он был уже в партклубе, где Пахомов и сказал ему, что его ждет Таня.
Далее Новиков утверждает, что, совершая убийство профессора, он не преследовал корыстных целей, а убил его из мести и именно за то, что тот хотел разлучить его с Таней и что мысль об убийстве профессора зародилась у него в половине мая, под влиянием плохого к нему отношения профессора, — запрещения бывать в его доме и приема им реальных мер к переводу дочери в Московский университет. Револьвер — браунинг находился у него с 1924 г. и приобретен им за время его службы групповодом в ЗАКЧ.
10 июня Новиков, при дополнительном допросе его на следствии, пояснил, что стрелял он в профессора из револьвера системы «наган», а не из «браунинга» как ошибочно показывал ранее, что извлеченная из плеча профессора пуля является тождественной с пулями, бывшими в его револьвере, в котором всего боевых пуль было три штуки. Далее он показал, что прислуга профессора Браун, Клюева, не узнала его, когда впустила его вечером 2-го июня, потому, что он намеренно старался держаться к ней спиной; надвинув на лоб фуражку (до того упавшую и запачканную в пыли), он вошел, согнувшись, и опустил голову.
15 июня Новиков уже отказался от своего показания, объяснив, что признался он в убийстве ложно из боязни, что в убийстве могут подозревать Татьяну Браун и его товарищей: объяснил также свое признание усталостью при допросах и желанием ускорить дело. Причины ложного сознания Новиков иной раз дополнял другими подобными мотивами, иной раз изменял их.